— Как дела у Конрада? — спросила я у мамы, которая шла позади меня, пытаясь убедить себя, что ответ меня не особенно волнует. Но это было так. Меня это очень волновало. Мне было стыдно и досадно, что я не могу ненавидеть его до конца. Что он собирается потерять большую часть своего состояния на судебные издержки и компенсации.
— Я не знаю. Он держится особняком, а я остаюсь в своем углу пентхауса. Честно говоря, я начинаю немного беспокоиться о том, что произойдет в тот день. — Мама вытащила книгу с полки, поняла, что она немного запылилась, а затем засунула ее обратно, ее лицо было наполнено ужасом и отвращением.
— Почему? Он кажется тебе психически неуравновешенным? — Я наклонила голову, изучая ее.
Она вытерла руки, недоверчиво глядя на меня.
— Что? Нет. Я говорю о финансовом положении, в котором он меня оставит. — Она вздрогнула от этой мысли. — Возможно, мне придется продать пентхаус.
— Хорошо. — Я сунула в корзину еще одну книгу. Новый, автор-дебютант. Просто обложка понравилась. Это также выглядело как романтика, которая разорвала бы мое сердце в клочья и бросила бы остальную часть меня в блендер. — Пентхаус был слишком большим для трех человек. Не говоря уже об одном.
— А как же Аарон? — возмущенно спросила моя мать. — Я живу так близко к кладбищу.
— Он, естественно, останется у себя. — Я направилась к регистратуре. Я знала, что иронизирую, но ничего не могла с собой поделать. Самовнушение, от которого страдала эта женщина, сводило меня с ума. Когда мы встречались в прошлый раз, она сказала мне, что жизнь слишком коротка. Теперь она ныла о возможности понижения рейтинга одного из самых дорогих мест на континенте.
— Слушай, я могу тебе чем-нибудь помочь? — Я вздохнула, решив не превращать это в спор, и вручила хозяйке книжного магазина, милой даме с седой гривой, свою корзину.
— Да, на самом деле. Я подумала, может, ты могла бы поговорить со своим отцом…
— Нет, — сказала я ровно. — Извини, но я не буду этого делать.
— Почему нет?
— Потому что он жестокий, ужасный человек, который не заслуживает моей помощи или моего внимания, и потому что он лгал мне всю мою жизнь. — Назову несколько причин. Судебное дело также заставило старые горькие чувства всплыть на поверхность. О том, как я простила его за то, что он сделал с Ники, хотя не должна была этого делать.
Я расплатилась кредитной картой, затем бросила пятидолларовую купюру в банку для чаевых, и женщина вернула мне мои книги в соломенном мешочке. Мы с мамой вышли из магазина.
— Ты знаешь, какой у тебя отец. Ужасно нестабильный.
— Он также довольно долго оскорблял тебя эмоционально. Зачем тебе просить его об одолжении? — Я направилась в кофейню возле моего дома. Мама плелась рядом со мной.
— Почему, потому что я не могу позволить себе собственную квартиру, не так ли? Даже если я разведусь с ним, что вряд ли есть смысл делать в данный момент, нам придется делить все пятьдесят на пятьдесят. Знаешь, его финансовый инспектор сказал мне, что я, скорее всего, останусь с … — она резко вдохнула воздух, — менее чем с двумя миллионами долларов. Ты можешь в это поверить?
— Вообще-то могу. — Я толкнула дверь в кофейню. — Последние несколько десятилетий он нападал на невинных женщин, думая, что он пуленепробиваемый. Пролитые деньги кажутся подходящим наказанием за то, что он сделал.
— Я не нападала на них! — Мать ударила себя кулаком в грудь. — Почему я должна жить ниже своих прежних средств?
— Верно, — согласилась я. — Но ты вышла замуж за человека, которому нельзя было доверить ни деньги, ни камеру в телефоне. Теперь ты можешь арендовать какое-нибудь хорошее место, когда все это закончится, или, еще лучше, купить что-нибудь в пределах твоего ценового диапазона, над которым все еще не стоит смеяться, и найти себе работу.
— Работу? — Глаза моей матери расширились. Она выглядела так, будто я только что предложила ей стать проституткой. Я сделала заказ для нас обоих. Мятный чай для нее, американо со льдом для меня. На этот раз я заплатила.
— Да, мама. Я не знала, что сам по себе акт работы был настолько возмутительным.
— Конечно нет, — фыркнула мама, никого в комнате не убедив своей фальшивой искренностью. — Но никто не собирается брать меня на работу. У меня нет опыта, о котором можно было бы говорить. Я вышла замуж за твоего отца в двадцать два года, только закончив колледж. Единственное, что было в моем резюме, это лето перед колледжем. Я работала в баре Hooters. Думаешь, они примут меня обратно тридцать шесть лет спустя? — Она выгнула бровь.
Я протянула ей чай, взяла свой кофе и вернулась к солнцу. Весна ворвалась в город, неся с собой цветение сакуры, солнечные лучи и сезонную аллергию. С каждым днем суд подходил к концу, а вместе с ним и мое прощание с Кристианом.
— Ты была главой обеденного комитета в местном загородном клубе, не так ли? — спросила я, перепрыгивая через поводок французского бульдога.
— Да, но…
— И ты была директором благотворительного совета моей школы?
— Ну и что! Это не значит…
Я остановилась перед своей дверью. Я не собиралась ее приглашать. Главным образом потому, что мне нужно было собраться и встретиться с Кристианом через несколько часов в бассейне. Потакание этому греховному делу быстро занимало большие куски моей жизни.
— Иди ко мне работать, — произнесла я, даже не понимая, что говорю. — У тебя хорошие организаторские способности, ты выглядишь презентабельно и умеешь убеждать людей вкладывать деньги в вещи. Это то, чем ты занималась всю свою жизнь. Приходи работать ко мне ассистентом по маркетингу.
— Арья. — Мать положила руку на сердце. — Ты не можешь быть серьезной. Я не могу работать с девяти до пяти в моем возрасте.
— Ты не можешь? — Спросила я. — Это хорошее использование слов. Потому что у меня сложилось впечатление, что вы оба можете и должны, учитывая финансовую ситуацию, в которую ты собираетесь попасть.
— Я не такая, как другие люди.
— Разве не так мы все думаем? — спросила я вслух. — Что мы разные? Особенные? Рождены для больших и ярких вещей? Может быть, мама, ты такая же, как я. Просто немного менее хорошо спланирована. И гораздо более склонна к неожиданностям.
Я вошла в свой дом и захлопнула дверь перед ее носом.
***
Кристиан ждал меня у крытой плавательной арены спортзала, растянувшись на краю бассейна. Он был лениво ошеломляющим, как картина «Сотворение Адама». Каждый отдельный выступ его шести кубиков был выдающимся, а его бицепсы выпирали. Я заметила, что его верхняя часть тела все еще была сухой.
Он ждал меня.
Я бросила полотенце на одну из скамеек и подошла к нему. К тому времени, когда мы встретились, бассейн обычно был пуст. Это давало нам возможность уединиться. Безопасность в том, что никто нас не поймает. А даже если и поймают, что они могут сказать? Мы были просто двумя незнакомцами, плывущими по разным дорожкам, направлениям и течениям жизни.
— Прекрасно. — Он посмотрел вверх. На секунду я позволила себе представить, что мы настоящая пара. Все было нормально, знакомо, пропитано потенциалом. Но потом я вспомнила. Вспомнила, что он делал сегодня, прежде чем прийти сюда. Вспомнила, что это всего лишь шарада. Отвлечение. Средство для удовлетворения очень дикой потребности. Я нахлобучила шапочку для плавания на голову.
— Миллер. — Я нырнула головой вперед на соседнюю с ним дорожку. Через несколько мгновений я всплыла, подплыв к краю бассейна, к нему. — Как продвигается процесс?
— Быстро. — Он легко соскользнул в бассейн. Вода была теплой, идеальной, запах хлора и хлорки окружал нас. — Мы сделаем наши заключительные заявления где-то на следующей неделе. Ты ведь не собираешься приезжать?
Я покачала головой. Часть меня притворялась, что мой отец умер. В некотором смысле, он умер. Потому что его версия, которую я так любила, исчезла, или, может быть, ее никогда не было.
Кристиан окунул голову в воду и вынырнул с каплями воды, прилипшими к его густым ресницам.
— Хорошо.
— Мы будем соревноваться или как? — Я спросила. Мы сделали передний обход. Пятьдесят метров. Он всегда выигрывал. Но я всегда пыталась.
Обычно именно тогда Кристиан весело смотрел на меня. Но не сегодня. Сегодня он смотрел на меня с чувством вины. Но поскольку этот ублюдок совершенно ясно дал понять, что не раскаивается в том, что прибил гроб моего отца к земле, возможно, это было просто в моей голове.
— Ты хочешь снова соревноваться? — он спросил. — Когда ты собираешься остановиться?
— Когда я выиграю.