18; Январь
Развитие произошло внезапно. На четвертую ночь одиночества, когда я уже легла спать, в какой-то момент настольная лампа включается. Вскакиваю резко. Макс, словно и не замечая этого, снимает пиджак, закатывает рукава своей идеально отглаженной, белой рубашки, прежде вытащив яркие запонки. Неизвестность пугает, его настрой тоже. Макс усаживается в кресло молча, достает сигареты и чиркает зажигалкой, выпуская через миг облако дыма, хотя знает, как меня бесит, когда он тут курит. Тем не менее курит и делает это специально, я по глазам вижу. Они яростные, но холодные, не предвещающие ничего хорошего для меня…
— Пожалуйста… — бормочу еле слышно, — Я…я соврала. Не было ничего…И я ничего не сказала о вас. Я не сказала…он и не спрашивал…Его цель. Она в другом. Он. Про нас и все. Это все…
— Он тебя касался?
Спрашивает тихо, но это не значит, что спокойно. Это даже хуже, если честно, чем когда он орет — там я хотя бы знаю, чего ожидать, а когда он вот такой обманчиво спокойный, как сейчас, когда холодный, когда в маске — он абсолютная загадка. Пугающая такая…опасная.
«Врать не вариант. Поймет, потом не докажу ничего. А он почувствует ложь…надо признаваться…»
— Да, — выдыхаю почти неслышно, — Обнял. Успокаивал. Я толкнула. Сказал, что подождет. И что я знаю, где искать. Его. Это все, больше ничего не было.
Я не знаю, чего ожидать, поэтому слежу за каждым даже минимальным его движением, но Макс не делает ничего. Он только отворачивает голову к окну, а пальцем постукивает по сигарете, словно ведет какую-то свою игру, правила которой понятны ему одному…
— Завтра все вино отсюда вывезут.
Встает, не давая мне возможности в полной мере осознать услышанное, засовывает руки в карманы, а потом тихо велит, словно не замечая и того, как я вжимаюсь в спинку кровати.
— Встань.
— Не хочу.
— Мне плевать. Встань и подойди. Говорю во второй раз, третьего тебе лучше не выпрашивать.
Тон серьезный — он шутить не настроен. Мне лучше подчиниться. Неловко вылезаю из под одеяла, жмусь, нехотя подхожу ближе. Нас разделяет всего шаг, и благо пока расстояние никто не собирается сокращать — это плюс. Или лишь растягивание удовольствия?
— Знаешь…я даже рад, что он приходил и все тебе рассказал. Теперь ты знаешь правду, от которой по глупости я пытался тебя защитить.
Поднимаю брови. Простите, но даже в такой ситуации своего сарказма я сдержать не могу. Вместо того, чтобы промолчать, складываю руки на груди и усмехаюсь.
— Это про свою свадьбу? И если да, надеюсь, что поздравлений ты не ждешь, потому что…
— Они мне не упали, а вот чего я действительно жду…Раздевайся.
Весь мой запал гаснет тут же. Я медленно опускаю руки, хлопаю глазами и молчу, состроив бровки домиком. Мне требуется время, чтобы понять услышанное, осознать, и когда это происходит, смысл бьет куда сильнее той пощечины.
— Ты…серьезно? — еле слышно выдыхаю, но у него не дрогнет ни одна мышца.
— Еще как. Раздевайся.
— Я не буду с тобой спать.
— Правильно, ты будешь со мной трахаться. Сейчас.
— Ты женишься! — нервно вскрикиваю и отступаю чуть назад, в страхе, что он последует, но этого не происходит.
Изваяние не шевелится, видимо, здраво рассудив: мне все равно некуда бежать. И правда же некуда…Вместо попыток меня остановить, он фигурно выгибает брови и издает смешок.
— И? Да, женюсь, ну и дальше то что? Разве это меняет суть?
«Он это серьезно?!»
— Это меняет абсолютно все! Я не буду твоей…
— Ты будешь делать все, что я тебе скажу. Когда я скажу. И сколько я скажу. Захочу, чтобы ты встала на колени, встанешь. Захочу…
— Я не стану шлюхой и игрушкой в твоей постели, пока твоя жена смотрит в другую сторону! Я не буду твоей любовницей!
Макс в один шаг преодолевает расстояние между нами, прижимает к стене, схватив за горло, приближается. Я отворачиваюсь и жмурюсь, вздрагиваю, стоит ему коснуться носом моей щеки, задерживаю дыхание.
— Я пытался по-хорошему, но ты же упорно жаждешь по-плохому. Хорошо. Считай, что я тебя услышал, и теперь ты получишь его сполна, раз так этого хочешь. Но знаешь? — усмехается, — С ним ты бы не кончила, а со мной даже против воли будешь. Не благодари.
Также резко, как приблизился, теперь он отстраняется и снова смотрит на меня сверху вниз. Холодно. Железно. Пугающе. Я даже не знаю, что мне на это сказать, как будто лишаюсь в принципе дара речи, но ему опять же плевать.
— Выбирай, как это будет, Амелия. Ты делаешь все сама, и тогда тебе не будет больно, или это делаю я, и тогда пеняй на себя.
— Это изнасилование, — шепчу еле слышно, уставившись в пол, в попытках хоть как-то надавить на совесть, — Он, по крайней мере, не насилует.
— Охо-хо… Ты так заблуждаешься, моя дорогая. Я тебе уже говорил, что то, кем ты его видишь, и то, кем он является на самом деле — две абсолютно разные фигуры. По факту, ты представить себе не можешь вещи, на которые он способен. Твой Хан говорил, что он любил мою мать? Хочешь скажу, сколько раз он ломал ей нос? А ребра? Пальцы? Сколько раз у нее было сотрясение? Сколько раз он толкал ее с лестницы? — и совсем тихо, — Сколько раз насиловал?…
Чувствую, что у меня аж подбородок трясется, губы ходят ходуном, сердце гулко бьется в горле. Слышать такое — ужас, и если бы я была на его месте, то тоже ненавидела своего отца…по-настоящему. Своего я ненавижу скорее…из-за моих личных загонов и «мнений». Тут же причины крупнее глыбы, что потопила Титаник, и сколько там, под толщей воды времени, скрыто тайн? В прошлом? Страшно представить…
— Ты думаешь, что его просто так боятся, а на деле он белый и пушистый, потому что тебе спускает с рук все твое дерьмо? Милая, наивная девочка… Хочу, чтобы ты знала: как только он тебя получит, он порвет твою сладкую задницу на лоскуты, соберет вместе, а потом сделает это снова. За каждый твой треп, ты будешь огребать, и, моя сладкая, не пощечину. Он бьет с кулака. Так что хуже я, чем он, или нет…Это с какой стороны посмотреть, да?
И пусть мне мерзко. Пусть страшно. Пусть это невыносимо, но я наконец вижу абсолютно всё. Это не наказание…
— Вот зачем ты это делаешь? Ты думаешь, что я побегу к нему, да? Что соглашусь на его предложение?
— Закончили.
— Нет, не закончили! Ты поэтому ведешь себя так, да?! Хочешь показать мне, каково это быть…с ним?
— Мимо. Я просто хочу трахнуть свою игрушку. И не рыдай, кому нравятся грустные куклы? Сейчас я считаю до трех, потом теряю терпение. Раз…
К сожалению, у меня нет выбора, я ведь в ловушке. Не знаю, что он задумал, что в принципе у него на уме, так как Макс снова обнес себя ледяной стеной, так что берусь за края хлопковой, светлой кофты, сжимаю ее. Мне претит все, что здесь сейчас происходит, чувства душат, а слезы рвутся наружу. Я выдыхаю их с всхлипом, который не могу сдержать, но глаз не поднимаю. Это ведь не попытка подмять его под себя, сманипулировать, я просто собираю волю в кулак, чтобы снять эту чертову одежду. Выдыхаю, считаю до трех и начинаю тянуть кофту вверх, как вдруг Макс перехватывает мои крест на крест сведенные запястья и останавливает. Я замираю. Не только поэтому, но и потому что вдруг он оказывается рядом, правда не с угрозой, с другим посылом. Нет в этом ничего сексуального, агрессивного или жестокого — даже мои руки он держит бережно и мягко. Я упираюсь ему в грудь лбом, роняя слезы на пол, он гладит меня по волосам щекой. Молчит, а потом вдруг хрипло шепчет.
— Не могу. Я так не могу…
Я понимаю о чем он, а Макс подтверждает мои догадки — это было не наказание, скорее попытка меня запугать…
— Ты действительно боялся, что я…
— Ты все знаешь, — также хрипло отвечает, не отнимая своей головы от моей макушки, — Женщины ведут себя импульсивно и совершают необдуманные поступки, когда хотят отомстить, но я не могу позволить тебе поступить настолько глупо. Он тебя убьет, Амелия, потому что ты не твоя сестра. Чтобы ни случилось, ты не сможешь заткнуться, как она, и в конечном счете…он просто забьет тебя до смерти, а я…не могу этого допустить.
— Я никогда этого не сделаю.
— Мне так уже говорили, и тогда я поверил.
— Не сравнивай нас…
— Знаю, это глупо, но…я слишком боюсь. Ты должна была увидеть, что с тобой будет рядом с ним…
— Он вряд ли остановится, да?
— Он никогда не останавливается.
Произносит и отпускает мои руки, ждет пару мгновений, после которых шепчет.
— Прости меня.
По-прежнему не имея никаких сексуальных намеков, тем не менее Макс дышит часто, хрипло, и я поднимаю на него голову. Глаза закрыты, он хмурится, и снова пропуская пару мгновений, смотрит в ответ, словно ему нужно время собраться. В его глазах я вижу раскаяние. Такое отчаянное, колющее, режущее сердце на части…Мне плевать, что возможно он просто притворяется или снова врет мне, плевать на любые «но», потому что я вижу это чертово раскаяние. Настоящее, огромное чувство сожаления, боль, и нет здесь злости или желания меня ранить в ответ, как я его ранила. То, что было вначале — это настоящая, неловкая и кособокая, но попытка защитить, никак иначе.
— Прости меня за то, что я сделал, — повторяет более уверенно, — Я…я не знаю, как мог так поступить…
Выдыхает шумно, потом опускает глаза и глухо шепчет, прежде мотнув головой.
— Я не сдержался. Меня снова накрыло, но в этот раз мне не удалось сдержаться. Это дерьмовое оправдание, я знаю, оно даже в моей голове не работает. Я ненавижу себя за это и…
— Макс, я сама виновата…переборщила…и…
— Нет! Даже не думай брать мою вину на себя. Я должен был себя контролировать, но не смог. Прости меня за это, если сможешь, но себя винить не смей.
— Макс…
— Амелия, это полностью моя вина, и этого никогда больше не повторится. Клянусь, что больше никогда тебя даже не схвачу, а это…тем более. Прости меня…
Парадокс в том, что он извиняется искренне и от всей души, но не ждет, что я его прощу. Наверно, он думает, что я оттолкну его, но этого не происходит…
«Как я могу это сделать?…» — при том, что половина вины на мне.
Макс дико боится стать таким же, как его отец, а я так жестоко его спровоцировала. Нет, у меня нет комплекса вины, но я знаю, что я — не ангел, и в этот раз все на него спихнуть не получится. Я действительно виновата…Поэтому вместо шага назад, делаю шаг вперед, кладу руку на щеку, чтобы привлечь внимание.
— А я клянусь, что буду контролировать себя и буду думать прежде, чем сказать. Клянусь, что этого тоже больше не повторится.
— Это моя вина.
— Вечный вопрос, кто виноват, провокатор или тот кого спровоцировали, да?
— Амелия…
— Договоримся, что вина на нас обоих. И еще, что мы никогда больше не будем об этом говорить, но навсегда запомним, как далеко можно зайти, если потерять контроль. Подходит?
— Я вряд ли смогу забыть и простить себя за то, что сделал.
— Я не прошу тебя забывать, напротив. Ты должен помнить, чтобы не повторять. И я буду помнить, что иногда словами можно ранить даже глубже. Мы оба виноваты, Макс. Договорились?
Усмехается, но кивает.
— Договорились.
Мы снова заключаем пакт, и как тогда в качестве «рукопожатия» поцелуй, который я сама углубляю, а потом и вовсе толкаю его к кровати.
— Ты уверена? — шепчет, прижимая к себе за бедра, — Амелия, я пришел не за этим.
— Ты пришел меня напугать. Я поняла. А теперь заткнись.
— Я…
— Просто. Заткнись…
Сейчас не существует никаких обстоятельств, а только мы.
«О том, что будет завтра, я подумаю завтра.»[24]
Жаль только, что время кончается слишком уж быстро и на утро, лежа в его объятиях, над нами проявляется грозовая туча, а точнее перезвон свадебных колоколов, и прятать голову в песок более нереально.
— Ты женишься, — говорю тихо-тихо, в ответ Макс меня сильнее прижимает к себе, кладет голову сверху на мою и пару раз кивает.
— Да.
«Он, боюсь, любовь всей моей жизни…» — тихо шепчу про себя, — «Вряд ли испытаю такое с кем-нибудь после, но…я действительно должна закончить эти отношения…»
— Я хочу все закончить.
— Я не могу отменить эту свадьбу, Амелия.
— И я не прошу, но такие отношения не моя история. Отпусти меня.
Пара мгновений, после которых Макс вдруг резко отстраняется, вытягивая руку из под меня, садится и начинает одеваться. Я смотрю ему в спину, кусаю губу, быстро стерев слезы, ведь думаю, что вот так мы и закончим, но…
— Нет.
Макс встает, застегнув брюки, берет рубашку и идет на выход, по пути натягивая ее и оставляя меня в полнейшем шоке.
«Я сейчас правильно поняла?!»
— Макс, стой!
— Разговор окончен.
— В смысле окончен?! — срываюсь с места тут же, как безумная, прикрываясь одной тоненькой, шелковой простынкой, — Макс!
Полный игнор. Макс решительно идет по коридору, пока я бегу за ним, как дура, вымаливаю то, что итак мне принадлежит — свою свободу. И это дико бесит! Поэтому когда я хватаю его за руку и резко поворачиваю на себя, начинаю орать.
— Чего ты хочешь добиться глупым побегом?! Я буду об этом говорить, потому что мне это важно!
— Я сказал, что ты никуда не пойдешь. Все. Точка. Обсуждать снова и снова тему, которую нет смысла обсуждать?! Зачем?!
— Ты и не собирался меня отпускать, да?! Ты опять меня обманул?!
Молчит пару мгновений, потом закатывает глаза и цыкает, снова поворачиваясь на выход. Я так и стою по середине коридора, как дура, а прихожу в себя, только когда он почти одел свои ботинки.
— Это нечестно! У тебя будет семья и дом, а кто я? Просто развлечение? Попытка сбежать от рутины? От бытовухи?
— Не неси бред… — тихо фыркает, но глаз не поднимает.
«А бред ли?!» — фыркаю сама, повышая голос.
— Ты обо мне подумал?! Может быть я тоже хочу свой дом и…
— У тебя есть дом!
— Он не мой, а ваш! И сюда могут прийти все, кто хотят, даже если я против!
— Отец сюда больше…
— А при чем тут твой папаша?! Марина сюда может прийти?! Да! А я не хочу ее видеть в своем доме, но это квартира твоей матери, черт возьми! Чего стоят мои хотелки?!
— Амелия…
— И что насчет замужества?! Ты думаешь, что мне этого не хочется?! Карьеры?! Детей?! Это нечестно! Ты лишаешь меня всего этого из эгоизма и…Черт, Макс, отпусти меня!
На секунду мне кажется, что он меня услышал, ведь Макс стоит и смотрит на меня так долго, так проникновенно и отчаянно, но потом резко открывает дверь и бросает тихое:
— Нет.
Я понимаю, что он сейчас уйдет. Точка. Все. Поэтому бегу в сторону двери в надежде успеть, но не успеваю. Врезаюсь в нее, а потом начинаю колотить в каком-то безумном припадке.
— Не уходи! Пожалуйста, не уходи! Мы не договорили! Пожалуйста, Макс!
Как рыба об лед. Все проходит почти сразу и также внезапно, как началось. Съезжаю на пол, ведь отчетливо слышу, как створки лифта открываются, закрываются, и он идет вниз. В итоге я ударяюсь головой о дверной косяк, а потом закрываю лицо руками и начинаю плакать.
«И на что я рассчитывала, казалось бы, да?…»
Наверно на него. Наверно, я слишком сильно в него верю, но вера уходит вместе с какой-то надеждой.
«Все зря…я навечно здесь…» — но у меня есть надежда, что это, все же, не так, ведь на следующий день мы созваниваемся, и Макс говорит кое-что туманное…
— …я хотел бы поговорить.
— О чем? — бесцветно спрашиваю, а он как-то странно выкручивается.
— Давай вечером? Будь готова к девяти. Съездим кое куда.
«Больше нет смысля прятаться, когда ты знаешь о его жене, дура…» — немного медлю, но киваю. Это ведь шанс вырвать свободу…точнее надежда. Вдруг?
— Хорошо.
— Чудно.
В назначенное время я готова, а он не опаздывает. Едем в тишине, долго из-за пробок, так что примерно через час с копейками, оказываемся у какого-то шикарного дома. Территория здесь охраняется, но у него не требуют документов, разумеется. Спокойно въехав в пустой, тихий и офигеть-какой-шикарный двор, Макс паркуется, а потом смотрит на меня. Я же обращаю внимание на это лишь где-то на задворках сознания, потому что больше уделяю тому факту, что дом то еще не сдан. Явно. Здесь еще осталась кое-какая техника, строительный мусор, полиэтилен…
— Где мы?
— Сюрприз.
Выходим. Сюрприз, так сюрприз, кто я, чтобы мешать? Плетусь за ним следом по огромному, бежевому холлу и убеждаюсь, что была права. Мимо нас снуют рабочие, тащат что-то в ведрах, да и вся эта пленка, закрывающая плитку, ясно дает понять — дом на финишной прямой, но пока не пересек границу «все». Тем не менее лифт работает, там он нажимает кнопку последнего этажа, а потом ведет меня по длинному коридору до последней двери, которую открывает и пропускает меня вперед. Я подныриваю под рукой и захожу, но жмусь, жду его, и только когда включается яркий, но узконаправленный свет от одной, «строительной» лампочки, вижу — в квартире нет ничего. Серьезно. Абсолютно ничего. Голые стены и голый пол. Прихожая не очень большая, но в принципе добротная, еще один длинный коридор, по которому я иду, после того, как Макс указывает рукой. Справа от меня большая комната, думаю, что будущая ванная, прямо еще одна, но побольше (наверное кухня) и слева одна. Самая большая. Огромная даже! Здесь окна в пол идут полукругом, открывая волшебный, фантастический вид на ночную Москву, и я подхожу к ним, чтобы полюбоваться вдоволь…
«Красиво…» — Москва, как на ладони.
Я легко узнаю это место — Кадашевская набережная, напротив Болотная. Это прямо самый центр столицы, шикарный район. Роскошный.
— Теперь объяснишь, что мы здесь делаем?
— Тебе нравится?
— Голые стены? Очень.
Макс усмехается. Руки в карманах, сам опускает голову и пару раз ей кивает, потом резко смотрит на меня.
— Здесь нет ремонта, потому что я посчитал, что хозяйка сама захочет его сделать.
Сердце замирает. Намек вполне себе жирный, я прекрасно понимаю, к чему он ведет, но молча жду объяснений. Даже отворачиваюсь обратно к окну, чтобы скрыть свое смятение, но, наверно, слишком все очевидно — он ведь смеется. Слышу шаги за спиной, от которых тело покрывается мурашками, потом чувствую его жар, долбящий в лопатки, который только множит стайки, а потом и руки, что привлекают к себе за бедра. Прижимают.
— Она — твоя.
Резко оборачиваюсь на него, прижимаюсь спиной в стекло, а Макс, сделав шаг, упирает руку чуть выше моей головы и смотрит-смотрит-смотрит.
— Я тебя услышал. Ты хочешь свой дом? Квартира твоя. Документы будут готовы через пару дней, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. Ключи у тебя тоже будут. Тебе нужно будет придумать проект для ремонта. Если хочешь, наймем дизайнера — мне плевать, я все оплачу, только скажи. Универ? Хочешь восстановлю в твоем прошлом, хочешь другое? Тебе нужно лишь выбрать. Будет тебе карьера…Машина? Я…
— Что насчет остального?
Меня "остальное" волнует куда сильнее, чем квартира, которую по факту я могу себе позволить и сама, как и машину, как и универ. А вот остальное? Что с этим делать? Макс молчит, смотрит на меня долго, и, признаюсь, я снова надеюсь на лучшее, но…
— Я не могу отменить эту свадьбу, Амелия.
Макс поднимает мое лицо излюбленно за подбородок, хмурит брови. Сейчас он абсолютно серьезен, собирается наговорить мне кучу прелестей, а по факту ничего это не меняет. Он предлагает мне очередной «золотой» контракт, а я хочу совершенно не этого…
— Да, я буду женат официально, но…это ничего не меняет, малыш.
— Ты будешь с ней спать?
Молчит. Конечно будет, ответ очевиден, и я кладу руку ему на грудь, чтобы восстановить дистанцию, отпихнуть от себя. Выходит. Макс отступает от меня на шаг, но не отступает от намеченного, вместо того начиная разматывать клубок бесполезных объяснений.
— Послушай, Амелия, ты должна понять кое что. В моем мире так принято. Мужчины женятся на определенных женщинах, потому что так надо, а не потому что это их выбор. У меня много женатых друзей, у каждого были свои причины, кроме самой очевидной. И у каждого, ты слышишь?! У каждого! Есть кто-то еще…Брак — это лишь договор, взаимная выгода, расчет, и ничего общего с любовью не имеет.
— А для «любви» нужны такие, как я?
— Я не это сказал.
«Да ну?!»
— Что будет, когда я тебе надоем, м? Ты просто вычеркнешь меня из своей жизни, так получается?
— Это может произойти итак в любой момент. От расставания и выгорания чувств никто не застрахован. Даже штамп в паспорте не гарант, Амелия.
«Согласна, но…»
— Пойми же ты наконец… — тихо продолжает, улучив момент моей молчаливой задумчивости, — Я необычный мужчина, мне недоступна обычная жизнь с обычным, простым выбором. В моем мире так принято. Ты заключаешь выгодные сделки, создаешь красивый фасад для общественности, а чувства…они не для первых полос, Амелия.
— У Миши тоже есть такая как я?
Пару мгновений снова молчит, потому что мы оба знаем — нет, у него нету девочки для развлечений, и в конце концов Максу приходиться это признать.
— Нет, но Миша скорее исключение, подтверждающее правило. Ему повезло.
Правда с оговоркой. Конечно же. Ему кажется, что этого достаточно, а мне, что он просто взял и полил кучу дерьма сиропом.
— Понятно.
— Амелия, я правда не могу отменить свадьбу. Единственное, что мой отец любит — это свою компанию, и чтобы отнять ее, мне нужны связи!
«Так вот что они задумали…» — осознаю «глобальное», а он, словно прочитав мои мысли, кивает.
— Отец Ксении второй по состоянию человек, и если я женюсь на его дочери, у меня будут необходимые основания. Я — Александровский, но пока мой отец имеет больше веса, потому что, как ни крути, я все равно второй. Сын. Заключив сделку с Малиновским, смогу сравнять счет, и когда я начну снова задавать вопросы, уже не будет так страшно делиться информацией. Как только я женюсь на Ксении, чаша весов уравновесится. Он много кого достал, и выбор уже не будет таким очевидным.
— Не проще ли разрушить вашу компанию?
— Нет, — твердо отрезает, и когда я смотрю на него вновь, он увереннее и сильнее, чем когда-либо, — Это наше наследие, Амелия.
— Вам действительно нужно что-то его?
— «АСтрой» создан на деньги моего деда, то есть на мамины, так что да. Нужно. Да и знаешь? В этом есть особый кайф, отнять его детище и заставить смотреть, как все, что он создал, больше ему не принадлежит. Для этого мне нужен компромат, который поставит под угрозу само существование «АСтроя»…
— …Чтобы выпихнуть отца шантажом, так как иначе будет риск полного уничтожения.
— Да. Теперь ты понимаешь?
— Понимаю. Ты хочешь отомстить, и уверена, что у тебя это получится…ну а я как же? — тихо спрашиваю, сложа руки на груди и переведя взгляд в сторону, — Ты получишь «правильную» жену, поддержку ее отца, положение и компанию, а что со мной будет?
— С тобой все будет хорошо.
— Правда? — горько усмехаюсь, — Ты меня любишь?
Лицо Макс вытягивается, как комичная маска. Он удивлен, не готов, не придумал, не подгадал ответа, и не подгадает. Я ведь даю достаточно времени, чтобы услышать хоть что-то, но все, что мне достается — колючая тишина.
— Понятно.
— Ты не замена Лиле, если…
— Я не об этом спросила, а твое молчание гораздо красноречивее любых красивых слов и обещаний.
— Не дави на меня!
— Он сказал, когда приходил, что твоя мама научила тебя ответственно относиться к этим словам, так что ты мне их не скажешь, потому что не любишь. И к чему тогда такие траты? Квартира, машина, учеба… Я — всего лишь одна «из», и, спорю на что угодно, что к тебе в постель целая очередь тех, кто готов на все твои условия.
— Но проблема в том, что мне не нужны они. Я хочу тебя.
— Вот именно. Ты «хочешь», а это…
— Я испытываю определенные чувства, но я пока не готов сказать, что люблю тебя, потому что не уверен! — выпаливает и снова бьет меня в самое сердце.
«Класс. Просто потрясающе…» — «Зато честно?» — «Ну да. Он «меня хочет», и возможно когда-нибудь «полюбит», но пока «испытывает определенные чувства»…»
— Прости, но я не хочу врать. Ты сама просила честности — я тебе ее даю. Я не уверен в том, что испытываю сейчас, но знаю точно, что испытываю.
— Тогда скажи, что ваш брак — это лишь способ получить желаемое, что он будет фиктивным. Ни секса, ни отношений, ни…детей. И скажи, что ты разведешься, как только сядешь в кресло Петра Геннадьевича.
— С чего ты вообще взяла, что я буду управлять…
Устало цыкаю и саркастично смотрю ему в глаза.
— Брось, не делай из меня дуру. Это будешь ты. Миша — не сможет, Марина тоже. Лекс…возможно, но компания создавалась на деньги вашей матери, и вряд ли та же Марина это позволит.
Макс прикрывает глаза какой-то своей мысли, улыбается, а я вдруг спрашиваю:
— Я думала, что ты мечтал стать архитектором.
— Так и было, малыш, — тихо отвечает, а потом пожимает плечами, с сожалением глядя на меня, — Но у меня нет выбора. Это мои обязательства перед семьей, так что ты права, я — единственный кандидат.
— У тебя во многом нет выбора, не так ли? — молчит, — Так…Ну и? Ты скажешь мне то, что я прошу или нет?
Снова молчит. Потому что нет. Потому что он не может. И я это знаю даже раньше, чем он отведет взгляд.
Начинаю смеяться, тихо, и скорее с целью скрыть слезы, которые так и норовят вырваться. Мне ведь дико больно. Вот то о чем говорил Властелин мира — мы слишком разные, и наши ссоры будут фундаментальными. Основополагающими. Это вам не мелочи, типа, «ты забыл купить молоко!»…или «Можно не разбрасывать свои грязные вещи?!». Все гораздо сложнее: я не могу принять его правила, он не может поступить иначе.
«Нам не суждено быть вместе…» — проносится в голове раньше, чем я вдруг спрашиваю.
— Что если я вдруг захочу ребенка, например?
— Тебе всего восемнадцать, Амелия, об этом очень рано думать. Поживем пару лет, там видно будет…
— Ты говоришь, как истинный политик, но меня эта туманность не устраивает. Что будет, если я захочу ребенка? Или вдруг забеременею случайно?
— Мы уже об этом говорили, кажется? Тебе поставили укол и риски максимально исключены. Описай хоть сотню тестов, результат будет отрицательным.
— Максимально, но не полностью. Всегда существует один процент.
— Амелия…
— Ответь на вопрос, я знаю, как меня зовут.
Макс строго молчит, ему не нравится моя грубость, но все свои «не нравится» он запихивать поглубже и пожимает плечами, держась спокойно, а тон ровным.
— Ты будешь сдавать кровь раз в месяц. Если окажется, что мы попали в «один процент», срок будет небольшим…
Меня облает холодом изнутри и снаружи…
«Нет, нет, нет…Он о том, о чем я думаю?!» — бледнею, смотрю на него во все глаза, но Макс всего лишь отмахивается.
— Не смотри на меня так.
— То есть…аборт?
— На этом сроке это не аборт…
— А что же это тогда?! Как назвать…
— Черт, Амелия, хватит! Что ты хочешь от меня услышать?! Что у меня не может быть незаконнорожденного ребенка?! Может, но точно не сейчас! Мне огромных трудов стоило договориться с отцом Ксении, потому что я уже разрывал помолвку!
— Пожалуйста, не говори, что… — шепчу, на что получаю громкий цык.
— Прости, но да. Я познакомился с Лилианой и поэтому расстался с Ксенией. Она меня простила, конечно, ее отец нет, и мне было очень сложно убедить его в том, что я больше так не поступлю. Если сейчас вылезет хоть один мой косяк — всему конец, а ребенок?! Амелия, ты понимаешь, что на кону стоит жизни моих братьев и сестер?! Тебе ничего не угрожает. Им да.
— Ну конечно ничего, кроме участи любовницы, которая будет смотреть, как растут твои дети, не имея возможности завести ни отношений, ни мужа, ни дома, ни своих детей. По крайней мере пока моя задница тебя привлекает, или пока «можно не будет» по правилам твоего конченного «высшего света»…
— Господи, как я уже устал… — выдыхает и отходит к окну, в которое упирается кулаком, а потом и лбом, — Я вообще не понимаю, почему мы говорим на тему деторождения, когда ты сама к этому не готова.
— Потому что всегда существует этот "один процент".
В принципе, мне больше ничего не нужно слышать и продолжать бессмысленную возню. Все понятно. Наша история — не история о любви, а какой-то сборник коротких, сатирических рассказов с большим количеством порнухи и элементами хоррор-слэшера, где главный шут и жертва — я. Даже не его, черт возьми, а меня самой. Я построила слишком высокие, розовые замки из пушистых облаков, поэтому так отчаянно пыталась смотреть только на солнце, когда сама находилась на волоске от вечного падения. Слишком высоко. Слишком опасно. Я не воспринимала всерьез свое шаткое положение: я ведь не в безопасности, а стою на самом высоком шпиле этого самого замка, как птичка на жёрдочке, только летать не умею. Один неверный шаг — упаду и разобьюсь, не имея возможности выжить. Теперь то я наконец стойко смотрю в лицо всему тому, что наворотила: я для него развлечение, не было никогда никаких чувств, любви, точнее она есть, но лишь моя.
«Ему я рано или поздно надоем…так всегда и бывает. Любовницы меняются, жены остаются, но дело то даже не в этом. Во мне. Властелин мира был прав еще кое в чем: я не могу быть любовницей, меня не так воспитали, да и претит эта роль аж до тошноты. Не мое. Не могу. Потому что если я соглашусь, то перестану существовать — это меня сотрет. Самоуважение, гордость, мою личность — все будет уничтожено…»
— Я отказываюсь, — глухо произношу и делаю еще один шаг подальше от него и окна, словно отступаю от красивой, роскошной и «легкой» жизни.
Этот полукруг будто ее символ, и я осознанно иду в другую сторону. Смотрю в пол, так как чувствую взгляд на себе, на который не хочу отвечать. Все уже решено. Он не выбирает меня, а я не выбираю его. Нам действительно не суждено быть вместе.
— Мне такая жизнь не нужна. Я не хочу и не могу быть любовницей. Отпусти меня.
— Нет.
Вот так просто. Я резко смотрю на него, когда слышу шаги, вижу как он приближается. Не бегу, смысла в этом нет, да и я могу упасть, чего доброго…Стою и дальше, как оловянный солдатик, даже когда Макс останавливается напротив. Смотрит так проникновенно, касается щеки, а потом шепчет.
— Я не могу тебя отпустить. Дело никогда не было в страхе, что ты поставишь под угрозу наш план…Я просто не могу без тебя. Не хочу.
— Это эгоизм, Макс.
— Между нами ничего не изменится.
— Все уже изменилось.
— Нет, малыш, просто появились обстоятельства. Сейчас ты злишься, но скоро ты увидишь, что я прав.
— То есть я привыкну? Это ты хочешь сказать?
— То есть ты привыкнешь. Да. Люди всегда привыкают и подстраиваются под обстоятельства. В нашем случае они сложные, но…так уж вышло.
Отступаю еще на шаг назад.
«Да, так уж вышло, и не говори…»
— Я хочу вернуться обратно.
— Амелия…
— Отвези меня, больше не о чем говорить. Я хочу обратно.
В этот раз он покорен насколько это вообще возможно, поэтому до Красных Ворот мы едем в тишине. Хотя нет, на светофоре, который отделяет нас от заезда к дому, Макс все же тихо ставит меня в известность еще по одному поводу:
— Все же подумай насчет ремонта. Я перевезу тебя, как только это будет возможно, и, наверно, лучше, если ты сама оформишь свою квартиру.
— Это не моя квартира…
— В случае нашего расставания, она все равно останется твоей. Я оформлю бумаги…
Он говорит дальше. О том, как защитит меня с финансовой стороны. О том, что я не останусь у разбитого корыта. О том, как привыкну к положению дел, к статусу его любовницы, а я не слышу и половины. Я отчетливо понимаю, что это конец. Между нами все кончено окончательно и бесповоротно здесь и сейчас…
«Осталось только придумать, как сбежать!»
Мне не жаль расставаться с Москвой — по сути своей, я никогда не любила столицу, и домом мне она так и не стала. Сейчас я хорошо вижу ее суть: жестокость, циничность, роскошь, за которую приходится платить душой, а мне мою слишком жаль. Сейчас, оглядываясь назад, я осознаю, как глупо было на что-то надеяться. Макс привык жить так, как он живет. Он — наследный принц, выросший при дворе, знающий и умеющий играть в игры по самым жестоким правилам, а я никогда в них не вникала. Мне неинтересно. Максу напротив. Я вижу с каким азартом он говорит об их плане по свержению отца, но дело то тут не только в мести за мать. Ему действительно нравится чувствовать власть — это его жизнь, так что глупо, наверно, сокрушаться, что моя не такая.
Когда я думаю о нас, мне почему-то сразу вспоминается Цугцва́нг. Это ведь такое положение в шахматах, где любой ход игрока ведет к ухудшению его позиции, а не к улучшению. Наши отношения — это сплошной и беспросветный Цугцванг, как бы грустно не звучало. Любая линия поведения, любая попытка договориться, изменить что-то, ведет к еще большему провалу, чем был до этого. Как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров: проблема за проблемой, ошибка за ошибкой, и это нельзя исправить или изменить. Наблюдается регресс и в будущем взлета не намечается, потому что он меня не слышит. Макс считает, что я привыкну, но не понимает или не придает значения тому, что я так действительно не смогу жить. Он меня действительно не понимает, а главное, что не хочет понять. Я пытаюсь сделать так, чтобы меня тоже заметили, но из-за нехватки опыта каждый раз проваливаюсь глубже под лед, об который уже устала разбивать руки. Властелин мира пусть и монстр, но монстр зрящий в корень: мы с Максом будто с разных планет, как две параллельные прямые, которые никогда не пересекутся.
фраза из "Унесённые ветром" Маргарет Митчелл