18; Декабрь
Если честно, я теряюсь в пространстве и времени. Мы положили начало чему-то дикому и необузданному, растворились в друг друге, и я почти уверена, что дело в доме и воспоминаниях, что он хранит и будет хранить всегда. Как и раньше все, что мы делаем — это любим друга друга, а остальное неважно.
Сейчас мы делаем это на пушистом ковре перед камином, как во всех пошлых, взрослых фильмах — плевать. Он с боку, обнимает меня одной рукой, вонзив пальцы в грудь, которую сжимает с силой. Второй, больной, он все равно до боли стискивает талию и плевать, что она у него больная. Сейчас точно. Он входит в меня медленно, плавно, хрипло дышит, целуя и кусая плечи, а я прикусываю его пальцы. Меня все устраивает. Абсолютно. Потому что хорошо мне тоже абсолютно…
Но всему приходит конец, по-другому и не бывает. Лежа все там же на мягком ковре у камина, я смотрю на огонь, мерно глажу его волосы на руке, и молчу. Вокруг нас тишина, но за этими стенами взрываются петарды, и как бы мы не хотели спрятаться — это нереально. Макс не спит, наверно тоже понимает, что больше не осталось времени, а разговор, который дозревал, уже нельзя игнорировать. Наверно, нам обоим страшно в какой-то степени: он боится сказать не то, что я хочу услышать, я боюсь услышать не то, что хочу, чтобы он сказал. Это замкнутый круг, но остаться тут навсегда, как бы классно не звучало, не вариант — его нужно разорвать. Все слишком далеко зашло…
— Как вы познакомились с Лилианой? — задаю вопрос тихо, не поворачиваюсь, но слышу и ощущаю, как он сверлит взглядом.
«Кажется, я зашла не с того конца…»
— Злишься, что спросила?
— Не знаю.
Зато честно. В глазах собираются слезы, я ведь снова чувствую себя глупо и какой-то заменой основному блюду, продуктов для которого просто не оказалось в наличии.
«Теперь придется довольствоваться тем, что есть…»
— В парке. Тогда я думал, что это случайность.
— Расскажешь или мне надо задавать вопросы каждый раз?
Снова молчит, а потом и вовсе вытаскивает из под меня руку и садится. Я поворачиваюсь на спину, прикрывая грудь пушистым пледом, наблюдаю за тем, как он зажигает сигарету, а сама теряюсь.
«Может и вовсе не стоило?! Жила бы себе прекрасно в розовом замке своих грез, нет, правду ей подавай!» — «А как иначе то? Разве можно вечно закрывать глаза на слона в комнате?…»
Склонна согласиться со вторым утверждением. Нет, нельзя. Особенно, когда слониху зовут Лилиана, и она твоя сестра. Возможно и он это понимает, потому что вместе с сигаретным дымом, Макс тихо начинает рассказывать.
— Матвей с детства очень любил рисовать, это ему досталось от отца.
— Серьезно?! — невольно перебиваю, расширив глаза, в ответ получаю смешок и пару кивков.
— Серьезно. Отец в юности мечтал стать художником, но, сама понимаешь, в СССР это не считалось профессией, тем более при таком деде, как наш. У него была единственная дорога…
— …Армия.
— Да, — как-то зло, почти огрызнулся он, потом снова вздохнул и сделал еще одну тугую затяжку, — Матвей очень часто болел и не учился в закрытой школе, как мы, а учился на дому, поэтому любил выезжать с Митей в парк им. Горького. Там много красивых мест, он большой и все такое.
— Митя?
— Димка. Ты его, кажется, так называла?
Тут мне ударяет в голову то злосчастное воспоминание, когда Димка предупредил меня об опасности и, по самому дерьмовому стечению обстоятельств, прямо перед главной занозой в заднице.
«Спорю на что угодно, он слышал…»
Медленно сажусь, проглотив вязкий комок слюны, хмурю брови и тихо уточняю, хотя и не за чем особо: слишком уж драматичную паузу выдерживает наследник королевской семьи.
— Что с ним?
— С кем, моя прелесть?
— Не называй меня так.
— Тогда не беси! — цедит сквозь зубы, резко обернувшись и буквально окатив волной своего негодования и злости.
— Что на этот раз?!
Громко цыкает, отворачивается и снова затягивает дым в легкие, после, словно ничего и не было, уже спокойно спрашивает:
— Мне рассказывать дальше?
— А ты ответишь на мой вопрос?
— Тебя это не касается — вот ответ на твой вопрос. Довольна?
Нет, он снова делает мне больно. Упираюсь спиной в диван, подтягиваю ноги к груди и укладываю сверху голову — хочу уйти, но больше мне хочется закончить то, что я с таким трудом начала. Я прикрываю глаза, чтобы отгородиться от своего трусливого предательства, и еле слышно выдыхаю:
— Продолжай.
— Правильный выбор, хотя в целом ты получила ответ на свой вопрос: Лилиана узнала в какой парк ездит Матвей, подсела к нему и заговорила. Потом подъехал я и…
Обрывает фразу на полпути, хотя я знаю ее продолжение, еще тише заканчивая за него.
— ….И не смог отвести глаз.
— Да.
Снова. Спасибо, что хоть честно.
Вздыхаю, убрав волосы за уши, пару мгновений молчу, изучая ворсинки ковра:
«М-да, это оказалось куда сложнее, чем в моем воображении…»
— Что было дальше?
— Зачем тебе это знать?
— Ты сам сказал, чтобы я спросила у первоисточника. Я спрашиваю. Что было дальше?
— Мы начали встречаться.
— Сразу?
— Нет. Она проделала со мной все то, что пыталась сделать ты.
— Откуда ты…
— Я слушал твой телефон с первого дня, как поселился в квартире.
«ЧТО?!» — давлюсь вздохом, а он по-прежнему не поворачивается, только делает новую затяжку и тихо добавляет.
— Прости.
— Зачем?!
— Чтобы победить.
Бьет меня, не щадя, и я ежусь. Мне хочется рыдать, и даже ковыряние ворсинок не помогает отвлечься и хоть немного успокоиться — руки трясутся, боль расползается, и я правда не знаю, зачем мне это знать, но спрашиваю еще…
— Сколько вы были вместе?
— Два с половиной года.
— Но…ты тогда должен был учится в вашем этом Альбионе?
— Я никогда не отличался прилежностью и часто сбегал в Москву. Когда появилась Лилиана, приоритеты окончательно сместились.
— То есть…вы были вместе, когда я прилетела сюда?
Макс замирает, а потом наконец медленно поворачивается ко мне и хмурится. Я хмурюсь в ответ, все неприятное отступает назад, давая место настороженности и удивлению.
«Чего он так пялится?!»
— Ты меня действительно не помнишь?
«Эээ…что?!»
Кажется мой открытый рот дает ему гораздо более красочный ответ, чем любой другой, что я смогла бы из себя выдавить даже в теории.
— Я думал…
— Я вообще ничего не помню из того периода, когда только прилетела, — тихо признаюсь, потом опускаю глаза на ковер и дергаю плечами, — Я думала, что моя мамочка умерла и по сторонам совсем не смотрела.
Естественно, я его не помнила! Когда я прилетела в Москву, я была в полном ауте, и что мама не умерла, не знала. Она пришла ко мне только через три месяца, потому что я уж слишком сильно переживала ее потерю. Наверно, если бы у нее был выбор, она бы, конечно, лучше бы и не приходила, но…я действительно сложно переживала это потрясение…Еще хуже, чем новости о споре и своих фейковых-и-самых-важных отношениях.
— Ты не знала?
— И не узнала, если бы мама смогла сдержаться, но она все видела и слишком переживала за меня, чтобы дальше скрывать. Хотя это и было глупо…
— Она тебя очень любит, — мягко говорит, потом слегка касается моей руки и сжимает пальцы, — Если тебя это развеселит, когда я вас увидел вместе, так охерел…
— Да, — хмыкаю и забираю обратно свою ладонь, — Меня это действительно веселит, спасибо.
— Амелия…
— И когда же ты видел меня?
— Я тебя и забирал из аэропорта.
Хмурюсь сильнее, напрягая память. Если честно, то это дается с большим трудом, но получается выудить две картинки, и я смотрю на него, наклонив голову чуть в бок.
— Я помню зеленое кольцо на мизинце…
— …Оно моего деда с маминой стороны.
— …И тигра. Ты подарил мне черного тигра в оранжевую полоску?
— Да, — мягко улыбается, что я не сильно оцениваю, переведя взгляд к огню.
— Я потеряла его, когда переезжала в Академию. Забыла в такси. Если тебя это развеселит, плакала неделю, потому что он мне очень понравился.
— Почему меня должны веселить твои слезы?
Не отвечаю. Ответ «потому что» — это не ответ, а «я так чувствую» вообще какая-то сопливая дичь. Но Макс — это Макс, и его не устраивает такое положение дел, и когда его что-то не устраивает, он делает так, чтобы устраивало. В нашем случае привычно берет за нижнюю челюсть и насильно поворачивает мою голову на себя.
— Если ты не готова слышать правду, тогда не спрашивай, — цедит, пока я держу его за запястье, но тоже не уступаю — цежу в ответ.
— Я готова.
— Тогда реагируй нормально! Я перед тобой честен — это то, чего ты так хотела и…
— Я сказала, что реагирую нормально!
С силой выдернув голову, резко встаю и хватаю свою вязанную кофту, которую одеваю по пути к окну. Не хочу быть так близко к нему — это сложно и отвлекает. Не получается вести себя хладнокровно, он в чем-то прав, слишком уж сильно меня изнутри жарят чувства, которые вызывает именно его персона. Прислоняюсь спиной к стеклу, чтобы остудить пыл, складываю руки на груди, смотрю прямо и твердо. Макс тоже не отстает. Он поднимается на ноги, придерживая плед в зоне своего достоинства, желваки играют. Знаю, что он хочет подойти ко мне, поэтому заранее выставляю руку и мотаю головой.
— Нет, стой там.
— Ты будешь приказывать мне в моем же доме?
— Я хочу закончить разговор.
— Да ну?! — зло усмехается и отгибает уголки губ вниз, — И что ты еще хочешь узнать, а?! Сколько раз я трахал ее в день? Какие позы были нашими любимыми? Какое место? Как…
— Ты ее любишь? — резко перебиваю эту мерзость, заставая его врасплох.
Макс стоит передо мной чуть ли не с открытым ртом, молчит, а я медленно схожу с ума с каждой секундой этой тишины. Честно? Я этого вообще не ожидала…
«Не может быть…» — усмехаюсь, взявшись за лоб, и еще раз от следующей мысли, — «А ты рассчитывала, что он скажет нет?! Что он любит тебя?! Ага, как же, твою мать!»
— Амелия…
— Кто тогда я? — тихо спрашиваю, не прекращая болезненно улыбаться, сама изнутри распадаясь на части.
«Неужели…?»
— КТО ТОГДА Я?! — не выдерживаю и ору, делая на него шаг, — Удобная замена?! Временное развлечение?! Таблетка?!
— Не ори на меня!
— КТО Я В ЭТОЙ ИСТОРИИ, А?! КТО?! ОТВЕЧАЙ, ТРУС ВОН…
— Я НЕ ЗНАЮ!
Зато честно…
В этот момент, правда, меня это слабо утешает. Я усмехаюсь еще раз, а потом вдруг щурюсь — на меня неожиданно нападает дикое, неуемное желание отомстить, которое я просто не могу сдержать. Я хочу сделать ему больно, а значит сделаю — это не вопрос выбора, а скорее моя суть.
— Интересно…и как же ты узнал, что она тебе изменяет?
— Осторожней сейчас…
Макс прекрасно понимает мою цель, предостерегает, но в гробу я видела все его предостережения: благополучно кладу с прибором и пожимаю плечами.
— Ты спрашивал, что я еще хочу знать? Я хочу знать, как ты узнал, что девушка, которую ты любишь, предпочла тебе твоего отца? Ну же. Поделись этой зажигательной историей и не упусти ни одной детали, раз ты хочешь быть со мной честным.
Хочу было вставить еще пару токсичных копеек, но вдруг комнату озаряет яркий свет фар, и я резко поворачиваюсь.
— Ты кого-то ждешь?
— Нет…
Макс быстро подходит к окну, становится рядом, а потом вдруг леденеет.
— Это отец…
Я поднимаю на него затравленный взгляд, он отвечает мне не меньшим страхом, будто мы оба в этот момент подумали об одном и том же: нам конец.
Первым в себя приходит Макс, он начинает собирать по полу мою одежду и между делом шипит:
— Прячься, живо!
Я немного потеряна, кручусь вокруг своей оси, теряя драгоценное время, тогда он хватает меня за руку и тянет в сторону лестницы, но в следующий миг мы слышим, как открывается входная дверь — путь отрезан. Шаги приближаются, паника нарастает, и снова: если бы не Макс, все было бы очень плохо. Он пихает меня в небольшую нишу за камином и книжной полкой, и я отползаю в самый угол, прикрываясь занавеской. Напоследок я слышу тихое:
— Сиди на месте и не двигайся, чтобы не случилось.
На этом все. Тут то время и кончилось.
— Ну здравствуй, мой свободолюбивый сынок…
От голоса Петра Геннадьевича и его тона бегут колючие мурашки. Мне вообще несказанно повезло, если можно так выразиться, потому что я нахожусь считай в первых рядах. Камин то у Макса прозрачный, только с той стороны есть иллюзия дров и углей, а с моей стороны это все равно, что включить телек и наблюдать за реалити на мягком диване. Мне бы этого не очень хотелось, но ничего не остается, поэтому я прижимаюсь к стене изо всех сил, желая с ней слиться, подтягиваю ноги к груди и драпируюсь портьерой, как плащом. На всякий случай.
Тем временем Макс делает шаг ближе к окну, где валяется его одежда, притворно усмехается.
— Извини, не ждал гостей.
— Вижу. Ты не один?
— Один.
— Мм…да ну? — холодею сильнее, и мне кажется, что Петр Геннадьевич смотрит прямо на меня, а когда медленно подходит, я, походу дела, и вовсе зарабатываю себе микро-инсульт.
Состояние Макса не лучше, а еще плачевней. Он замирает, весь белеет, держа наготове спортивки, но так их не надевает. Властелина это веселит, он разглядывает что-то на камине (слава богу не меня), проводит пальцем по полке и отдает команду:
— Накинь что-нибудь.
Макс тут же очухивается, начинает быстро одеваться, тем временем его папаша тихо, играючи шепчет с видом «победитель по жизни».
— Еще раз спрошу. Ты один?
— Да.
— Тогда почему ты голый?
— Дрочил.
Я чуть было не палюсь, когда из груди почти вырывается нервный смешок, который тонет в треске ненастоящего костра. Хотя жарко тут, если честно, как у настоящего — мне почти нечем дышать, но я терплю. Стойко и сильно, с единственной мыслью:
«Не могу его подставить…»
— Надеюсь, удачно?
Макс издает сдавленный смешок, шлепнув резинкой штанов, кивает.
— Вполне, спасибо, что поинтересовался.
— Подойди.
«Не нравится мне все это…» — мелькает в голове, когда я во все глаза смотрю на внушительную фигуру Властелина мира прямо по середине гостиной, где всего полчаса назад мы с его сыном занимались сексом.
Я чувствую, что что-то плохое непременно произойдет. У меня холодеют руки, не смотря на жар, внутри все покрывается коркой изо льда еще толще, чем за окном. Макс же кажется вполне спокойным. Он идет ровно, гордо расплавив плечи, но на секунду, — всего на секундочку! — я улавливаю его взгляд, направленный в мою сторону, в котором стоит страх. А еще мольба. Да. Он словно просит меня…
«Сиди на месте и не двигайся, чтобы не случилось.»
Я закрываю рот руками, когда внутренний датчик тревоги начинает дико пищать, и взрывается с первым, сильным ударом. Он прилетает точно в челюсть, сваливая Макс с ног на пол. За ним еще один удар, не менее сильный, от которого на диван летит фонтан крови. Мое сердце так сильно колотится, я жилы себе выкручиваю, потому что больше всего на свете хочу вылезти и убить Властелина мира, но не могу. Макс жестом показывает мне, — ИМЕННО МНЕ! — не двигаться, принимая следующий удар. И еще. Еще. Петр Геннадьевич бьет его так безжалостно, так сильно, ногами, руками, пока Макс лежит на полу, не поднимая головы, а напротив закрывая ее руками. Экзекуция продолжается достаточно долго, пока, наверно, у Властелина мира силы не кончаются, хотя судя по всему у него они никогда и не кончатся. Когда он отходит от Макса, дышит лишь немногим тяжелее, почти не запыхавшись то есть, и размашистым жестом вынимает белый, носовой платок из нагрудного кармана, как барон из какого-нибудь темного триллера.
— Ты понял урок? — звучит так холодно, что я невольно вздрагиваю, а в голове орет в рупор.
«УРОК?!» — ничего не понимаю. Но Макс понимает. Он упирается в пол кулаком здоровой руки и кивает.
— Это за вольность.
— Именно. Еще хочешь мутить воду за моей спиной?
— Нет…товарищ подполковник.
«ПОД…ЧТО, ТВОЮ МАТЬ?! ОН ЭТО СЕРЬЕЗНО?!»
— Отлично. Что ж… — больной ублюдок осматривает гостиную и кивает, — Интересно…Дом выглядит очень неплохо.
— Спасибо…товарищ подполковник.
— Почему Лилиана не с тобой?
— Потому что она ваша женщина, товарищ подполковник, ей нечего делать в моем доме, — выплевывает вместе с кровью на пол, Властелин усмехается.
— Как хорошо, что ты наконец это усвоил.
— Я давно это усвоил, товарищ подполковник.
— Приятно слышать, но как надежнее всего убедиться, что материал действительно изучен и закреплен?
Макс медленно поднимает на него глаза, еле дышит, молчит, словно что-то неожиданно понял. Так и есть, спорю на что угодно, но я то вообще ничего не понимаю. Хлопаю глазами, как дура, Петр Геннадьевич же дает ответ сам, словно смакует и это.
— Экзамен.
— Я не…
— МОЛЧАТЬ! — вздрагиваю вместе с Максом, а Властелин раздувает ноздри, — Или ты хочешь продолжить, щенок?!
— Нет, товарищ подполковник.
— Чудно. С завтрашнего дня Лилиана становится твоей тенью.
«Вот о чем говорил Миша…» — думаю, кусая губу, чтобы не разрыдаться в голос из-за того, как сейчас выглядит Макс. Он не поднимает головы, но весь напряжен до предела, будто изо всех сил сдерживается, чтобы не размозжить башку своему папаше. Но молчит…он молчит…
— Хороший мальчик, — подтверждает мои догадки Властелин, кивая и нарочито аккуратно вытирая кровь сына со своих костяшек, — Ночью она будет со мной, а днем с тобой. Как раньше…
Макс шумно выдыхает, но даже не пытается посмотреть на своего отца — только в пол. Его желваки просто сходят с ума, а Властелин только подливает масла в огонь, усмехаясь.
— Хочу, чтобы между нами больше не было тайн.
— Квартиры куплены на мои деньги и…
— ВСЕ, ЧТО У ТЕБЯ ЕСТЬ — МОЕ! — Петр Геннадьевич хватает его за волосы и сильно тянет назад, после чуть приближается и шепчет тихо, — Ты — мое говно. Запомни это, отродье, и не смей больше провоцировать меня, потому что еще одна такая выходка, и ты больше никогда не увидишь своего брата. И никто его больше не увидит…
«Не верю…» — хлопаю глазами, сжавшись еще больше, чем прежде, — «Он что действительно сейчас угрожал убить Матвея?»
Без сноски я понимаю, что речь именно о нем. Кем еще он может угрожать Максу? Кого еще он любит также сильно? Матвей его единственная больная точка, на которую давить его отцу, кажется, куда приятнее, чем помнить, что они оба в первую очередь его дети…
Я не решаюсь вылезти долго, даже после того, как машина Властелина отъезжает от дома. Отчетливо слышу скрип шин, но какой-то иррациональный страх держит меня на месте похлеще супер-клея. Макс тоже молчит. Он уже не лежит на полу, не сидит на коленях, а поднялся и опустился на край дивана, уложил голову в руки. Иногда я слышу, как он сплевывает кровь, но все еще слишком боюсь пошевелиться, потому что мне страшно сделать что-то, что поставит под угрозу хоть кого-то из Александровских.
Так проходит полчаса, за ним и сорок минут. Я вижу часы на стене и точно это знаю, так что когда минует пятьдесят, решаю, что Властелин уже точно не вернется и медленно встаю. Макс не реагирует на мои копошения, даже когда я отодвигаю полку и захожу обратно в комнату. Он так и сидит, правда берет бутылку виски и делает глоток, но не поворачивается. И не собирается…Правда стóит мне сделать шаг в его сторону, как доносится гулкое, тихое:
— Нет. Уходи.
Я вытираю слезы, которые градом вырываются из глаз, кусаю губу. Честно? Без понятия, как вести себя в такой ситуации, но при всем при этом не могу просто взять и уйти. Я хочу быть ближе, совершенно не хочу оставлять его одного, такого сломленного и одинокого…униженного. Поэтому забиваю на его слова болт и делаю еще один шаг, но я, видимо, не до конца осознаю степень его ущемленного эго, потому что это совсем не то, чего он от меня ждал…Макс резко вскакивает, швыряет бутылку о пол с размахом и чувством. Осколки взрываются салютом, я стою замерев, даже вздохнуть боюсь, а он приближается и нависает сверху.
«Все еще хуже, чем тогда в доме…» — думаю, пока Макс не начинает на меня орать.
— Я СКАЗАЛ ТЕБЕ — НЕ ПОДХОДИ! СКАЗАЛ — УЙДИ! ПОЧЕМУ ТЫ ТАКАЯ, СУКА, ТУПАЯ, А?! ВАЛИ ОТСЮДА, ШКУРА ВОНЮЧАЯ! ВАЛИ НА ХРЕН! МЕНЯ ОТ ТЕБЯ УЖЕ ТОШНИТ, Я ВИДЕТЬ ТЕБЯ НЕ МОГУ! ПОШЛА ВОН!
С силой он пихает меня так, что я падаю на диван чуть не ушибив себе голову о столик, к которому так «удачно» перекатываюсь, а когда сажусь и поворачиваюсь лицом, Максимилиан быстрым шагом удаляется наверх. От громкого хлопка дверью аж стекла дрожат, как и я, утопая в истерике, которая вот вот да наступит мне на пятки.
И наступает. Я сплю очень плохо, а с утра я просыпаюсь от шума на кухне, где во всю гремит блендер. На улице еще темно. Макс стоит ко мне спиной, полностью одетый в черный костюм точно по фигуре и со стопроцентным знаменитым брендом на этикетке. Потираю глаза и поднимаюсь на ноги, стараюсь не обращать внимания на наплевательское отношение ко мне и иду к нему. Вчера у меня было много времени подумать, и я рассудила, что он так жестко сорвался из-за того, что я видела, плюсом добавился наш «так себе» разговорчик как раз перед этим.
«Сегодня он будет другим…» — убеждала себя, но когда торможу у кухонной тумбы, а он поворачивается ко мне лицом, что-то в глубине моей души снова умирает.
Лицо порядком подбитое, конечно, хотя в принципе не так страшно, как казалось вчера, но вот взгляд…Его взгляд холоднее льда.
— Мы уезжаем. Собирайся.
Макс разворачивается и проходит мимо меня, будто мимо стены, чего я никак не ожидаю. Стою и смотрю на него, пока голову не простреливает, и я не разворачиваюсь, чтобы крикнуть в спину.
— Ты злишься на меня?! Серьезно?!
«Кажется зря я это…»
Точно. Зря. Макс шумно выдыхает, замерев, а потом вдруг делает резкое пике и прет на меня, как танк, заставляя прижаться задницей к кухонной тумбе. Смотрит так холодно, но одновременно жарко, что я невольно застываю, а через миг вываливает на меня такую кучу говна, которую я уж никак не ожидала услышать.
— Злюсь ли я?! Хм, дай-ка подумать…ДА! Из-за чего?! Да потому что из-за тебя мне пришлось молчать и кивать, чтобы он не лазил по моему дому в поисках «кого-то» еще! Из-за тебя мне пришлось прогнуться, а теперь из-за тебя твоя чертова сестра будет ходить за мной тенью! Из-за тебя Я БУДУ ВЫНУЖДЕН СМОТРЕТЬ НА ТО, КАК ОНА КАЖДЫЙ ДЕНЬ ВЫПОЛЗАЕТ ИЗ ПОД НЕГО И ИДЕТ КО МНЕ!
— Но…
— ЗАКРОЙ СВОЙ РОТ! Хотела услышать, как я узнал?! Отец взял ее к себе в фирму по моей просьбе, я пришел ее забирать, и застал, как она делает ему минет! Знаешь какого было наблюдать, как он хватает женщину, которую Я ЛЮБЛЮ за волосы и насаживает на свой член снова и снова?! Как течет и капает слюна на белье, которое Я ЕЙ КУПИЛ?! Просто. Потрясающе. Вот какого это было! И знаешь, что самое потрясающее?! Это все — твоя вина.
«Что?…» — еле слышно пищу, но в реальности не могу и слова сказать, да и ни к чему это никому. Я птица слишком низкого полета…
— Что ты вылупилась на меня, а?! Не знала?! Так вот кушай: ей нужна была нормальная, постоянная работа, чтобы одобрили опекунство над ТОБОЙ. Поэтому я устроил ее к нему, не думал, дурак, что мой собственный отец так поступит! Ха! Какой прокол, да?! И все из-за малолетней, вонючей суки, чья мать даже не сдохла! Благодари бога, твою мать, что я не стал марать себя тобой еще когда тебе шестнадцать было. Просто, сука, благодари Бога, а теперь вали на хрен с моих глаз! У тебя десять минут на сборы! Пошла!
Мне не нужно повторять дважды. Я срываюсь с места и бегу в спальню наверху, где стоят мои сумки. Сердце так тяжело барабанит, что я лишь это и чувствую, задыхаясь.
Помню, как впервые услышала фразу «И на солнце есть пятна», и совсем не поняла ее значения. Какие пятна? Почему? Зачем? Только потом мама объяснила мне, что это значит: никто не безупречен и безупречным быть не может; как ничто не идеально, потому что это противоестественно. Есть фразы синонимы, например: «Нет розы без шипов» или «И у царей мантии пачкаются», но суть всегда одна. Сидя в машине сзади и смотря на дом через окно со своей стороны, я хмурюсь, потому что теперь не вижу в нем того «идеального», что было когда-то летом и даже пару дней назад. Теперь я вижу недостатки: там крыша немного косая, тут окно не подходит и лучше бы его вообще не было, но главный — там в гостиной он в который раз размазал меня по полу и прошел мимо.
В голове на репите так и звучат эти жестокие, злые, грубые слова, направленные на прямое уничтожение, и теперь словно эхом разбиваются о толстые стенки, дробятся и множат потери. Вот так и верь после этого слухам, что из колодца можно звезды увидеть — ага, трижды. Я же и есть этот колодец, а если там и водится что-то, так это чье-то ядовитое отчаяние… вроде моего.
Мы останавливаемся во дворе обычной восьмиэтажки в районе Сухаревской. Я хорошо знаю эту местность, здесь совсем недалеко находится моя Академия, так что знаю, что вокруг много парков и других интересных мест…Жаль только, мне вряд ли позволено их посещать. С грустью осматриваю дом. В нем нет ничего примечательного, кроме прикольно наряженного снеговика у самого подъезда.
«Наверно жители сделали…Здесь ведь очень чисто…ухаживают…»
— Ты будешь жить здесь, — холодно цедит Макс, не поворачиваясь, — Это квартира матери моего друга, так что прошу ничего не бить и не копаться в стенах.
«Если бы я не копалась в стенах, ты был бы в полной заднице…» — думаю, но не говорю, наблюдая за тем, как смешной ребенок в пышном пуховике бежит точно пингвин на встречу своей маме.
— Вещи тебе привезу сегодня вечером, в холодильнике уже есть еда. Я снова дам тебе свою карту, но на этот раз обойдемся без эксцессов. Ты потратила почти все мои деньги, так что ограничимся…
— Мне все это не нужно. В плане вещи…
— А то я не понял.
Повисает тяжелая пауза, и я смотрю на него, но он даже и не думает ответить. Постукивает по рулю указательным пальцем, молчит. Наверно думает, что еще мне сказать, а я опережаю. Тихо, слегка нахмурившись, с покалыванием в носу — предвестником очередного соленного потопа, — тихо спрашиваю.
— Ты действительно ненавидишь меня за то, что я просто существую?
Резко тормозит. Как по щелчку пальцев, Макс перестает выбивать неизвестный ритм, молчит, и это своеобразный ответ на все мои вопросы. Опускаю взгляд на свои руки, киваю, хочется и усмехнуться, но в горле встает ком — мне совершенно несмешно, даже не притвориться…
— Я не виновата в том, что Ли…
— Не произноси ее имя, — грубо отрезает, от чего мое состояние только ухудшается.
Шумно выдыхаю, чтобы как-то справиться с эмоциями, которые грузом ложатся на плечи вместе с мыслью:
«Он ее любит. Он ее любит. Он ее любит…» — и «кто тогда я?!» уже неактуально. Все без слов ясно: я просто замена. Он не может получить ее, а меня пожалуйста, потому что я то его люблю… — «Наивная, слабовольная идиотка…»
— Я не сбегу, — также тихо продолжаю, теряя весь смысл в каких-то попытках объяснить свою правду, — Я все поняла и не собираюсь сбегать.
— Тронут.
— Но я хочу гулять.
— Условия? — усмехается, — Ты не в том положении, чтобы ставить условия, Амелия.
— Ты так боишься стать таким, как он, что не замечаешь, как именно это и происходит!
— Закрой рот, — жестко цедит, наконец повернувшись в мою сторону, но я не могу на него смотреть.
Ни на изувеченное лицо, ни на глаза, которые думала, что знаю, ни на губы, вкус которых помню так отчетливо, что даже страшно…Мне больно. Сейчас разговаривать с ним так невыносимо больно, что я отворачиваюсь и предпочитаю снова изучать снеговика, нежели проходить через этот ад смело и с высоко поднятой головой. Нет, отнюдь, она опущена ниже плинтуса, и у меня нет больше сил бороться с ветряными мельницами.
— Я просто хочу выходить на улицу, а не сидеть под замком. Пожалуйста.
Макс молчит долго, и я уже думаю, что и нет смысла дальше продолжать, но наконец он вздыхает и, по ощущением закатив глаза до степени «вижу свой мозг», цыкает.
— Я подумаю.
— Все, о чем я прошу — это подобие нормальной жизни и…
— Я сказал, что подумаю! А теперь пошли, у меня нет времени на все эти сопли.
Даже сейчас умудряется меня уколоть, хотя я этого не заслужила. Не заслужила! В том, что произошло нет моей вины, к тому же Лилиану никто не просил об опекунстве, так она решила сама! Она слишком боялась оставлять меня в Новосибирске рядом с Костей, потому что считала, что в том, что Роза умерла — он виноват.
«Он ее не защитил. Его не было рядом.» — так она говорила, жестко отсекая любые мои попытки встать на его защиту. И что же получается? Благими намерениями действительно выложена дорога в Ад? Наверно так и есть, ведь не просто же так теперь я расплачиваюсь за то, что было много лет назад.
Забавно, но раньше я так взвивалась, стоило кому-то отнестись ко мне, как к ребенку. Орала, что давно взрослая, но теперь все так круто поменялось. Мне бы хотелось крикнуть: очнись! Я тогда была совсем ребенком, в чем ты меня обвиняешь?! Но кому орать то, если дверь в квартире, куда меня завели, закрывается громким хлопком, а замок пару раз прокручивается?! Разве что своему отражению или пустоте незнакомой прихожей…
Здесь действительно не было ничего особенного. Персиковые обои в цветочек, паркетные полы из вишневого дерева, обычная мебель. Комнат в квартире было, скорее всего, когда-то две, а теперь большая совмещена с кухней, которая занимает достаточно мало места. Всего уголок, но мне большего то и не надо, вполне достаточно того, что есть. Красные фасады кухонной гарнитуры скрывали в себе целые залежи посуды, но я быстро отыскала чашку, в которую налила черный, ароматный чай. Мне надо немного успокоиться, и пусть он не был таким, как делала мама, панацея тоже работала на ура. Я смогла перестать рыдать, слава богу, даже стала дышать более свободно, и огляделась. Действительно ничего особенного. Барная стойка разделала кухонную зону и гостиную, где стоял небольшой диванчик, напротив висел стандартных размеров плоский телевизор. Никаких изысков и излишек, как и в спальне. Шкаф-купе и двуспальная кровать, в углу кресло, какое было, наверно, в каждом советском доме. Два подлокотника, спинка и сидушка на ремнях, все это облеченное в странного вида ткань с наркоманскими узорами.
«М-да…стремительное падение с апартаментов на пятьдесят втором, до обычной двушки на втором…» — думаю, даже усмехаюсь, но потом понимаю — мне все равно на самом то деле, главное возможность вести хотя бы что-то вроде обычной жизни.
Поэтому я на иголках. Хожу туда-сюда, как тигр в клетке, посматриваю на часы. Под ложечкой жестко сосет, ухает, неизвестность пугает. Мне дико важно знать, что же он решит в конце концов, так что кусок в глотку не лезет, если не считать своих ногтей, которые я, наверно, все сгрызла, пока ждала этот звук поворота ключа в замочной скважине.
Вскакиваю с места так резво, что чуть не падаю со всеми вытекающими, благо удается устоять, и когда в десятом часу я появляюсь в коридоре, Макс открывает дверь. Настроение у него — мрак, я сразу это подмечаю, как и то, что он очень устал. Кидает черную, кожаную сумку на пол, тяжело выдыхает в потолок, а я не решаюсь заговорить, пока не понимаю — он действительно устал, и, может быть, чего то хочет?
— Может ты хочешь чего-нибудь? Я могу…
— Я хочу побыстрее все закончить и уехать домой, — тихо говорит, не открывая глаз, вместо того прижавшись спиной к стене, — Я очень устал.
Это обидно. Я отвожу взгляд, нервно теребя пальцы, пока Макс потирает лицо ладонями, и когда отнимает их, смотрит на меня холодно и отстраненно.
— Ты сказала о нормальной жизни. Что конкретно входит в это понятие? Только шатание по улице?
Еще один укол. Я кусаю губу, потом смотрю на него и пожимаю плечами.
— Телефон и ноутбук…
— Хорошо.
«Серьезно?!»
— Но с моими условиями.
«Ага, ну конечно…»
— Какими?
— Твой телефон и ноут я смогу просматривать в любой момент. Истории поисков, содержание того, что на нем — все. С телефона ты сможешь звонить только мне и в службы спасения.
«М-да…не густо. Но это хотя бы что-то?…»
— Хорошо, — тускло соглашаюсь и снова принимаюсь изучать «елочку» пола, а он продолжает накидывать.
— Если я позвоню, и ты не возьмешь трубку — лишаешься всего. Камеру на ноутбуке не смей заклеивать.
— Хорошо…
— Также раз в три дня я буду приезжать к тебе и осматривать квартиру на предмет всего того, что сочту недопустимым.
— Например?
— Например оружие, — усмехается, и стоит признать, что могла бы и сама догадаться…
— Я не собираюсь…
— Наркотики. Алкоголь.
— Запрещенная литература, которая наталкивает на слишком вольные мысли? — саркастично вставляю свои пять копеек, он пожимает плечами с легкой улыбкой.
— Возможно.
— Тебе прекрасно известно, что я не стану действовать против…эм, вас, тем более ему во благо.
— Этот дебильный фарс меня уже утомил. Мы вели такой разговор, Амелия, и я не собираюсь снова все повторять, тем более в вопросах вашей семьи лучше перебдеть.
Намек больно бьет по мне, снова заставляет покорно опустить взгляд и снова изо всех сил сдерживать слезы.
«Он так несправедливо жесток со мной…» — проносится в голове, а потом я представляю, что каждый раз, когда он будет сюда приезжать, я буду вынуждена чувствовать себя полным ничтожеством и хмурюсь, — «Ну нет…эта ноша для меня непосильна…»
— Не ты, — выпаливаю, заставая его врасплох.
— Что «не я»?
— Приезжать.
Медленно поднимаю на него глаза и слегка жму плечами, также слегка улыбаясь, чтобы хоть как-то скрыть ту боль, которую мне причиняют слова, что я говорю, и решение, что родилось будто из ниоткуда.
— Ты был прав. Нам лучше не видеться и держать дистанцию. Поэтому приезжать будешь не ты.
— О, правда? И кто же?
— У тебя много родственников, которые вовлечены в ваш незыблемый план. Выбери любого.
— Им заняться больше нечем, кроме как ездить сюда к тебе?
— Это ваш план, от которого зависят ваши жизни. Найдут время. Я не хочу тебя больше видеть.
— Это взаимно, — холодно цедит, но на этот раз я готова, поэтому пожимаю плечами и снова улыбаюсь, только шире.
— Тогда не должно возникнуть сложностей. Когда я получу ноут и телефон?
— Через два дня.
— Когда я смогу выходить?
— Когда получишь телефон.
— Хорошо. Тогда удачной дороги.
Разворачиваюсь, чтобы уйти вглубь квартиры, но Макс окликает меня, тормозя на полушаге. Он приближается, и когда останавливается напротив, пару мгновений тупо смотрит — начинаю нервничать. Что он там может выкинуть, я без понятия, поэтому когда он тянется к моей руке, делаю шаг назад. Я хочу сохранить дистанцию, но он не дает, напротив сокращая. Берет за запястье, и сердце трепещет, как глупая птичка. Не знаю, чего оно ожидает, но разум не ждет ничего хорошего, и он снова оказывается прав. Ничего хорошего ждать то и не стоит в принципе, когда речь заходит о Максимилиане Александровском.
На моем запястье защелкивается замок браслета, который дико похож на кулон в плане своего устройства — я тоже не смогу его открыть, знаю это будто нутром чувствую.
— Не дергай его и не пытайся снять, — тихо подтверждает, — Ты не сможешь.
— Я уже догадалась. Зачем? Вряд ли это еще один подарок.
— Это маячок, чтобы я всегда знал, где ты.
— Мило. Спасибо?
— Не благодари, — саркастично отвечает на мой яд, после смотрит за спину и выгибает брови, — Ну и как квартирка? Лучше той?
— Это не клетка, так что да, намного лучше, спасибо.
Макс опускает на меня взгляд, продолжая усмехаться, потом поднимает руку и явно хочет коснуться меня, потому что тянет ее в сторону щеки, но я отстраняюсь. Не хочу. Не смогу просто! Вместо того, чтобы снова поддаться его чарам, я снова предпочитаю изучить расположение досочек, сжав себя руками и нахмурившись.
— Вещи из той квартиры, которые я заказала, можешь сдать. Я не открывала коробки, кроме одной, так что не должно возникнуть проблем.
— Спасибо за совет, я разберусь сам…
— Тебе пора, — перебиваю, делая еще один шаг назад, — Я устала и хочу лечь спать.
— Это приглашение?
«Чего?!» — я аж опешила, подняв брови, — «Он это серьезно?! С утра ненавидел, теперь ждет какого-то приглашения?! Ага, разбежался! Интересно, у мужиков бывает ПМС, потому что если да, кое-кому нужно попить таблеточки…»
— Выход найдешь сам, — наконец отвечаю, гордо расправив плечи, — Удачной дороги.