- Значит, родители разрешают тебе так рано по утрам ходить с газетами?
- У нас многие ребята так делают. Некоторые действительно должны помогать родителям, другие, как я, копят на что-нибудь. Мой отец говорит, что это очень полезно для нашего брата, когда мы на собственном опыте узнаем, как даются деньги. А ты здорово говоришь по-английски. Наверное, давно уже здесь? Странно, что я тебя раньше не видел, других-то ребят из вашего дома я знаю в лицо.
Услыхав, что я в Лондоне совсем недавно, а английский язык учил в московской школе, он еще раз меня похвалил и добавил, что очень хотел бы побывать в Советском Союзе. Отец его тоже хочет, считает, что, пока не увидишь Россию собственными глазами, невозможно получить о ней правильное представление, а без такого представления невозможно правильно судить, что происходит в мире.
- Он кто, твой отец? - спросил я.
- Зубной врач. Но мне кажется, он стал зубным врачом потому, что его отец тоже им был и дедушка тоже. Больше всего его интересует история. У нас весь дом набит книгами по истории.
- Зачем же он стал зубным врачом, раз его на самом деле интересует история?
- Видишь ли, - терпеливо, как маленькому, растолковывал он, дедушка хорошо зарабатывал, у него было много пациентов, и он передал их потом папе, который тоже теперь хорошо зарабатывает. А история дело ненадежное, ее по наследству не передашь.
- Значит, ты тоже станешь зубным врачом?
- Скорее всего. Папа делает на этом хорошие деньги.
- А ты хочешь?
- Вообще-то я бы, пожалуй, стал капитаном дальнего плавания, но ведь это тоже малонадежное дело - то ли станешь, то ли нет.
Тут уж я совсем перестал что-либо понимать: папа его хотел стать историком, но стал врачом, он сам хотел бы плавать по морям-океанам, но пойдет по папиным стопам. Какой смысл "делать хорошие деньги", если всю жизнь занимаешься нелюбимым делом? И каково приходится пациентам таких врачей, которые хотели бы делать что угодно, но не копаться в чужом рту?
Однако, не желая обижать маленького почтальона, я свои мысли оставил при себе и только предложил:
- Хочешь, помогу?
Он удивленно вздыбил рыжие брови.
- Но тогда мы должны будем поделить деньги. А это невыгодно нам обоим.
- Да нет, я так просто, без денег.
- Спасибо, лучше не нужно. Ладно, мы болтаем, а мне еще надо видишь сколько разнести, пока люди не проснулись. Между прочим, меня зовут Клифф. Полностью - Клиффорд Дэй.
Я тоже назвал себя.
Одет он был в драные джинсы, кеды и старенькую ковбойку, поверх которой - шерстяная безрукавка. Я даже засомневался: не врет ли он насчет того, что его отец врач с хорошим заработком?
Я рассказал родителям про Клиффа Дэя. Они стали спорить, правильно ли, что такой мальчишка, мой ровесник, должен уже зарабатывать деньги. Папа доказывал, что очень правильно: будет знать, что копейка, то есть пенс, дается нелегко, и не будет думать, что булки с маслом растут на деревьях. Мама же возражала: у каждого ребенка должно быть нормальное детство, не омраченное лишними заботами. Они даже слегка поссорились, выясняя, кто из них меня "неправильно ориентирует".
Спор продолжался с участием дяди Глеба и тети Ани - в машине, по дороге к Гринвичской обсерватории. Дядя Глеб взял сторону папы, а тетя Аня присоединилась к маме.
Нас с Вовкой никто не спрашивал, что мы думаем, а мы считали, что летом-то, в такую вот погоду очень даже неплохо подзаработать на тот же велосипед или, скажем, на духовое ружье. Неясным осталось только одно: если летом разносить газеты, то как же тогда с лагерем, от которого ни Вовке, ни мне отказываться не хотелось.
Тетя Аня предложила заглянуть на стоянку "Кэтти Сарк".
Я спросил, что такое "Кэтти Сарк".
Мне ответил дядя Глеб:
- На таких парусниках, как "Кэтти", английские купцы весь земной шар избороздили. Знаменитый путешественник сэр Чарльз Дрейк, на таком же плавал в дальние страны.
- Раз "сэр" - значит, его король наградил? - спросил я, проверяя то, что смутно помнил по "Принцу и нищему".
- Совершенно верно, это значит, что король сделал его кавалером ордена Британской империи. Собственно, правильнее говорить без фамилии, просто - сэр Чарльз.
- А я был бы сэр Витька?
- А я - сэр Вовка? - поддержал мой друг.
Мы с Вовкой после этого долго смеялись и несколько дней величали друг друга не иначе, как "сэр Витька" и "сэр Вовка".
"Кэтти Сарк" - она стояла на суше, на подпорках, - не такая уж и большая посудина. Я раньше никогда настоящих парусных кораблей не видел, только в кино, и мне они представлялись деревянными громадами величиной с дом на Холланд-парк: ведь у них многоэтажные борта с пушкой в каждом окне. Но то военные корабли, они, наверное, такие и есть, вернее, были, а "Кэтти" - чуть побольше речного трамвайчика. Сделан парусник из дерева коричневатого цвета, которое называется "тик", с начищенными латунными деталями.
Я представил, как этот "трамвайчик" в шторм кидало с волны на волну где-нибудь в океане, и поежился. Папа как будто угадал мои мысли:
- Ну как, сэр Витька, поплыл бы вокруг света на таком красавце?
Я замялся, а Вовка честно признался:
- Страшновато.
- Да уж, страшновато, - согласился папа. - А ведь каравеллы у Колумба еще меньше были. Если бы он рассуждал, как мы с вами, Америка так и осталась бы неоткрытой.
- Добро, - сказал дядя Глеб, - вопрос об Америке обсудим позже, а теперь пора дальше. Раз наметили Гринвич, значит, в Гринвич.
Гринвич представлял собой обширный парк на холмах, и на самом высоком из них белело здание с куполообразной крышей - Гринвичская обсерватория.
Мы поднялись на вершину холма к обсерватории и вошли в ворота вслед за другими посетителями. На зеленой лужайке за зданием обсерватории стояла группа туристов и смотрела, как фотографируют какого-то человека в берете с тонкими усиками, который почему-то широко расставил ноги. Зрители смеялись и кричали ему что-то не по-английски.
- Французы, - сказал дядя Глеб.
Солнце выбралось из-за медленно проплывавшего облака, и у ног француза в берете что-то ярко сверкнуло. Приблизившись, я увидел, что он расставил ноги по бокам золотистой металлической полоски на земле. Шириной она была сантиметров десять.
- Вот человек, - торжественно произнес дядя Глеб, - который одновременно находится и в Западном и в Восточном полушариях. Эта золотая черта и есть нулевой Гринвичский меридиан, вернее частица его.
Я тоже постоял сразу в обоих полушариях, пощупал холодную латунную частицу меридиана и позавидовал тому французу: очень неплохо было бы сфотографироваться, как он, и послать снимки бабушке и Леньке.
10. ОБЕЗЬЯНЬИ ХВОСТЫ И ОДНОРУКИЕ БАНДИТЫ
В лагерь из Лондона мы отправлялись, как, бывало, в Москве, - на автобусе, шумно и весело. И точно так же нас провожала толпа родителей и махала нам на прощание рукой. Мы с сэром Вовкой устроились на самом заднем сиденье.
Я уже представлял себе размеры Лондона, но все же не ожидал, что он так велик. По самому городу мы ехали почти столько же, сколько от его границы до местечка Хокхерст, где находится лагерь. Наверное, английская столица потому так расползлась вширь, что состоит она главным образом из домов не выше четырех этажей и двухэтажных коттеджей. А кварталы обычно обрамлены зелеными насаждениями. Ясное дело, для этого много земли требуется. Если бы все эти малоэтажные дома составить в десятиэтажные или хотя бы шестиэтажные, Лондон сразу бы съежился. Но тогда это был бы уже не Лондон, а какой-то совсем другой город.
Шоссе змеилось по холмистой местности через деревни и пастбища, отделенные от дороги заборами, сложенными из плоских камней или сбитыми из толстых жердей. То и дело встречались харчевни со смешными названиями: "Колесо и петух", "Королевская голова", "Черный кот". Значительная часть пути пролегала сквозь рощи, и тогда казалось, что мы где-то в Подмосковье - так же много сосен и берез. Только в Подмосковье, конечно, рощи не отсекаются колючей проволокой с повторяющимися табличками: "Частная собственность. Проход запрещен".