'Cause babe,
There ain't no mountain high enough
Ain't no valley low enough
Ain't no river wide enough
To keep me from getting to you
J2 — Ain't No Mountain High Enough[16]
Пять лет спустя
Макс
Она проносится мимо меня, как яркий всполох огня. Рыжие, длинные волосы, укладка, красивое, откровенное платье. Я ждал ее здесь, и теперь когда вижу, с большим трудом узнаю в этой молодой женщине ту, кого когда-то встретил на балконе многоэтажки. О той малышке, сошедшей с трапа самолета, речи вообще не идет. Нет, Амелия совершенно другая, но я не спешу подходить — наблюдаю. Тихо, спокойно, как вор.
Все, кто проходят мимо нее — оборачиваются. Еще бы. Она действительно потрясающе выглядит. Высокие шпильки добавляют роста и делают ее задницу выразительнее. Сама она подтянутая, сексуальная. Обычно, я не воспринимаю рыжих — это не мое. Слишком хорошо отложилась в памяти одна из жен отца, закрепив на подкорке абсолютное отторжение к женщинам, выбравшим этот цвет волос, но я не могу отрицать. Она действительно шикарна.
Темные очки скрывают ее необычные глаза, но улыбка — широка и счастливая, так и притягивает всех, а насыщенное, изумрудное платье, только добавляет внимания. Нет, на нее пялится просто каждый, даже Арай. Он давно женат на Кристине, у них есть дочь, и обычно я не замечаю за ним такого откровенного интереса, но даже он с открытым ртом наблюдает за удаляющейся фигурой.
— Что? — ершится он в ответ на мои поднятые брови, — Такого я уж точно не ожидал.
— Пошли, мы здесь не для того. И слюни подбери, твою мать.
Идем следом. Она спешит, смотрит на часы, оглядывается, а потом останавливается по середине торгового комплекса. Улыбка пропадает, пока она придирчиво осматривает верхние этажи, но через миг будто и не было этого — снова улыбается и поворачивает в сторону второго. Мы идем следом. Держимся на расстоянии, но не теряем из виду ни ее, ни каждое ее движение, а потом занимаем место в первом ряду, откуда можем наблюдать без проблем.
Амелия поворачивает в коридор, ведущий к пожарной лестнице. Люди идут мимо, даже не подозревая о том, что сейчас происходит — такова жизнь. Мы слишком погружены в свои проблемы, чтобы заметить трагедию, которая вот-вот развернется прямо у нас под носом.
Маленькая девочка и какой-то мужик маячат прямо перед ней. Она их окликает. Я не слышу, что вполне логично — мы слишком далеко, не так как было в Италии когда-то много лет назад. Тогда то просто свезло, совпадение такое забавное, сейчас и прятаться негде. Все, что остается — действительно смотреть из-за угла. Амелия о чем-то говорит с малышкой, а потом указывает ей в сторону выхода. Та поворачивается, перебирая в руках ухо плюшевого кролика, во все глаза пытается что-то увидеть, в то время как за ее спиной Амелия одним резким движением бьет в шею мужика чем-то маленьким. Мы с Араем переглядываемся, но лишь на миг, не желая пропустить продолжения, а оно тоже есть. Незнакомец начинает оседать, но не успевает. Дверь запасного выхода открывается, откуда выходит здоровый мужик в форме работника каких-то служб, подхватывает его и утаскивает за собой.
Малышка поворачивается. Спасение заняло всего несколько секунд, и выглядело оно весьма эффектно. Амелия берет ребенка за руку, а потом ведет обратно. По громкой связи передают: внимание! Потерялся ребенок. Ее зовут Алиса, ей пять с половиной лет. Она одета в розовую кофту, красную, джинсовую юбку и белые колготки. У нее в руках кролик. Пожалуйста, если вы ее увидите, приведите к стойке регистрации на первом этаже или сообщите, если ее заметите.
— Неплохо… — протягивает Арай, заказывая кофе, тем временем я продолжаю следить за Амелией.
Она подводит девочку к стойке регистрации, о чем-то говорит с девушкой, скорее всего мамой девочки, потом к ним подходит мужик в черном костюме. Начальник охраны — догадываюсь без особого труда, и также догадываюсь, что скорее всего он просит ее дождаться полицию. Даже не просит, настаивает, и ничего странного в этом тоже нет — в Питере уже полгода похищают детей.
Амелии удается от него отделаться под предлогом «посетить дамскую комнату», ведь направляется именно туда. Слежу дальше. Внимательно слежу. Не пропуская ни секунды. Через минуты три по прикидкам, в арке появляется девушка с ярко-розовыми волосами, в кепке и объемной, черной джинсовке. Она идет рядом с «подружками», громко возмущается о парнях, но как только проходит мимо охранника, тут же от них отделяется. Я усмехаюсь — она.
Конечно же она. Я бы узнал ее из тысячи, пусть бы она хоть кем притворилась.
— Пошли.
Командую остро, встаю и, не дожидаясь Арая, направляюсь в сторону эскалатора. Признаюсь честно, волнуюсь. Мандражирую. Немного теряюсь. Пять лет прошло, и я слишком долго ждал этого момента, чтобы ничего не чувствовать.
Амелия
— Где ты?
— Третий уровень.
Звук удара, но я сразу же сбрасываю. Не могу не обернуться и не посмотреть вниз на девочку, которая обнимает свою маму за ноги, так как та рыдает белугой. Вот честно? Очень хотелось бы подойти и треснуть ее, хотя я и понимаю — никто от этого не застрахован. С детьми нужно смело и сразу отращивать сто пар глаз на каждом миллиметре своего тела, и того мало будет. По опыту говорю, потому что я за своим ребенком слежу, как коршун, а он все равно умудрился проглотить шарик! От воспоминаний меня встряхивает, и я веду плечами. Мама говорит, что я слишком переживаю, слишком волнуюсь по каждому поводу, и она, наверно, права. Все дело в том, что мне постоянно кажется, что я недостаточно хорошо справляюсь. Может это и нормально? Жить с вечным чувством «я отстойная мать», ведь ответственность слишком давит. Она слишком большая.
Ладно, буду корить себя дальше, но чуть позже. Сейчас я на работе. Иду быстро, чеканю шаг в этих жутко неудобных ботинках, которые, клянусь, выброшу, как только доберусь до машины. Выхожу на парковку. На улице тепло — май, и по пути к неприметной, серой газели, я снимаю кожаную куртку, а вместе с ней и парик, который тут же выбрасываю. Сто раз повторяла себе — прячь «свою работу» под замок, твою мать. Ну не дура? Нет, сто пар глаз — маловато.
Открываю боковую дверь и кривлюсь от скрипа плохо промазанных колесиков.
— Мог бы уже и исправить, — бурчу под нос на что в ответ слышу приглушенный смешок Эрика.
Это мой друг. Вообще, если уж на чистоту — это мой лучший друг, правда когда-то был другом Маркуса. Они учились вместе, и, как Маркус, Эрик чувствовал себя мягко говоря «не в своей тарелке». Еще бы! Хорошо представляете себе жизнь сына нигерийского солдата под Самарой? И правильно. Лучше не стоит это представлять. Люди могут быть жестокими, особенно в замкнутом пространстве.
Но он не унывал. Никогда. До сих пор не унывает, не смотря на то, что женат на просто ужасной, капризной и несносной девчонке — одной из моих лучших подруг, Оливии. Она вообще тоже была сначала и не моей подругой, девчонка увязалась за Богданом. Тоже учились вместе, потом ее родителей убили. Он был тем, кто ее тогда и спас. Помог.
— Простите, мадам, я был слишком занят.
Еще один разряд тока приходится в шею скрученного по рукам и ногам ублюдка, на которого я смотрю с призрением. Он не орет — кляп, но мы на всякий случай стоим в отдалении. Третий уровень парковки — считай пустыня, тут только «перекати поля» не хватает. Основной поток людей всегда паркуется на первых и последних уровнях, на вторых, если нет мест, а на третьих в последнюю очередь. Нам это хорошо известно.
— Сказал?
— Молчит.
— Бей еще.
Говорю тихо, бесцветно и отгибаюсь на спинку мягкого кресла. Вокруг нас мигают лампочки всей той техники, которая «просто необходима» Эрику. На самом деле он просто барахольщик чертов, видели бы вы его квартиру. Они с Оливией частенько устраивают ссоры по поводу того, что он тащит в дом всякий хлам. Вообще, они по многим поводам ссорятся, чтобы потом страстно помириться, но этот пункт частенько повторяется, а значит все таки является проблемой. Это даже забавно, и я слегка улыбаюсь.
— Когда ты научишься держать рабочее место в порядке?
— Не начинай.
Стрекочущий удар тока и жалобный стон боли, но я не испытываю сожалений. Сейчас, ага. Этот мудак полгода воровал детей из торгового центра, чтобы отвести своего извращуге-боссу. Нам это известно, но также нам известно, что это не полная картина всей схемы. Мне нужна полная. Чего-то не хватает.
— Видела их?
— Я не отвлекалась на этот бред.
Ах да, насчет бреда, от которого даже сейчас я закатываю глаза, потому что чувствую дикий дискомфорт, как будто я актриса на сцене, твою мать. А это, черт возьми, далеко не так, но наш босс — Степан Степанович, — слишком загорелся яркими перспективами на горизонте.
Нет, если рассуждать с точки логики, то все правильно. Крупный бизнесмен связался с нашей конторой, ему нужна помощь в каком-то деле, но детали разглашать он не станет, пока не убедится в нашей профпригодности. Вообще, это против правил, но Степан Степанович позволил ему увидеть одну из наших операций на практике. Жребий пал на меня. Конечно же. Твою мать. Меня это злит, бесит, потому что я знаю, что за мной наблюдали в торговом центре, но если действительно отбросить (попытаться хотя бы) все эмоции в сторону — гонорары просто шоколад, а перспектива работать с таким крупным клиентом вмиг вознесет нас до небес. Это единственное, что меня радует, потому что я стараюсь не брать денег у родителей. Знаю-знаю, наверно такой заскок есть у всех «наследников», но мне хочется доказать, что я сама могу содержать своего ребенка. Не просто же так я столько лет получала юридическое образование, пусть и заочно, тренировалась и вообще решилась на все это. Это какой-то больной заскок — мне просто необходимо доказать всем-всем на этом свете, что я справлюсь и без него. Я смогу. Ни мама, папа или братья, а я. Сама сделаю так, чтобы у моего ребенка было все, чего он только захочет. Теперь нам нужна квартира побольше. Я уже даже присмотрела парочку вариантов, осталось только заработать на них.
— Давай ты увеличишь напряжение.
— А что? Ты куда-то спешишь?
Эрик смотрит мне в глаза своими прекрасными, зелеными, которые так сильно контрастируют на фоне его кожи, что становятся еще ярче. Я стараюсь на это не отвлекаться, пусть черт и знает, что все равно отвлекусь. Вон как ухмыляется, козел, так что нет. Нет у меня шанса сдержать ответную улыбку…
— Прекрати.
— Что такое, любовь моя?
— Я встречаюсь с Астрой через полчаса. Хотелось бы закончить до этого момента. Ты же знаешь, что иначе начнется…
— О да. Этот дьявол на колесиках всего его истыкает. Допрашивать будет сложновато…
Закатываю глаза. Моя племянница — это ад в квадрате. Она настолько неугомонная в свои семнадцать, что стала головной болью буквально всех, кто ее знает. Особенно достает семью и вообще не фильтрует свой базар. Арнольд с ней совершенно не справляется, и это печально, если честно. Как бы он не старался, но девчонке нужна мать, а он ни в какую. Теперь мой самый старший брат занимается гостиницами. Наверно хотел все-таки на подсознании подковырнуть свою бывшую, а может ему действительно нравится? Он только загадочно улыбается, когда Богдан в очередной раз до него докапывается, я же не лезу с этой темой никогда. Вообще никогда не произношу в слух эту чертову фамилию.
— Если я увеличу напряжение, то поджарю ему мозг. Хочешь? Мне то не жалко.
— Давай. Может тогда начнет говорить, а не хныкать себе под нос.
Человек, а его зовут…пусть будет Ярик, потому что на самом деле я не знаю, как его зовут — мне плевать. Нет, я знала, конечно, просто не запомнила — для меня он не человек. Уж простите. Наверно, каждая мать так и думает, потому что слыша такие истории, сразу представляет на месте истерзанных детей, своего. Я вообще не очень люблю прямую жестокость, и за это дело бы не взялась. Мои услуги другие, более деликатные, и в нашей конторе есть те, кто на таких вот ублюдках и специализируются, негласно помогая доблестной полиции, просто на этот раз я мимо не смогла пройти. Случайно увидела фото с места преступление, и как отключило. До сих пор стоит эта ужасающая картина перед глазами, поэтому я совершенно не испытываю сожалений, глядя, как Ярик извивается ужом на полу, плачет, и, очень надеюсь, на этом все. Только химчистку же делали…
— Что-то хочешь сказать? — елейно протягиваю, сцепив руки в замок и глядя ему прямо в глаза, — Малыш, если я вытащу кляп и не услышу ничего дельного — я тебе яйца отрежу и заставлю их сожрать. Заорешь — сначала это будет твой язык. Понятно изъясняюсь?
Судорожно кивает. Ему страшно. Он привык бояться, конечно, но сейчас ему еще страшнее, потому что он не знает, чего ожидать. Неизвестность всегда пугает больше.
— Он убьет меня. И вы. Не прячете лица, значит убьете. Какой мне смысл говорить? — тяжело дыша изрекает, на что я усмехаюсь и достаю свой красивый, расписанный узорами пистолет с длинным глушителем.
— Тебе не его сейчас нужно бояться. Его здесь нет. А я вот она сижу. Ты себе даже не представляешь, что я могу с тобой сделать, уважаемый. Он покажется тебе манной небесной, гарантирую…
— Если я заговорю, он…он…
— Брось, ты же должен понимать, что все кончено. Открой мне все секреты, и мы договоримся.
Думает. Его зрачок, кажется, судорожно сжимается в такт пульсу, а может это просто игра воображения? Я же буквально слышу, как его сердце отбивает острый, скорый ритм, будто он в колонках, а не в этом крошечном, воняющем трусостью тельце.
— Ты меня…меня не убьешь? Обещай!
Как жалко. Я кривлюсь и отклоняюсь на спинку кресла, доставая сигарету из кармана.
— Не убью. Начинай рассказывать.
Через двадцать минут я знаю все. Это просто, если знать, как надо пугать. Я вылезаю из машины и усмехаюсь, глядя на Эрика.
— Реально. Приберись в тачке, это уже даже не смешно.
— Что вы заладили, кобры? Приберись, да приберись. У мужчины может остаться хотя бы один уголок его личной свободы? Считай, что это моя индивидуальность.
Такая пылкая тирада не может не насмешить, и я тихо прыскаю, потом снимаю футболку и беру с сидения другую. Так трогательно — он сразу же отворачивается. Дело не в том, что на его пальце поблескивает кольцо от словленного лучика солнца — Лив никогда не ревнует его ко мне, слишком доверяет, — Эрик просто соблюдает мои личные границы. И я его за это люблю еще больше.
— Ты забавный.
— А ты заноза в заднице, но полчаса назад была очень милой в своем розовом паричке.
— Заткнись, — усмехаюсь, а потом бросаю на него взгляд и громко цыкаю, — Я забыла закрыть свои вещи, так что остальные постигла страшная участь.
— Акварель?
— Акриловые краски.
Он издает выдох со звуком «у-у-у» и комично хмурит лицо, вытягивая губки в трубочку, но сразу же переводит тему. Мы не касаемся моего ребенка в присутствии посторонних — железобетонное правило.
— С заказчиками будешь говорить?
— Степаныч написал, что они уже уехали. Мол, видели достаточно.
— И?
— Пока не знаю. Вроде остались под впечатлением, но завтра с утра собрание — там все станет ясно. Они хотят познакомиться со всеми кандидатами.
— Дай угадаю…
— Да, их не устраивает, что я — женщина, — устало вздыхаю, выправляя волосы из под атласного бомбера цвета хаки, — Все, как обычно. Мужики генетически неспособны признать, что я могу быть сильнее, чем они.
— Как мило.
— Ты меня понял, — улыбаюсь, глядя ему в глаза, а потом добавляю наглую шпильку, — Я же говорю о тех, кто миллионами ворочает, а не монетами зарабатывает.
— Вали отсюда. Хамка.
— И тебе всего хорошего. Доставишь его?
— Ага.
— Стоп, что?! — Ярик взвивается и резко смотрит на меня, — Ты обещала, что меня отпустишь!
— Я обещала, что ты не сдохнешь. Но кто-то же должен сесть, как думаешь?
— Но…
— Ярик, ты же взрослый мужик. Родители должны получить сатисфакцию. Надеюсь, ты хорошо осведомлен, что в тюрьме делают с такими, как ты? Если нет, не волнуйся, ты очень быстро во всем разберешься. Счастливо оставаться.
Захлопываю дверь, чтобы не слышать его оров, которые тут же становятся лишь сдавленным шепотом. Да, звукоизоляция просто превосходная….
Вдруг меня разряжает током, и я на секунду застываю. Мысль, составленная так каверзно, бьет меня наотмашь, а перед глазами снова длинный, темный коридор в мою клетку на пятьдесят втором этаже. Я так явно ее вижу, словно чувствую даже запах его парфюма, заставляющий тело покрыться давно забытым ощущением от маленьких «лапок» моих собственных мурашек.
Его голос. Руки. Ощущение его энергетики и взгляда — поздравляю, твою мать, ты снова словила очередные зрительные галлюцинации. Они у меня частенько бывают. Случается так, что что-то, казалось бы, незначительное, напоминает о нем, и все — я вижу его везде. «Лицо в толпе» — так это на романтичном, но в моем случае нет ничего романтического: мир словно становится одним, большим клоном этого ублюдка.
Как же я его ненавижу…
Прикрыв глаза, мотаю головой и достаю сигарету. Не хочу курить, но это лучше, чем чувствовать призраки прошлого, витающие в воздухе.
«Все. Теперь весь день насмарку…» — закатываю глаза, выбрасывая сигарету в урну по пути. Я снова в торговом комплексе, и снова чувствую непонятную тревогу на сердце, которое она уже прожрала насквозь, как мерзкий червь яблоко. Ничего не попишешь — это побочные действия моих решений, теперь я вынуждена жить в вечной паранойе.
Он меня не ищет, я знаю, этот мудак не дает забыть о том, как чудесно складывается его жизнь. Фоток миллион и еще парочка. Конечно, такой жгучий красавчик — мечта миллионов, не смотря на то, что он женат. Как и было предписано, Ксения Малиновская теперь Ксения Александровская. Ничего удивительного, и все равно, когда я увидела фотографии с их свадьбы, рыдала сутки. Это было больно. Я думала, что была готова, но нет, не была. Хорошо хоть, что он женился после того, как я родила — боюсь, что в свете моего состояния, это кончилось бы осложнениями. Они же все равно наступили: молоко пропало. Это большее, на что я могла рассчитывать или «спасибо, что хоть так, любимый».
Теперь его рожа украшает обложки журналов, рекламных банеров, он даже на ютубе есть. Везде. Его чертова морда просто везде!
Да и плевать. В конечно счете я выиграла гораздо больше. Слегка улыбаюсь, касаясь небольшого кулона на шее. Подарок. Самый ценный подарок, а внутри самое ценное, что у меня есть — маленькая фотография. Пусть, по факту, это еще одна фотография Александровского, зато с моими глазами.
— Ну наконец-то!
Астра верещит так, что люди на нас оборачиваются, и я сразу же ощущаю это огромное желание ее стукнуть. Держусь. Устало на нее смотрю, пока паршивка давит лыбу, подхожу ближе.
— Еще громче можно было? На нас не обернулась парочка, которая как раз смотрит мстителей в кино.
— Фу, как это пошло. Погнали лучше поедим? Хочу салатика…
— С каких пор ты ешь салатики? — усмехаюсь, но племяшка уже тянет меня в сторону эскалатора, а что я? Иду на поводу с легкой улыбкой.
Да, она заноза в заднице, но черт, из нее бьет просто дикий источник чистой, необузданной энергии, и это просто прекрасно.
Я люблю ее. Проводить с ней время тоже. Астра все говорит, говорит, говорит. Она не затыкается ни на секунду, рассказывает в подробностях их вчерашний поход в Эрмитаж с классом, потом стычку с отцом. Арн мне звонил, и я, конечно, в курсе, но с ее подачи — это все забавней. Интересно, она расскажет, что он наказал ее на неделю за то, что та посоветовала ему «потрахаться»? Нет, опускает этот момент, но хитро на меня смотрит — знает, что я в курсе.
— Папа тебе рассказал, — выдыхает, откидываясь на спинку кожаных диванов, в ответ на что я киваю и прячу улыбку в стакане, — Он достал меня уже. Вечно цепляется!
— Учительница позвонила ему и сказала…как она выразилась? Ты крутишь…
— …Белкам хвосты. Знаю. Слышала миллион раз.
— Твой отец пытается тебе помочь.
— Он меня не понимает.
— Ты не даешь себя понять. Сразу ершишься, как ежик.
— Я всего лишь отметила очевидное! Он уже сто лет не ходил на свидание, и это ненормально!
Вижу в ее глазах отблеск беспокойства и улыбаюсь, но сразу же застываю — знаю, что последует. Теперь же в них горит чертята, как никак.
— Вот ты. Когда у тебя в поседений раз был секс?
Хлопаю глазами. Даже, кажется, немного краснею, потому что его не было так давно, что мне и вспомнить сложно. Вру. Черт, я даже себе вру, поэтому опускаю глаза на свои пальцы и поджимаю губы. Я прекрасно помню свой «последний раз». Он был с ним. Пять лет назад.
— Злишься, что спросила?
— Нет, стараюсь вспомнить, — тихо усмехаюсь, а потом увожу тему из опасной, а если проще, то снова кидаю брата на амбразуру.
Его же дочь — ему и отдуваться, черт возьми.
— Твой отец не хочет отношений. Ему с женщинами не везло, Астра, и теперь ему страшно, а ты тыкаешь в больное место.
— Я знаю, что ему не везло, просто…я волнуюсь за него, — неожиданно тихо отвечает, а потом придвигается ближе и добавляет, — Знаю, что я не очень нормально это показываю, но мне неловко говорить на такие темы.
— Поэтому ты вываливаешь все разом?
— Именно. Это как с восковой полоской. Сама же говорила.
— Черт меня за язык дернул…видишь, не умею я давать советы.
— Неправда, ты классная, Мел.
— Не называй меня так.
— Прости…Елена.
— Спасибо. Но если ты так просишь, вот тебе хороший совет: будь потактичнее с ним. Если волнуешься, объясни это, а не сыпь соль на раны. Он же не я, мужики они вообще ранимей. Их беречь нужно.
— Ладно, запомню. А раз ты не мужик, могу сказать?
— У меня есть выбор?
— Не-а. Видела обложку GQ?
— Нет, но догадываюсь к чему ты клонишь. Снова?
— Ага. Знаешь все мои одноклассницы на слюну исходят. И на брата его. Думаю, что их фотки бы слиплись…
— К чему ты клонишь? — перебиваю ее, и Астра слегка пожимает плечами.
— К тому, что…ты думала о том, как будешь вести себя дальше?
Все еще не понимаю, и тогда она придвигается так близко, что волосами полощет свой салатик, правда этого не замечает. Серьезна, как никогда.
— Он становится похож на него. Очень сильно, Мел. В смысле Елена, и…короче. Ты же понимаешь, что когда-нибудь Август догадается, кто его отец? Что ты будешь говорить ему тогда?
— Ему всего четыре, Астра.
— Он очень умный. Тебе осталось меньше времени, чем ты думаешь, а потом он начнет спрашивать. Я по опыту говорю. Ему станет интересно, и лучше бы тебе рассказать самой…
Он уже спрашивает. Перевожу взгляд в окно, потому что такие разговоры ненавижу. Мама их со мной часто заводит, папа тоже, и я всегда психую, потому что мне страшно. Август уже начал спрашивать, и скоро моих слов ему будет недостаточно. Я это тоже понимаю, и мне правда страшно. Их схожесть слишком очевидна, а с любовью моего бывшего к своей обретенной публичности, вопрос времени, когда Август догадается.
— Ты доела?
— Слушай…
— Либо ешь молча, либо я ухожу, и сама будешь покупать себе свое дебильное платье!
Ершусь сама, даже голос повышаю, поэтому Астре ничего не останется, как заткнуться и начать орудовать вилкой. Правда, это была бы не она, если бы не выдала напоследок:
— И кто еще из нас ежик…
Она права. а мне стыдно, но где-то в глубине души. На поверхности лишь злость, как защитный механизм.
После того разговора, все у меня пошло «не так». С Астрой мы расстались на «колючей» ноте, платье ей выбрали так себе. Она обиделась и хотела побыстрее от меня отделаться, а я не пыталась протянуть оливковую ветвь. Кажется, мысленно, я отхлестала ей ее по заднице — на этом функции были обрублены, поэтому чувствовала я себя паршиво. Пустая квартира только утрировала ощущения. Август был у родителей, папа забрал его смотреть новых кроликов, и я была не против, просто очень сильно соскучилась. Мы увидимся только завтра, когда я буду забирать его из садика, и теперь мне одиноко.
Черт, как же мне бывает одиноко. Лежа в постели, я долго не могла заснуть, наблюдая за отсветами фар на потолке. Хотелось рыдать. Когда сын был здесь, квартира оживала, а сейчас казалась серой и холодной, даже не смотря на красивые, яркие обои. Плевать на все это — лишь мишура, по факту мне очень одиноко. Вот и все.
Из-за своих душевных терзаний, я долго не могла заснуть, поэтому с утра, очевидно, проспала. Собиралась наспех, бегала по квартире в поисках сначала колготок, потом юбки, а потом и второй туфли. Два раза возвращалась. Сначала забыла телефон, потом ключи от машины. Какая-то дикая тревога так и ворочалась внутри меня, а волнение достигло каких-то катастрофический размеров. Я даже машину нормально не могла вести, пару раз чуть не врезалась, от чего злилась, тревожилась и волновалась только больше.
— Тебя убьют, — пропела Алла-секретарша с рецепа, удостоившись моим средним пальцем.
Отвечать то мне было некогда, я понеслась к залу переговоров. Здание у нас было небольшое, штат сотрудников тоже, но все вполне прилично. Бежевые тона, никаких излишек, даже картины на стенах нейтральные. Все, что нужно для успеха компании «по устранению рисков». Вообще, мы занимались скорее имиджем. Проблем бывает много, а у богатых людей еще больше. Им нужно заботиться о «лице», то есть о репутации, и как же это забавно — раньше я насмехалась над Петром Геннадьевичем, который просто болел этим словом, теперь занимаюсь исправлением ЧП разного рода. Например: в прошлом месяце надо было отмазать сына депутата, которого спалили на горячем с проститутками. Ничего такого, казалось бы, шлюхи были и будут всегда, но по репутации это бьет очень сильно, и в таких случаях приезжаем мы. «Люди способные решить все проблемы».
— Простите, — запыхавшись, врываюсь в кабинет и вру напропалую, глядя начальнику в глаза, — У меня у дома столкнулись две машины. Водители орались, потом пробки и…
— Сядь. На. Место.
Говорит тихо, разделяя каждое слово короткой паузой, сверкает глазами. Вообще, он мужик неплохой, мне он всегда нравился. Папин хороший знакомый, не на уровни Петра Геннадьевича или Гриши с Ханом, но тоже довольно близкий друг. Он — бывший военный, работник прокуратуры, теперь вот руководитель «юридической фирмы». Все чин по чину, и я не спорю. Вместо этого оббегаю глазами своих коллег.
Здесь все руководители отделов. Кроме меня, твою мать. Мое место занимает Эрик, который сейчас еле сдерживается, чтобы не заржать в голос. Если бы он мог краснеть — рак бы ему позавидовал точно. Сука, делает вид, что читает что-то в папке, а самого аж скрючило. Кирилла тоже. Он сын Степаныча, и мы с ним близко общаемся, что бесит Катю. Она сидит рядом с ним, ближе чем того допускают приличия, и рожа ее просто максимально ядовитая. Она смакует этот момент, пока я борюсь с желанием запустить в нее свою сумку. Обхожу стол и присаживаюсь рядом с Эриком, который тут же стреляет в меня глазами.
— У тебя на щеке помада.
Твою. Мать. Резко отворачиваюсь и начинаю тереть ее ладонью, вызывая в старом друге уже не безмолвный смешок. Круто. Просто круто. Нет. Потрясающе! Считай, что ты прошляпила жирный заказ. Точка. Нет. Восклицательный знак.
— И последний руководитель…Елена Анатольевна, — с нажимом продолжает начальник, и я жалобно на него смотрю, собираюсь было повернуться, но цепляюсь бусами за кресло.
Нет, серьезно, это происходит со мной?! Эрик уже не сдерживается и ржет, как черт, да и другие не отстают. Кирилл весь жмурится, красный. Да, именно таким был бы Эрик, если бы не цвет его кожи. Я вот например такая. Смотрю на Степаныча с диким извинением, потом опускаю глаза и пытаюсь освободиться, а он устало вздыхает и продолжает.
— Она обычно не занимается такими делами, это не ее профиль, но у нее острый ум и просто потрясающая проницательность. Вчера вы были свидетелями слаженной работы ее группы, и если она наконец повернется, сможет рассказать детально. И. Сама.
Последнее слово он буквально рычит, как будто ставя на паузу все мои злоключения — я рву свои бусы легким (неловким) движением руки. Все. Фиаско. Застываю, а через миг комнату разрывает от смеха двух придурков, на которых я кидаю взгляд, обещающий скорейшую расправу.
— Извините, сегодня явно не мой де…
В ту минуту, когда я поворачиваюсь — все уже неважно. Все настолько неважно, что я забываю себя. Переживания. Метания. Все на свете. Потому что вижу глаза, которые думала, больше никогда не увижу. Точнее надеялась не увидеть.
Он. Он сидит, подоткнув голову рукой, смотрит на меня с поднятыми бровями, слегка щурится. Рядом Арай. Он вторит другу. Но я не касаюсь его почти, я смотрю только на Макса, забывая как дышать.
Черт…черт…черт… — это все, что крутится в моем мозгу красной, бегущей строкой. Твою мать, — иногда добавляется, и как сквозь слой толстой ваты до меня доносится.
— Наш клиент — Максимилиан Александровский. Он приехал из Москвы по совету товарища, и его дело весьма деликатное…
Макс слегка усмехается, продолжая пробивать во мне дыры глазами. Клянусь, сколько бы раз я не представляла себе нашу встречу, но так — никогда.
Черт возьми твою мать…
Лили
— …Малыш, я в магазин сбегаю, — тихо шепчет мне на ухо муж, и я потягиваюсь, потом пару раз киваю.
— Хорошо…
Я так счастлива. Никогда не думала, что буду так бесконечно счастлива. Когда мы улетали из Москвы, мы с Матвеем улетали в неизвестность. По факту так и было. Подушка безопасности — это, конечно, хорошо, но когда у тебя есть столько денег, чтобы никогда о них не думать, ты начинаешь понимать — это не самое важное то по итогу. Раньше я думала, что самое. Мне было так страшно снова остаться ни с чем, но после подарка Петра, стало спокойней. Я вспоминаю его иногда, но с теплотой, не смотря на все плохое, что было между нами. Плохого было много. Нет, оно не стерлось, и благодаря этому плохому, теперь я могу сравнить.
Наверно так до конца и не поймешь, что тебе на самом деле нужно, если не побываешь на дне. Я вряд ли угомонилась бы, но рядом с Матвеем, после всего, через что мы оба прошли, я чувствую себя по-настоящему особенной. Он дарит мне цветы. Каждые три дня новый букет, и это так просто — цветы. Ни шмотки, тачки, дома и квартиры, а цветы. Я их не получала лет сто, а сейчас понимаю, как это на самом деле важно. Просто пойти и купить своей женщине чертовы цветы. Глупость такая…
Нет, это, конечно, не секрет наших отношений. Мы просто друг друга понимаем, много говорим, не скрываем и не таимся. Мы не играем. Друг перед другом мы абсолютно обнажены, и это со мной впервые. Раздеваясь перед ним, я снимаю не только одежду, но и все свои защитные маски. Он знает меня настоящую. Мне много времени понадобилось, чтобы понять: мне не нужно кем-то притворяться, чтобы меня любили. Я этого достойна просто за то, кто я есть. За мои мысли, даже страхи и переживания. Все это я, и все это ему нравится. Он не пытается меня переделать или прогнуть, Матвей единственный мужчина в моей жизни, который принял все и не отвернулся. Раньше я этого больше всего боялась, так как моя собственная мать от меня отвернулась. Больше на меня это не давит, я отпустила и простила ее. Мы даже созванивались пару раз, но все сошло на нет. Мама «утонула» в поисках «сокровищ», а я осталась на суши со своей семьей.
Да, теперь у меня есть своя семья. Муж. Мы поженились в небольшой часовни через два года после переезда, и на свадьбе были все братья и сестры Матвея, даже Макс. Мне больше не было странно находиться с ним рядом, потому что я окончательно и давно признала — «мы» давно в прошлом. Любовь к Матвею меня излечила полностью, и, как сказала Ирис, я стала совершенно другой. Точнее собой, просто более счастливой. Она тоже прилетала на мою свадьбу, и с ней мы поддерживаем отношения, правда она не вдается в подробности их жизни. Я по началу обижалась, но потом она сказала одну вещь, и все прошло: если ты узнаешь, Лили, тебе придется врать мужу до конца своих дней. Тебе оно надо? Нет, тетя, не надо. Ты права была, и за такой совет я всегда буду тебе благодарна. Может, не получи я его, не получила бы и свои главные сокровища? Двух маленьких девочек-близняшек. Они черненькие, как Матвей, но напоминают мне давно ушедшие годы и Розу. Я назвала их ее честь: Роза и Изабелла. Теперь она всегда будет со мной, и иногда я даже вижу ее в них.
Телефон нарушает мои утренние «лежебочества», и я тихо цыкаю, тянусь за трубкой, на экране которой высвечивается незнакомый номер. Честно? Думала, что Матвей. Он с девочками ушел, и я подумала было, что он что-то забыл, но нет.
— Да? Кто это?
— Он знает? — тихо спрашивает давно забытый, но так хорошо знакомый голос.
Я резко сажусь, сердце начинает колотиться, а сама я прижимаю к груди руку. Выдыхаю имя, которое жжет…
— Аме…лия? — слезы тут же скатываются с глаз, а на том конце трубки слышу такое же тяжелое дыхание.
— Ответь всего на один вопрос, Лили. Ты что-то слышала обо мне от него?
— Амелия…это правда ты?
— Ответь, твою мать, это очень важно! Он что-то обо мне говорил?! С Матвеем обсуждал?!
— Кто?
— Макс! Он что-то говорил?!
— Не…нет. Насколько я знаю, нет…а…
— Ничего не говори маме. Слышишь? Мама не должна знать, что я звонила. Ни при каких обстоятельствах.
— Амелия…
— Мне надо идти.
— Стой, но…
— Знаешь? — тихо усмехается, а потом добавляет, — Я по тебе скучала.
Звонок прерывается, а я так и сижу на постели в лучах солнца. Не знаю, сколько это длится, и прихожу в себя лишь от тихого голоса мужа.
— Лили? Ты плачешь?
— Что тебе известно об Амелии? — также тихо спрашиваю, поднимая на него глаза, — Точнее о планах Макса. Что тебе известно, Матвей?
Потому что, малыш,Нет гор настолько высоких,Нет долин настолько низких,Нет реки широкой настолько,Чтобы помешать мне добраться до тебя, малыш.