Непроизвольно смотрю на её грудь, — она замечает это. Улыбается.
— Когда я могу её увидеть? — хочу продолжить, но отвлекаюсь на зазвонивший телефон. — Закажи, я сейчас подойду, — глажу её по спине, прежде чем встать…
— Я нашёл твою девочку, — начинает Валера, когда я ему перезвонил, отойдя на безопасное расстояние.
— Говори, — тороплю.
— Она сейчас в Москве, в Филатовской больнице, — напрягаюсь. — У неё больной ребёнок, проблемы с сердцем. Им выделили квоту. Она, наверное, поэтому так резко сорвалась. Но квота только саму операцию покрывает, а за ребёнком ещё и уход нужен. Да и жить где-то надо, Москва город дорогой, сам понимаешь. В общем, кабздец полный там у них. Мама её полы моет, везде, где может. Сама она ночами официанткой работает в ночном клубе. Снимают комнату в каком-то клоповнике, недалеко от больницы. С ребёнком всё хорошо, уже выписать скоро должны. Не знаю, правда, куда они потом планируют возвращаться? Они свою квартиру в Мухосранске, выставили на продажу.
— В Балашове, — поправляю.
— Да один хрен. Ну сколько они за неё получат?
— Я куплю эту квартиру, — говорю без тени сомнения, — Это можно как-то срочно провернуть, чтобы она не ушла?
— Да не вопрос…
— Валер, помоги, очень надо, — прошу, потому что не знаю, что со мной будет завтра. Не знаю, смогу ли я её когда-нибудь ещё увидеть, — и можно как-то им денег перечислить? Не знаю, как лучше… Может помощь фонда какого-нибудь. Они никуда заявки не отправляли?
— Посмотрю Венер, это несложно, — серьёзен, как ни странно. Только это мне не помогает. Наоборот, подтверждает, что я в дерьме по уши, — поможем твоей девочке за счёт твоего же фонда, — впервые за весь разговор, поддевает меня. — Ты как там вообще? — спрашивает уже о другом.
— Не знаю, — честно отвечаю. — С кем ребёнок, в курсе?
— Всё в порядке с твоей принцессой, у Макарова она. Там сейчас самое безопасное и комфортное место для неё. Он, кстати, тут интересную мысль подкинул. Возможно, получится.
— Что за мысль? — хватаюсь за соломинку.
— Не скажу пока, не хочу тебя раньше времени обнадёживать. Так что к свадьбе готовься, выбирай невесту себе: помоложе, постарше… Советую постарше выбрать, умрёт, останешься богатым вдовцом — ржёт придурок. «Хороший знак» — отмечаю про себя, возвращаясь за стол с улыбкой.
— Венер, — начинает, дождавшись пока я сяду, и кажется немного озабоченной, — я не знала про договор, ты не подумай. Я нашего ребёнка ни за что никому бы не отдала. Мне там, в больнице столько разных бумаг приносили на подпись. Он, — замялась неожиданно, — ничего не разрешал мне делать без официального согласия. Все процедуры согласовывались и подписывались, мне просто надоело каждый раз всё это перечитывать. Но зато сейчас я свободна и мы можем пожениться хоть завтра.
Она великолепна в достижении своих целей. Она великолепна!
Я продолжаю улыбаться, потому что слова бессмысленны. Но мыслю, на удивление, чётко.
— Дай мне несколько дней, — прячу бушующую во мне бурю глубоко внутрь. Не хочу показывать никому, что чувствую. Особенно ей. — Я должен подготовить свою маму, — спокойно говорю…
Провожаю её до машины. Целую, — она мать моего ребёнка.
Но сердце больше не откликается, молчит. Тоскливо от этого.
Смогу ли я её полюбить вновь?
Глава 42
Шлем, куртка, перчатки, несколько рывков газом, сцепление, щелчок первой передачи. Поехали.
Всё, — в голове пусто.
Пока едешь по городу, ты ещё о чем-то думаешь: о ситуации на дороге, о том, как ворчит движок, особенно когда долго его не слышал, но когда выезжаешь на трассу, мысли исчезают в момент. Только скорость и ветер, и адреналин по венам шпарит…
Три дня провёл в гараже, перебирая и смазывая своего «Ниндзю» голыми руками. Соскучился. По запаху бензина и смазки соскучился. По грязи под ногтями соскучился. И по скорости и ветру, бьющему в лицо, соскучился.
Там же, в гараже, решал вопросы с квартирой Николь…
Искал возможности помочь ей через сторонние фонды, чтобы она ничего не заподозрила, и не отказалась, ненароком. Кто знает, что у неё в голове, а ребёнок должен жить в нормальных условиях, да и она тоже. С врачами, оперировавшими её сына, удалось поговорить. Они успокоили. Всё, вроде, хорошо должно быть у него. Идёт на поправку. Выпишут уже со дня на день.
Сердце, каждый раз, сжимается в груди, когда думаю о ней. О том, как ей непросто сейчас, и как много пришлось ей пережить за это время. И ведь не сказала ничего, засранка. Ни словом, не обмолвилась. Ни одного намёка…
Значит, не заслужил я её доверия, — становится грустно. Неприятно даже, но чего уж, сам виноват.
Скучаю. Думаю постоянно о ней. И раньше думал, только ей об этом сказать не успел. Струсил. Не хотел форсировать события. Боялся обжечься в очередной раз. К каждому её слову придирался. Не доверял.
Не хотел больше слушать своё сердце…
Как она там, маленькая моя? Нежная. Чистая. Тёплая. Сладкая.
Набираю скорость и гоню, чтобы прочистить мозги. Ещё немного и, кажется, взлечу…
Зоя, зараза, так и не прислала фотографию дочери, как сквозь землю опять провалилась. В первый день мы ещё с ней переписывались, а потом она бесследно исчезла с радаров. Я особо за неё не переживал, привык за столько лет знакомства, что она гуляет сама по себе, наплевав на чувства других.
Но дочь?
Звонил каждый день Валере. Фомина тиранил вопросами.
Утверждают, в один голос, что ребёнок у Макарова, в полной безопасности и просят меня не дёргаться. А я не могу больше не дёргаться.
Так хочу её увидеть. На руки взять. Покачать. К груди прижать. Вдохнуть её запах молочный…
Да и надоела уже вся эта нервотрёпка. Уже хочется определиться и жить нормально, а не как последние семь лет… разрываясь на части…от боли.
Маме, наконец, всё рассказать, обрадовать её…надеюсь.
А то я с ней так и не поговорил. Не знаю, что ей рассказывать. Про ребёнка, — понятно. А что с договором?
Как подумаю, что, возможно, придётся на Зое жениться, так вздрагиваю. Не хочу, — перегорел. И переболел. Сердце больше не откликается. Молчит сердце.
Но ребёнка не отдам никому, тут даже обсуждать нечего.
Нервы расшатавшиеся, в гараже успокаивал. Обломки старого на утилизацию отправил, не хочу больше тот период вспоминать. Забыть его хочу.
Нога больше не болит…
Ещё бы другие проблемы решить.
Мама грустить мне особо не давала, в одиночестве. То накормить ей меня надо, то напоить, то просто посмотреть на меня.