— Что мы будем делать дальше? — спросила Аманда.
Отправимся прямо в ад, после того количества этических правил, которые я собираюсь нарушить.
— Я пришлю вам письмо о помолвке. Клэр поможет вам собрать всю информацию и подготовиться к подаче жалобы в EEOC.
Пальцы Аманды сжали край ее платья.
— Я нервничаю.
Я протянул ей мячик от стресса, словно это было блестящее яблоко.
— Это естественно, но совершенно излишне.
Аманда взяла мяч. Смущенно сжала.
— Это просто так… Я не знаю, чего ожидать, когда мы подадим заявление.
— Это то, для чего я вам нужен. Помните, что вы можете урегулировать дело о сексуальных домогательствах в любое время. До и во время судебного разбирательства или даже во время судебного разбирательства.
— Урегулирование — это не совсем то, о чем я сейчас думаю. Меня не волнуют деньги. Я хочу видеть, как он страдает.
Ты и я вместе.
Ее верхние зубы закусили нижнюю губу.
— Вы мне верите, не так ли?
Каким странным, подумал я, было человеческое состояние. Мои клиенты часто задавали мне этот вопрос. И хотя мой настоящий ответ заключался в том, что это не имеет значения — я на их стороне, будь то дождь или солнце, — на этот раз я мог успокоить ее и по-прежнему говорить свою правду.
— Конечно.
Я бы ничего не поставил выше Конрада Рота. Сексуальные домогательства казались в пределах его возможностей.
Она вернула мне мяч, переводя дыхание. Я покачал головой.
— Оставьте себе.
— Благодарю вас, мистер Миллер. Не знаю, что бы я делала без вас.
Я встал, застегивая блейзер.
— Мы обсудим ваши ожидания, и я передам свои рекомендации, основанные на доказательствах.
Аманда Гиспен встала, одной рукой сжимая жемчуг на шее, а другой потянувшись для нового рукопожатия.
— Я хочу, чтобы этот человек гнил в аду за то, что он сделал со мной. Он мог меня изнасиловать. Я уверена, что он бы так и сделал, если бы не стюардесса. Я хочу, чтобы он знал, что он никогда не сможет сделать это с кем-то другим.
— Поверьте мне, мисс Гиспен. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы погубить Конрада Рота.
ГЛАВА 4
Кристиан
Прошлое.
Как и все, что рождается, чтобы умереть, наши отношения начались на кладбище.
Это был первый раз, когда я встретил Арью Рот. В пятый или шестой раз мама потащила меня на Парк-авеню во время летних каникул. Прошлой зимой Управление по делам детей провело обыски в квартирах в Хантс-Пойнте, забрав безнадзорных детей из их домов, после того как Кит Олсен, мальчик с моей улицы, умер от переохлаждения во сне. Все знали, что отец Кита обменивал семейные продовольственные талоны на сигареты и женщин, но никто не знал, насколько плохо дела Олсенов.
Мама знала, что с ACS сложно справиться. Она хотела оставить меня, но не настолько, чтобы попросить Конрада и Беатрис Рот позволить мне остаться в их квартире, пока она работает. Это привело к тому, что мама шесть дней в неделю оставляла меня возле их дома, чтобы я сам заботился о себе с восьми до пяти, пока она убиралась, готовила, стирала и выгуливала их собаку.
Мы с мамой разработали режим. Каждое утро мы вместе ездили на автобусе. Я любовался городом через окно, полусонный, пока она вязала свитера, которые потом продавала за копейки в магазине "Спасенные сокровища". Потом я шел с ней к арочному входу в здание из белого кирпича — такое высокое, что мне приходилось вытягивать шею, чтобы увидеть всю его высоту. Мама, одетая в свою униформу — желтую рубашку-поло с короткими рукавами и логотипом компании, в которой она работала, синий фартук и брюки цвета хаки, — наклонялась за мгновение до того, как пасть парадного входа проглотила ее, сжимала мое плечо и протягивала мне смятую пятидолларовую купюру. Она держалась за купюру как за жизнь, предупреждая:
— Это на завтрак, обед и перекусы. Деньги не растут на деревьях, Николай. Трать их с умом.
По правде говоря, я никогда не тратил их вообще. Вместо этого я воровал вещи из местного винного погреба. Через несколько раз кассир поймал меня и сказал, что я могу взять просроченный тайник в его кладовой, если я никому не скажу.
Мясо и молочные продукты не подходили для закусок, но несвежие чипсы были в порядке.
Остальная часть моего графика была широко открыта. Сначала я слонялся по паркам, сжигая время, наблюдая за людьми. Потом я понял, что меня очень злит, когда я вижу, как другие дети, их братья и сестры, няни, а иногда и родители проводят время вместе на пышных парковых лужайках, качаются на обезьяньих брусьях, едят свои готовые обеды с бутербродами в форме звезды, беззубо улыбаются в камеры, собирают счастливые воспоминания и запихивают их в карманы. Мое и без того глубокое чувство несправедливости расширялось в груди, как воздушный шар. Моя бедность была осязаема и ощутима в том, как я ходил, говорил и одевался. Я знал, что выгляжу чертовски бедным и не нуждаюсь в напоминании, видя, как люди смотрят на меня. С отстраненной заботой, которую обычно проявляют к бездомным собакам. Я был бельмом на глазу в их первозданном существовании. Пятно от кетчупа на их дизайнерском наряде. Напоминание о том, что в нескольких кварталах отсюда был другой мир, полный детей, которые не знали, что такое логопедия, совместный отпуск или безглютеновые бранчи. Мир, где холодильник был в основном пуст, а то, что тебя время от времени шлепали, наполняло тебя чувством гордости, потому что это означало, что твоим родителям не все равно.
Первые несколько дней были душераздирающие. Я отсчитывал секунды до того, как мама уйдет с работы, глядя на мои дешевые наручные часы, как будто они специально замедлялись, просто чтобы увидеть, как я потею. Даже мармеладный хот-дог, который мама купила мне у уличного торговца едой, когда мы вернулись в наш район, из-за чувства вины и усталости после дня, проведенного заискиванием над другой семьей, не смягчил удар.
На третий день летних каникул я нашел небольшое частное кладбище, расположенное между краем Центрального парка и автобусной остановкой. Он был скрыт от посторонних глаз, большую часть дня был пуст и открывал вид на вход в здание Ротов. По иронии судьбы, это был рай на земле. В последующие дни я почти не выходил из кладбища. Только на короткое время, когда мне нужно было найти дерево, за которым можно было пописать, искать окурки, чтобы выкурить, или рыться в тайнике с истекшим сроком годности, набивая карманы лишним, чтобы съесть больше, чтобы продать оставшуюся еду за полцены в Хантс Пойнт. Я брал еду и спешил обратно на кладбище, где прислонялся к могильному камню человека по имени Гарри Фрейзер и набивал себе морду.
Мемориал на горе Хеврон не был болезненным местом. Для меня это было похоже на все остальное в этом районе. Аккуратный и безупречный, с всегда цветущими розами, тщательно подстриженными кустами и мощеными дорожками. Даже надгробия сияли, как кожа на новеньких кроссовках Jordan. Несколько машин, припаркованных у офисного домика, были «лексусы» и «порше».
Кладбище было похоже на мантию-невидимку. Иногда я притворялся, что умер, и никто меня не видел. Меня никто не видел. Это знание утешило меня. Только глупые люди хотят быть увиденными и услышанными. Чтобы выжить в моем мире, нужно было выскользнуть из сети.
Все шло гладко до четвертого дня. Пусть запись покажет, что я занимался своими делами, вздремнув, используя надгробную плиту Гарри Фрейзера в качестве подушки. Было жарко и влажно, температура охватывала меня со всех сторон. Жар поднимался от земли, а солнце пробивалось сквозь деревья. Я проснулся от толчка, толстый слой пота покрыл мой лоб, голова кружилась от жажды. Мне нужно было найти садовый шланг. Когда я открыл глаза, то увидел девушку моего возраста, возможно, шестью могилами ниже, под огромной плакучей ивой. На ней были короткие джинсы и майка на бретельках. Она сидела на одной из могил и смотрела на меня глазами цвета грязного болота. Ее каштановые волосы были неуправляемы. Вьются повсюду, как змеи Медузы.
Бездомная? Может быть. Я собирался ударить ее, если она попытается украсть у меня деньги.
— Какого хрена ты смотришь? — Я закукарекал, сунул руку в передний карман, вытащил окурок и поднес его к уголку рта. Мои джинсы были примерно на три дюйма короче, обнажая мои голени, похожие на веточки, но свободные в талии. Я знал, что выгляжу не на двенадцать, а на десять, в хороший день.
— Я смотрю на ребенка, спящего на кладбище.
— Забавно, Шерлок. Где мистер Ватсон?
— Я не знаю, кто такой мистер Ватсон. — Она все еще смотрела. — Почему ты здесь спишь?
Я пожал плечами.
— Устал. — Почему еще?
— Ты жуткий.