One way or another I'm gonna find ya
I'm gonna get ya
One way or another I'm gonna win ya
I'm gonna get ya get ya
One way or another I'm gonna see ya
I'm gonna meet ya
One day, maybe next week
I'm gonna meet ya, I'm gonna meet ya
I will drive past your house
And if the lights are all down
I'll see who's around
Until the Ribbon Breaks — One Way or Another[1]
26; Макс
Я долго смотрю на нее. Огонь к камине бликует, бросает тени, что играют на стенах в какие-то дьявольские игры, треск нарушает тишину, и только он! Дым от моей сигареты ползет лениво вверх. Странно, что Лили выглядит так, как она выглядит. Красивое, шелковое платье на тонких лямках, укладка, макияж — и ни следа трагедии, которая на мне отпечаталась тяжелой серой тенью. Я видел ее в зеркале сегодня, вчера, и, полагаю, буду видеть до конца своих дней.
— Ты не предложишь мне выпить? — спрашивает, наконец руша тяжелое молчание, и я указываю на бар подбородком.
— Угощайся.
Слегка улыбается. Черт возьми, как она это делает? Я бы хотел знать в теории, но не стану спрашивать, потому что мне неинтересно по сути своей. Вместо этого я молча наблюдаю за ее тонкой фигурой, что курсирует по кабинету в сторону бара. Она красивая. И она умеет это подчеркнуть настолько выгодно, насколько это вообще возможно, начиная с верного выбора ткани, заканчивая фасоном и местом, где именно будет находиться. Я это точно знаю. Помню, как она выбирала одежду для интервью с моим папашей и заставила меня дать фотографии его кабинета. Я сначала не понял, не понял и после того, как встретил ее у подъезда и увидел на ней черный костюм с юбкой-карандашом чуть ниже колена и ярко-желтым ремнем на талии. Казалось бы, да? Официальный стиль одежды такого не приемлет (как бы), прибавить к этому ярко-красную помаду и темно-коричневые тени на глазах — совсем уж что-то не то. Я было открыл тогда рот, но она меня сразу же обрубила, мол, знает лучше, и я позволил ей «знать лучше». Признаюсь честно, что хотел посмотреть на то, как ее обломят за фактическую фривольность, а в итоге сам остался с носом. Кабинет отца был строгим, в лучших традициях старого Лондона, и только одно здесь выбивалось — картина с ярко-желтыми подсолнухами, перевязанными красной лентой. Как только она села в кресло, все сразу встало на свои места: она ненавязчиво отразила в себе главные оттенки, ведь рассчитала абсолютно верно и кое что еще. Подсолнухи — это любимые цветы отца, и, наверно, единственное, что заставляет его улыбаться не мерзко, не наиграно, а по-настоящему.
Сейчас происходило тоже самое. Лили прекрасно знала, что шелк — материал, к которому я люблю прикасаться больше всего, и который, по счастливой случайности, так прекрасно обводит ее контуры и изгибы. К тому же она убрала волосы наверх, чтобы показать мне ключицы и тонкие линии плеч, к которым я питаю отдельную, жирно выделенную слабость. И, конечно же, ее грудь, отсутствие белья и высокие каблуки — все это то, что меня привлекает.
«Что ты задумала?» — задаюсь вопросом, пока она как бы невзначай проводит по шее, слегка ее разминая, и бросает на меня взгляд.
— Виски?
— Пожалуй.
Звон стекла разгоняет кровь. Он заставляет меня отмереть и встать. Я подхожу, чтобы забрать свой стакан из ее тонких пальцев и ловлю взгляд таких голубых глаз, каких, клянусь, не видел никогда и ни у кого, хотя женщин у меня и было много. Слишком много.
— Лили, чего ты хочешь? — спрашиваю прямо.
Мне не нравится игра, где правила пишу не я, и она это знает. Черт. Я делаю точно то, что она хочет, но понимаю это слишком поздно. Лили слегка прикусывает губу и отходит к креслу, в которое садится и закидывает нога на ногу, а потом заявляет.
— Знаешь, когда я впервые тебя увидела, точно знала, что мы будем вместе.
Выгибаю бровь. Это странное заявление, особенно если учесть тот факт, что мне это известно. Конечно, я такую реакцию вызываю у всех женщин, которых встречаю. Даже если внешне я не их типаж, в конце концов я — наследник величайшей империи России, не побоюсь этого слова, кто от такого откажется? Особенно, если этот кто-то так сильно хочет красивой жизни, как этого всегда хотела моя бывшая?
— Я не о том, о чем ты сейчас думаешь, — вдруг говорит, и я понимаю, что весь мой сарказм отпечатался на лице.
Не специально, конечно, хотя с чего вдруг мне скрывать? Мы оба знаем, что в нашей истории было, и чем все кончилось. Для таких заявлений другой реакции ожидать и не следует. Все очевидно.
— И о чем же ты? — усмехаюсь, делая небольшой глоток, что обжигает горло.
Она переводит взгляд в огонь.
— Я тебе никогда этого не рассказывала. Это для всех вокруг я увидела тебя в клубе, но на самом деле…мы встретились в первые совершенно иначе…
18; Лили
Приземление выходит относительно спокойным. Толчок при соприкосновении шасси с землей — вот и все, что я чувствую, но благодарна за его наличие, потому что только так понимаю, что все вокруг реально. Он будто невидимые ножницы, которые разрезали нить, соединяющую меня с домом, и я не без грусти смотрю в окно, по которому барабанит легкий дождик. Конечно, все встали на сторону Розы, и провожать меня пришли всего два человека: Ирис и Амелия. Остальным было не до этого. Остальные в обиде. Ну и черт с ним! Я подбираюсь и отстегиваю ремень безопасности, ведь в конце концов, когда закрывается одна дверь, открывается другая, а если нет, то есть еще и окно…Короче выход есть всегда, и я им воспользуюсь. Нет, я все понимаю и осознаю, что возможно перегнула палку, но я не сделала ничего предосудительного в широком смысле этого слова, тем более чего-то, что заслужило бы такого масштабного игнора…
Ладно, признаюсь, это больно, но быть во всем плохой я привыкла и знаю, что рано или поздно все рассосется, а сейчас важно совершенно иное. Москва. Я видела ее на подлете и, черт возьми, как же она прекрасна! Горит сотнями тысяч огней, переливается в темноте, как самый красивый алмаз, а каким он будет, когда я окажусь в самом центре? Даже от одной только мысли меня дрожь берет! Я мчусь забирать свои вещи, потом к такси, что везет до снятой заранее квартиры на первое время. Там в темпе скидываю вещи, переодеваюсь и бегом несусь на Арбат. Там, где искрится и нежится моя самая яркая мечта — Москва. И она прекрасна…
С открытым ртом я хожу по улицам, разглядываю буквально каждую вывеску, каждую витрину, каждое украшение, убеждаясь снова и снова, что Москва — лучший город из всех возможных. Мне не хотелось жить в Нью Йорке, как это было модно, не хотелось Европы, почему-то моим самым ярким эндшпилем была именно столица. Возможно пока. Возможно дальше все изменится, но пока что так, и я наслаждаюсь. Забываю обо всем, что тяготило и печалило, но все равно так жалею, что рядом нет моей сестренки. Как мы мечтали. Тянусь позвонить ей, хочу выйти на видеосвязь, показать, чего она лишилась, может быть и был бы шанс уговорить ее? Может быть она бы приехала? Ребенок — это, конечно, круто, но Роза достойна большего, чем быть «просто» матерью. Это не ее предел! Когда она поймет, может быть уже будет слишком поздно, а я не могу допустить, чтобы она лишилась всего из-за какой-то глупой, детской любви!
Со мной такого никогда не было. Я никогда не влюблялась. Бог миловал. Мама всегда говорила, что любовь сродни смерти для женщины. Мужчины любить не умеют, они увлекаются, но это никогда не длится долго.
«Все всегда заканчивается, моя милая…» — звучит ее голос у меня в голове, — «И заканчивается плохо не для них, а для нас. Никогда не влюбляйся, а если надумаешь выйти замуж, выходи за того, кто будет любить тебя больше. Это лучшая защита для твоего сердца…»
И мне удавалось следовать этому правилу, а Роза его усвоила плохо, хотя на лицо подтверждение маминым словам! Вместо того, чтобы следовать за своей мечтой, идти к цели, стать кем-то, чтобы не зависеть и не просить, она осталась в Новосибирске и отказалась от своего будущего, ради сосунка, который по факту ни на что не способен!
«Он ее просто уничтожит, и пока будет становиться кем-то, она будет вытирать носы и задницы, а когда постареет, он ее бросит и найдет себе новую, классную подружку. А Роза…черт, что же ты творишь, Роза?!..»
Я пару раз моргаю, держа мобильный в руке, где уже открыла список контактов и нашла имя своей более глупой и наивной половины. На секунду я замираю, потому что не знаю, как начать разговор, понимаю, что она злится, но в конце концов я просто должна попробовать снова! И я уже собираюсь нажать на кнопку, как вдруг меня резко и сильно толкают, выхватывая телефон, а мне остается только смотреть в спину козлу в зеленой толстовке, который уносится вперед, только пятки сверкают.
— Нет!
Срываюсь с места. Я бегу за ним следом, даже не зная зачем. Это всего лишь телефон, но отступать я не привыкла, а посовать тем более. Набираю скорость. Он резко сворачивает направо, я за ним, не отстаю ни на секунду. Когда он поворачивает еще раз направо, а потом сразу налево, тоже.
— ОТДАЙ!
Снова налево. Я за ним, оказываясь в грязной подворотне. Здесь стоят мусорные баки и гремит музыка, приглушенно, конечно, но гремит. Меня на миг охватывает ужас, потому что я понятия не имею, как буду отсюда выбираться и где вообще нахожусь, но я замечаю зеленую толстовку, и мне уже плевать. Он пытается перелезть через забор, когда я подбегаю и дергаю его за джинсы так, что ублюдок валится прямо в лужу. Правда тут то я и оплошала…не ожидала столкнуться с ответной агрессией, к тому же такой сильной…
Мужчина настолько стремительно вскочил на ноги и дернулся на меня, что я не успела сообразить, как от сильного толчка сама оказалась на асфальте. Меня парализует ужас. Его лицо худое-худое, а глаза огромные и словно лишенные любого разума. Стеклянные. Ухмыляется мерзко, гадко, наклонятся ниже, и я сжимаюсь непроизвольно, но всем телом, потому что взгляд его пугает до мурашек…
— Ну и чо, а? Красотка? Добегалась? И чо ты будешь делать теперь?
Не нравится мне все это. И больше всего не нравится, что я абсолютно ничего не могу сделать или вспомнить, как действовать в случае такой ситуации. Меня ведь учили, но все стерлось перед лицом этого козла с желтыми зубами и, спорю на что угодно, обколотыми венами. Наркоман, конечно же…Ирис часто говорила, что нам нельзя ездить в один район именно из-за них.
«Такой убьет и не заметит. Они на все пойдут ради денег на дозу, даже мать родную продадут, если будет спрос. Не смей туда соваться, Лилиана, ты поняла?! Не смей!»
Она тогда ругала меня за то, что я сбежала в один местный клуб на отшибе города из-за одного парня, с которым мы вроде как почти встречались. Он мне нравился, конечно, рекордно долгое время — целых две недели! В пятнадцать мне много кто нравился, я никогда не чувствовала себя обделенной мужским вниманием, даже напротив. Искала его. Мне оно нравилось. Розе нет, она слишком стеснялась, и была, как это говорится? Хорошим близнецом? Совершенно точно. Примерная девочка, отличница, а я сорви-голова, себе на уме и вообще бесстрашная. Даже девственности лишилась в школьном спортзале. Тогда мне казалось, что это что-то особенное… сейчас кажется глупым, хотя до сих пор вспоминаю этот вечер с улыбкой.
Только вот сейчас мне не до улыбок. Наркоша нависает надо мной, дышит своим зловонием, смотрит на меня, даже не так! Сверлит взглядом, а потом вдруг хватает за руку и тянет на себя со словами.
— Посмотрим, что у тебя еще есть под твоей джинсовочкой, а, крошка?
Я пищу. Натурально пищу, плачу, но не могу закричать. Не смотря на все свои безумства, я действительно никогда не сталкивалась с прямой агрессией, скрываясь за высокими фигурами своей семьи. Теперь их не было, и это было плохо. Привычка то осталась…привычка ждать защитника.
Еще один толчок, хотя скорее это что-то другое. Мне не больно совсем, пусть я и лежу на спине, разве что запястье пульсирует от резкого «срыва» хватки. Смотрю на ночное небо, где не видно звезд, и пару секунд не могу собраться. Словно попала в какой-то вакуум своего собственного сознания, и лишь звуки ударов приводят меня в чувства. Я резко поднимаюсь на локтях и сразу же нахожу то, что рождает эти самые звуки — здоровый парень бьет моего обидчика. И я снова замираю…У него широкие, очень широкие плечи. Сам он высокий, наверно под два метра, и точно выше меня, что очень важно! В слабом свете фонаря я вижу, что у него темные волосы, а когда он на меня резко оборачивается, вижу, что они еще и длинные. Падают ему на глаза, и он с легкой улыбкой убирает самую непослушную прядь за ухо и тихо цыкает.
— Надеюсь, что это не твой парень?
«Мой парень» лежит в луже побольше моей и стонет. На фоне моего спасителя он выглядит еще более жалким, и я кривлюсь, а потом сажусь и хмурюсь.
— Телефон. Он украл у меня телефон.
— О, так ты еще и вор? — спаситель опускает глаза на этот кусок недостойного дерьма, слегка пинает его, а потом протягивает руку и спокойно говорит, — Отдавай. По-хорошему.
Героинщик сплевывает кровь, смотрит волком, но лезет в карман, откуда достает мой телефон и вкладывает в ладонь явно нехотя, но не имея иного выхода.
— Хороший мальчик. А теперь шуруй. Увижу еще раз, пожалеешь.
Дважды повторять ему не нужно. Наркоман поднимается и сбегает, а я остаюсь один на один с незнакомцем, который крутит мой сотовый в руках и опять улыбается. Подходит. Я слежу за ним не таясь, во все глаза, и чувствую, как бегут мурашки, когда звучит его голос. Близко. И так проникновенно. У него очень красивый, глубокий, насыщенный голос. Я в них хорошо разбираюсь, и обычно это первое, на что я обращаю внимание в мужчинах. На это и на руки, одну из которых он как раз мне протягивает. Шикарная ладонь с выпирающими венами, аккуратно постриженными ногтями, длинными пальцами и, насколько я могу судить по крайней мере, смуглой кожей.
— Вставай, бедолага.
Я вкладываю свою ладонь в его бесстрашно, потому что на подсознательном уровне точно знаю — он меня не обидит. Это чувствуется по его какой-то своей, особой мягкости и доброте. Не знаю откуда я это беру, но знаю, а оказавшись на ногах и столкнувшись с ним взглядом, я только укрепляюсь в своих ощущениях. У него теплая улыбка и такие же теплые глаза. Пусть он и пьяный слегка, но так и есть, это не спрячешь, как и то, что он невероятно красивый…
— Мама не учила тебя, что ходить за незнакомыми дядями в подворотни — дело небезопасное?
— Он украл мой телефон, — бормочу, он издает смешок, вместе с которым возвращает мне потерю и кивает.
— О да, он, конечно, стоит твоей жизни. Глупая.
— Предпочитаю «отважная».
— Не окажись меня здесь сейчас, предпочла бы «мертвая».
Тихо цыкаю, а он дергает бровями и кивает, после поворачивается и идет в сторону улицы, напоследок кидая.
— Не советую тут оставаться.
— А где я вообще?!
Звучит смех. Очень красивый, теплый, как любимый плед, проникновенный, как самая лучшая баллада. Парень смотрит на меня с сарказмом, снова выгибая брови.
— Ты серьезно?
— Я только сегодня прилетела в Москву. Была на Арбате.
— Потрясающе. То-то я и думаю, не похожа ты на местную, раз побежала за наркоманом в подворотню.
— Может проводишь? — слегка улыбаюсь и делаю шаг к нему, на что он снова тихонько посмеивается и мотает головой.
— Извини, но я не гид. Подсказать — это всегда пожалуйста. Выйдешь из этой самой подворотни, налево, а потом прямо до театра на Старом Арбате. От него не заблудишься. Удачи.
Я, если честно, в шоке! Он даже усом не повел, когда отказывал мне в помощи, а такого со мной, если честно, никогда не случалось. Обычно мужчины из кожи вон лезут, чтобы мне помочь, но не он. Не он! Аж ножкой хочется топнуть!
«Хотя может дело просто в том, что он меня не разглядел?…» — думаю, а мой спаситель отдаляется.
И у меня остается последний шанс его найти — узнать имя.
— Как тебя зовут хотя бы? Кого мне благодарить? — кричу ему в спину, на что он опять же усмехается, но, слава богу, отвечает.
— Макс. Макс Александровский, красотка, удачи.
26; Макс
Саркастично усмехаюсь вновь, стараясь изо всех сил не показать, как тщательно я роюсь в своей памяти, потому что этот момент из нее стерся. Либо я был «не слегка» пьян, либо этого не было вообще. Хотя судя по ней было. Просто я забыл напрочь.
— Ты спас меня… — с улыбкой говорит Лили, снова обращая мне свое внимание, — И совершенно не обратил на меня внимание. Тогда я решила, что чего бы то ни стало его добьюсь. И добилась.
«Так вот что это такое…» — внезапно доходит до меня, и я слегка прикрываю глаза, улыбаясь тоже, — «Она хочет поиграть…»
Два кресла. Огонь. Мы. Это особая, сложная партия, цель которой я пока не вижу, но хочу увидеть.
«Что ж, поздравляю, Лили, ты меня заинтересовала…» — думаю, пока медленно подхожу к своей «клеточке», на которой располагаюсь с комфортом.
Одной рукой подбираю голову, другой держу стакан с виски, смотрю ей в глаза. В них я вижу огонь и не только из камина, но и ее собственный. Она чего-то хочет, это очевидно, но чего же ты хочешь? Это пока покрыто мраком…
— В этом и состоит наша «серьезная» проблема? В твоих амбициях?
— Не совсем так.
Лили подбирается, становится серьезной, делает глоток из бокала с вином, но скорее ради паузы, которую она берет, чтобы подумать. Так сказать взвесить все, что хочет сказать и просчитать как лучше это сделать. Я тоже жду. Позволяю ей сделать ход, чтобы увидеть чуть больше, ведь по факту сейчас я, как на минном поле, совершенно не знаю, куда мне сходить, чтобы не взорваться.
— О ком она тебе рассказывала?
— О ком…рассказывала? В смысле, Лили? Тебе…
— О ком из своих братьев, Макс? — тихо, но серьезно перебивает, а потом смотрит мне в глаза, пока я ловлю шок.
В смысле братьев?! Во множественном числе?!
Так или иначе, я найду тебяЯ поймаю тебяТак или иначе, я собираюсь выигратьЯ поймаю тебяТак или иначе, я увижу тебяЯ встречу тебяОдним днём, может, на следующей неделеЯ встречу тебя, я встречу тебя.Я проеду мимо твоего домаИ если все огни погашеныЯ посмотрю, кто вокруг