И еще, пока дыра не стала достаточно большой, чтобы я мог просунуть в нее окровавленную руку и открыть дверь изнутри. Мои пальцы были в два раза больше своего первоначального размера и загибались. Неправильно.
Я подумал, что дело в сломанных вещах.
Они были более открытыми, их было легко взломать.
Я поклялся исправиться очень быстро и положить свои чувства к Конраду и Арье Рот в карманы.
Я вернусь к ним позже.
***
После этого я не мог оставаться в Нью-Йорке. Так сказала мама.
Правда, мне она этого не говорила. В конце концов, я был просто бесполезным ребенком. Скорее всего, она поделилась этой информацией со своей подругой Светой во время громкого телефонного разговора. Ее визгливый голос разнесся по маленькому зданию, сотрясая черепицу на крыше.
Я слышал только обрывки разговора снизу, где меня швырнуло на обитый пластиком диван Vans, прижимая к челюсти пакет с замороженным горошком.
— … убьет его… сказал, что я дала ему обещание, я дала… думала о том, как это называется? Учреждение для несовершеннолетних?…сказала, чтобы он не трогал девочку… может, в школу какую-нибудь… никогда не заводи детей, Света. Никогда не заводи детей.
Жак, дочь миссис Ван, семнадцати лет, гладила меня по волосам. Мне повезло, что мистер Ван был там, доставив мне свой потрепанный пентхаус, когда мама выгнала меня, иначе мне негде было бы сегодня ночевать
— У тебя сломан нос. — Длинные ногти Жак царапали мой череп, вызывая мурашки по спине.
— Я знаю.
— Черт. Теперь ты больше не будешь красивым.
Я попытался улыбнуться, но не смог. Все было слишком пухлым.
— Черт, а я рассчитывал на этот зароботок.
Она смеялась.
— Как ты думаешь, что теперь со мной будет? — спросил я не потому, что думал, что она знает, а потому, что она была единственным человеком в мире, который разговаривал со мной.
Жак размышляла:
— Я не знаю. Но, честно говоря, Руслана кажется немного дерьмовой мамой. Она, вероятно, избавится от тебя.
— Ага. Возможно Ты права.
— Надо было держать язык за зубами, любовник. Эй, тебе кто-нибудь говорил, что у тебя красивые ресницы?
— Ты пристаешь ко мне? — Я бы выгнул бровь, но это снова открыло бы рану.
— Может быть.
Я застонал в ответ. Я зарекся от девушек на всю жизнь после сегодняшнего дня.
— Твоя мама когда-нибудь подстригала тебе ресницы, чтобы они стали гуще?
Я покачал головой.
— Моя мама никогда не была настолько дерьмовой, чтобы поменять мне подгузник, наверное.
Это была моя последняя ночь в Нью-Йорке за несколько лет.
На следующий день мама постучала в дверь «Вэнса» и бросила мои скудные пожитки в багажник такси.
Она даже не попрощалась. Просто сказала мне держаться подальше от неприятностей.
Меня отправили в Академию Эндрю Декстера для мальчиков на окраине Нью-Хейвена, штат Коннектикут.
Все из-за одного глупого поцелуя.
ГЛАВА 11
Кристиан
Прошлое.
Она собиралась прийти. Она должна была.
Я больше не смел мечтать. Во всяком случае, не часто. Но я сегодня я мечтал.
Может быть, потому что было Рождество, и какая-то часть меня — пусть и маленькая — все еще верила в праздничную чепуху, которой нас кормили с ложечки, когда мы были детьми. Я не был хорошим христианином, даже если напрячь воображение, но на улице говорили, что Бог проявил милость ко всем своим детям, даже к несчастным.
Ну, я был ребенком, и мне чертовски нужен был перерыв. Это было его время, чтобы выполнить свое обещание. Чтобы показать, что он существует.
Я не видел маму шесть месяцев. Дни приходили и уходили в шквале домашних заданий и команды по плаванию. На свой пятнадцатый день рождения я купил себе на заправке расфасованный кекс и загадал желание дожить до следующего дня рождения живым. С тех пор как меня отправили с Манхэттена, я не получил даже полусотенного телефонного звонка с вопросом "как дела, жив ли ты". Только одно скомканное письмо два месяца назад, испачканное дождем, отпечатками пальцев и неопознанным соусом, в котором она написала мне своим фирменным курсивным почерком.
Николай,
Мы проведем Рождество в моей квартире. Я возьму напрокат машину и заберу тебя. Жди меня у входа в четыре часа 22 декабря. Не опаздывай, иначе я уйду без тебя.
— Руслана
Это было безлично, холодно; на похоронах можно было найти больше энтузиазма, но я все равно был в восторге от того, что она помнила о моем существовании.
Постучав своими дырявыми туфлями о бетонную лестницу у двустворчатого входа Эндрю Декстера, я взглянул на часы. Рюкзак был зажат между моих ног, а все мои мирские пожитки были в нем. Ожидание времени, чтобы идти вперед, напомнило мне обо всех случаях, когда я ждал маму на кладбище возле дома Арьи. Только вот у меня не было симпатичной девушки, с которой можно было бы провести время. Та конкретная хорошенькая девушка оказалась ничем иным, как мешком со змеями. Я надеялся, что где бы Арья Рот ни была в эти дни, карма трахала ее долго и упорно, без презерватива.
Пинок в спину вырвал меня из ментального тумана. Ричард Роджерс — Дикки для всех, кто его знал, — подкрепил этот жест, щелкнув меня по затылку, когда он мчался вниз по лестнице к ожидающему черному «Порше», остановившемуся перед входом в школу-интернат.
— Мама!
— Милый! — Его светская мать вышла из пассажирской двери с распростертыми объятиями, на ней было достаточно натурального меха, чтобы укрыть трех белых медведей. Мой одноклассник бросился в ее объятия. Отец ждал за рулем, мрачно улыбаясь, как ребенок на воскресной службе. Трудно было поверить, что Ричард, претендовавший на славу, пукая алфавит подмышкой, был достоин любви этой горячей женщины. Мать Дикки отстранилась, чтобы получше рассмотреть его, обхватив его лицо своими наманикюренными руками. Мое сердце дрогнуло и дернулось, как пойманный червь. Было больно дышать.