Амелия
Мы сидим друг напротив друга, но не как любовники, а как противники. Он слегка улыбается, только вот на дне его глаз плещется отнюдь не нежные чувства, а расчет. В моих глазах, я знаю, тоже самое. Наверно сейчас Макс продумывает, как бы выкрутиться и заставить меня делать то, что он хочет. Я продумываю, как бы незаметно подсыпать ему снотворное, а главное куда.
«В вино?» — обращаю внимание на пока пустой бокал, который он слегка покручивает за ножку, — «А вдруг он умрет? Снотворное же нельзя мешать с алкоголем…Я вообще без понятия, но рисковать не хочу! И как мне заставить его не пить в свой день рождение?!» — «Ой-ой! Знаю! Пару дней назад он сказал, что вывезет алкоголь из квартиры. Разве нет?!» — «Пользуйся!»
— Пару дней назад ты сказал, что алкоголь отсюда уберут, — говорю, как раз когда он берет бутылку за горлышко.
Макс приподнимает брови, явно не ожидая такого захода, а потом усмехается и кивает.
— Да, не хочу, чтобы ты пила. Алкоголь действует на тебя слишком…бурно. Мне это не нравится.
А сам открывает бутылку! Теперь наступает моя очередь поднять брови и даже усмехнуться.
— Прости, а что ты тогда делаешь?
— Сегодня сделаем исключение.
«Потрясающе. Он теперь будет решать за меня и это!» — хмыкаю, складывая руки на груди, отвожу недовольный взгляд.
Честно признаюсь, это больше театр. Макс слишком лезет из кожи вон, чтобы удовлетворить мои «запросы» и склонить на «темную сторону», играет нечестно, поэтому я считаю, что могу ответить на блеф блефом.
— Что такое, котенок?
И это работает. Мне необходимо приложить максимум усилий, чтобы не улыбнуться с триумфом, но я выдерживаю линию поведения, не отклоняюсь, а безучастно жму плечами.
— Ты даже это за меня решаешь. А когда тебе удобно, делаешь исключение…
— Серьезно? — цыкает, а когда сталкивается с моим бескомпромиссным взглядом, тяжело вздыхает и отставляет бутылку в сторону, — Хорошо. Тогда никакого алкоголя и исключений. Так пойдет?
Снова жму плечами. На самом деле — да, еще как пойдет, мой милый! На этот раз мне не удается удержать лукавую улыбку за хвост…
— Скажи мне, Амелия, ты действительно так думаешь или просто прощупываешь, как сильно сможешь меня продавить, чтобы получить желаемое?
Нет, вы только на него посмотрите. Как он смеет обвинять меня в манипуляции, когда сам делает это не хуже, а может даже лучше меня самой?! Такая наглость заставляет все внутри клокотать, но выйти настоящее недовольство не успевает. Его телефон загорается, и на экране я успеваю прочитать имя:
Мара 😩
«Ну конечно ты звонишь…» — слегка закатываю глаза, но киваю, мол, ответь, — «Контролируешь?»
Макс даже здесь попадает в ловушку. Он, видя мой явно недружелюбный настрой, уходит в другую комнату, а я, пользуясь случаем. Накануне измельчив до «пыли» десять таблеток, я упаковала их в десять бумажных конвертиков, потому что так и не решила куда их добавить. Сейчас, когда все очевидно, я наполняю наши бокалы водой, добавляю в его два пакетика для верности и аккуратно размешиваю обратной стороной ножа. Вытираю его насухо, а для большей соблазнительности непритязательного кидаю в воду кусочек лимона — все, как надо. Сажусь в засаду. Больше, по факту, мне нечего делать, кроме как надеяться на то, что выгорит. Все получается само собой как-то. Макс возвращается через пятнадцать минут злой, как черт, косится в сторону бутылки с вином, но берет бокал с водой, который сразу же выпивает залпом.
«Вот и все…» — проносится в голове, — «Так просто это оказывается…»
— Что? — Макс изгибает брови, а я быстро одергиваю себя и перестаю пялиться на него во все глаза с открытым ртом.
— Нет…ничего.
— Отлично.
Он действительно злится. Грубо отодвигает стул, грузно на него опускается, а потом жестоко потрошит свою часть утки, за чем я наблюдаю с фигурно изогнутыми бровями. Но не спрашиваю. Не мое это дело…
— Прекрати на меня пялиться, — предупреждает, и я сразу отвожу взгляд в сторону.
Мы сидим в столовой. Мне подумалось, а чем не повод? День рождение, взрослая жизнь, будущая свадьба — тут в пору большой стол накрывать, прямо как для взрослого. Детство то кончилось, как никак. В голове сразу же возникает эта его будущая "взрослая" жизнь, где будет ужин в похожей столовой, только напротив законная жена и законные дети…
— Спасибо за ужин, — неожиданно разрывает тишину, и я, пару раз моргнув, перевожу на него взгляд и киваю.
— Ты просил.
Усмехается.
— Ну да. Как я мог забыть.
Решаю промолчать, рассеянно водя кусочком картошки по тарелке, но Макса это не устраивает. Он отбрасывает прибор, после смотрит на меня прямо и четко, выдерживает паузу и наконец спрашивает.
— Сколько это будет продолжаться?
«Недолго…» — хочу ответить, — «Примерно двадцать минут, если верить инструкции…»
Макс, будто в подтверждение, смачно зевает, а потом трет глаза, и я слегка улыбаюсь.
— Устал?
— Да, от твоего поведения.
— Ты упорно не видишь проблему. Считаешь, что я маюсь дурью.
— А разве нет? — вздыхает и поднимает на меня покрасневшие глаза, — Ты встала в позу.
— Я не вставала «в позу», Макс. Ты просто меня не слышишь…
— Черт, почему так хочется спать?…
Говорит тихо, трет глаза уже, наверно, в десятый раз, и я мягко улыбаюсь. Встаю и подхожу, аккуратно беря его за руку и нежно шепчу.
— Пойдем ляжем.
— Нет, мы не договорили…
— Договорим в постели. Пойдем.
Если честно, то мне щемит сердце от того, как доверчиво он опирается на меня, идет, слегка пошатываясь, потом позволяет уложить себя в постель, а прежде расстегнуть и снять рубашку. Его глаза закрываются сами собой, хотя я и вижу, как силится Макс не терять сознание иля хотя бы нить происходящего …и глядя на него сейчас, мне хочется рыдать. Я провожу кончиками пальцев по лицу, которое знаю до последней черточки: черным волосам, что сейчас так небрежно падают на лоб, густым бровям, пышным ресницам, щекам с легкой щетиной, пухлым губам, вкус которых навсегда останется со мной.
— Я тебя люблю… — тихо говорю, всхлипывая, заставляя его пару раз усердно моргнуть.
Он еще здесь. Еще со мной. И я впервые говорю ему это в глаза — в последний раз лично.
— Я люблю тебя, Макс. Так сильно, что у меня сердце замирает, когда я тебя вижу. Ты подарил мне столько чудесных мгновений, и я всегда буду тебе благодарна за них, но, похоже, я дошла до своего предела. И обстоятельства…Макс, все изменилось. Дело не только в твоей свадьбе, но и…в общем, это уже не так важно. Завтра, когда ты проснешься, может быть и не вспомнишь этого разговора, но…
— Ты что-то сделала со мной, да? — хрипло спрашивает, слабо цепляясь за мои руки, и я тихонько усмехаюсь.
— Прости. Это мой тебе подарок: опыт. Никогда не пей с женщинами, которых не можешь просчитать, — оставляю нежный поцелуй на его губах и, прижавшись лбом к его, шепотом добавляю, — Не ищи меня, ладно?
— Я тебя не отпущу. Что ты задумала?…
Хватка становится сильнее, и я знаю, что сейчас он прилагает свой максимум, который в данный момент меньше моего середнячка раза в три. Поэтому мне несложно взять его запястье и оторвать от себя, положить на постель, но сложно прошептать то, о чем я столько думала…
— Нам не суждено быть вместе, все кончено.
— Амелия… — выдыхает на грани полного отруба, — Не…уходи. Не оставляй меня.
— Я буду по тебе безумно скучать, и никогда тебя не забуду. Ты тоже помни меня, ладно? Хотя бы ту августовскую ночь…
Эту фразу знаю, он уже не слышал. Дыхание Макса становится мерным, спокойным, а рука расслабляется на моем запястье и падает на кровать — заснул. Ненадолго я позволяю себе лечь ему на грудь, зажмуриться и заплакать, но потом собираюсь в кучу и встаю.
«У меня нет выбора, и дело теперь уже не во мне. Точнее не только во мне…» — касаюсь своего живота и на секунду закрываю глаза.
— Жаль, что ты никогда об этом не узнаешь…но я обещаю, что он о тебе узнает только хорошее…
Я узнала о своей беременности совершенно случайно. Делать тесты стало чем-то вроде ритуала: каждый день с утра я шла в ванну, чистила зубы, привычно умывалась, а потом доставала модную бело-синюю палочку с колпачком и экранчиком. Глупость такая…мне было дико страшно забеременеть, Макс был прав, но проводя эту нехитрую процедуру, я со спокойной душой могла жить дальше, пока однажды вместо слова
Не беременна
Не появилось другого
Беременна
1–2
— Нет-нет-нет-нет… — шепчу, а у самой бьют черные круги перед глазами, — Этого не может быть, не может!
Как оказалось может. Потом я сидела в гостиной глубокой ночью в обществе еще пятнадцати тестов с одинаковым вердиктом.
Беременна
1–2
Полный. Провал…
Это случилось как раз в тот день, когда мы ездили смотреть квартиру. Как раз тогда, когда я поняла окончательно, что нет у нас будущего.
Я помню, как думала по кругу одно и тоже:
«Как так получилось?! Я же сама читала, что укол — очень и очень надежное средство! Тогда какого хера?!» — не могу остановиться, вместо того обхожу еще один круг, — «И что теперь, а?! Что мне делать?! Что будет?! Как мне сказать?! И надо ли? Я…боже…»
Тогда я не знала, как относиться к новости, не знала, что чувствую по этому поводу, я вообще мало чего понимала, а в голове всего одно слово. Ребенок.
«Это маленький человек. Понимаешь?! Человек! Внутри меня сейчас маленький человек!!!» — я столько раз повторяю это словосочетание, что, честно, уже думаю, возможно его и будут так звать? — «Маленький человек? Маленький человек Максимилианович Александровский. Или как? Максимович? Хотя вряд ли мне позволят дать ему его фамилию…»
И как мне поступить?
«Я же должна ему сказать, да?» — да, а почему-то не могу. Я просто в ужасе, боюсь реакции и вообще… — «Подожду немного, не хочу портить вечер, тем более тащиться в клинику. Он же меня туда сразу потянет…»
Но когда разговор случился, и мы стояли, смотрели друг на друга там, в пустоте, я все поняла. Вопросы ушли, паника и туман рассеялись, а на их место пришла абсолютная уверенность: это мой ребенок, и черта с два я позволю кому-то ему навредить.
Потому что я уже его люблю. Да, вот так просто это случилось — из глупой, маленькой девочки, я вдруг превратилась в мать. Нет, конечно, но шаг на встречу был сделан, и я собираюсь двигаться в этом направлении как можно усердней. Как сейчас например. Плачу, глядя в квадратное окно бордовой копейки, что уносит меня из столицы все дальше и дальше, но отступать не думаю. Мне больно, грустно и вдруг так одиноко и холодно, а я все равно пру вперед, потому что знаю — остаться я не могу ни при каких раскладах. Макс четко дал понять, что дети ему не нужны, сейчас и вовсе угроза, и кого же он выбрал бы? Меня и «незаконнорожденного ребенка», или своих братьев и сестер? Ответ очевиден…
— Может тебе поспать? — произносит мой водитель, молодой парень, не старше тридцати.
Он вполне себе приветливый, блондин с голубыми глазами и приятной улыбкой. Я бросаю на него взгляд, а он слегка пожимает плечами.
— Путь не близкий. Нам ехать четыре часа вообще, но эта машина…сама понимаешь. Возможно только под утро доберемся…
Слабо киваю. Мне не хочется с ним говорить, поэтому я заворачиваюсь в свой пуховик, подкладываю под голову руку. В салоне тепло, позади урчит Лýна, и я закрываю глаза, погружаясь в сон, который достаточно быстро накрывает меня с головой. И так же быстро я просыпаюсь. Буквально вскакиваю! Когда машину встряхивает от какой-то кочки.
— Прости. Дорога тут не очень.
Усиленно моргаю и тру глаза, вглядываясь в темноту. Мы едем совсем медленно, дай бог двадцать километров в час, и самое стремное в том, что я без понятия где мы, хотя ездила до Рязани ни один раз. Сейчас я вообще не узнаю дорогу…
— Поспи еще.
Голос его мягкий, но какой-то слишком уж пластмассовый, будто ненастоящий. Я медленно перевожу взгляд на приятного с вида человека: одет прилично, отторжения никакого не вызывает, нет наколок. Этот парень создает абсолютно положительное впечатление, никакой тревоги, никаких задних мыслей, но теперь…что-то внутри меня вибрирует, а страх медленно цепляется за душу, расползаясь по всему телу ледяной коркой.
«Что-то не так…»
— Где мы? — тихо спрашиваю, он слегка дергает плечами.
— Где-то у Егорьевска.
— У Егорьевска? Но зачем нам сюда, если до Рязани ведет другая трасса?
— А, — нервно дергает щекой, — Там какая-то большая авария, пришлось свернуть.
«Он врет…» — еле слышно даже про себя шепчу, сглатывая вязкую слюну, после чего также еле слышно произношу.
— Я не еду в Рязань, да?
Руки на руле сжимаются сильнее, прямо до хруста кожи, что является самым ярким и очевидным ответом, а потом он поворачивается ко мне лицом. Я узнаю его, это именно тот самый «помощник» Макса, который приносил мне тесты, и пусть я его не рассмотрела, родимое пятно на щеке запомнила, но самое страшное не это. От его взгляда, который в темноте зимней ночи сложно разглядеть, волосы на затылке встают дыбом, сердце колотиться, а руки леденеют. Интуиция бьет, она работает и подсказывает мне кое что фундаментально важное: меня везут куда-то не для того, чтобы удерживать или похитить — я должна исчезнуть.
— Ты убьешь меня? — вопрос срывается сам собой, а он отворачивается и молчит.
«Да. Теперь все ясно и совершенно точно: я должна исчезнуть…»
— Я беременна, — еле ворочаю языком, роняя слезы на куртку.
Он кивает.
— Я знаю. Поэтому ты и здесь. Прости.
Макс
Хмурю брови и четко смотрю перед собой, потому что знаю — отведи я взгляд сейчас, лишусь остатков самоконтроля, которые нужно сохранить.
— Этого не может быть… — тихо говорит Лекс.
Он за рулем. Меня не пустил, даже из квартиры не дал выйти без него, хотя мы и едем почти всю дорогу молча. Перед нами коридор из елей. Они полностью белые, и вообще я люблю такой пейзаж, это же действительно красиво и в каком-то смысле величественно, но сейчас даже это не так. Нет, они по-прежнему величественны, но у меня складывается четкое ощущение того, что эти ели будто безмолвные наблюдатели. Они колючие, холодные и какие-то насмешливые, словно потешаются над нами и ведут туда, куда я не хочу ехать, оставляя позади то, что я не хочу помнить…
Примерно два часа назад
Сидя на кухне, заполненной ароматом свежесваренного кофе, я не могу поверить, что вчера произошло. Конечно, доказательства очевидны и они передо мной: пачка снотворного без десяти таблеток, остаток порошка на моем бокале и самое главное — это отсутствие этой сучки!
От злости ударяю о стол кулаком, вызывая смешок у Лекса. Он курит у окна и молчит, приехал, потому что Марина слишком переживала и буквально выпихнула его из кровати. Мы с ней почти не общаемся после аукциона, когда она вынудила меня рассказать отцу о том, что нас связывает с Амелией. Я этого не хотел. Категорически не хотел! Уберечь ее — вот чего я хотел, и не потому что я переживал о «повторении истории», а потому что я действительно хотел оградить ее и от него, и от обременений моей жизни. Теперь, конечно же, будет о чем посмеяться на досуге, но это потом.
«Совершенно точно потом!» — рычу про себя, уставившись в экран своего сотового, — «Когда я ее найду, убью!»
— Макс, может… — начинает Лекс, но я резко смотрю на него, предупреждая все то, что он хочет сказать.
Плавали, знаем. Мне уже много раз говорили, что проще и лучше было бы отпустить ее. Сейчас, когда это случилось, пусть и против моей воли, он будет убеждать меня отпустить окончательно. Не искать. Не вспоминать. Вычеркнуть. А я не могу, твою мать! Эта чертова девчонка засела на подкорке, а теперь еще и бросила мне вызов, который я просто не в состоянии проигнорировать.
«Я найду ее, чего бы мне это не стоило…» — телефон вибрирует, давая мне первую зацепку.
Камеры видео наблюдения, где отчетливо видно, как она выходит из здания с переноской и, озираясь и оглядываясь в огромном капюшоне на башке, поворачивает направо. Я уже мысленно подгадываю, что там справа есть и куда снова закидывать сети, как вдруг во входную дверь начинают буквально долбиться. От неожиданности я даже вздрагиваю, перевожу взгляд, но Лекс реагирует раньше.
— Господи, ну что там еще то?!
Идет открывать.
— Ставлю, что это Мара, — бросаю ему в спину, он цыкает.
— А-га.
Не выдержала и прибежала проверять, что тут происходит, поэтому я еле сдерживаюсь от закатывания глаз, встаю и подхожу к окну, чтобы закурить, но тут же оборачиваюсь. В коридоре слышна какая-то возня, крики…
«Это Лилиана?…»
Именно так. Она залетает на кухню, как разъяренная фурия, смотрит на меня всего секунду, а потом налетает и начинает колотить.
— Что за черт?! — ору, хватая ее за запястья, — Ты больная?! Спятила?!
Отрываю ее от себя и смотрю в глаза, хмурюсь. Лилиана громко, не скрываясь всхлипывает, еле дышит. Все ее лицо в слезах размером с монету, а волосы стоят колом. Я слишком хорошо ее знаю, чтобы понимать, что в таком виде она бы из дома ни за что не вышла, если только не случилось чего-то «из ряда вон»…
«Черт, он опять ее избил?» — невольно начинаю осматривать ее тело, беспокоюсь, ведь, очевидно, она не притворяется.
На ней совершенно обычная одежда: футболка и лосины, сверху вязаная кофта, а на ногах кеды. Проще говоря — не ее стиль абсолютно, и мое сердце пропускает удар.
— Лили, — тихо зову ее, — Что произошло?
Ее начинает трясти. Она ловит ртом воздух, пытается что-то сказать, но не может, цепляется за мои руки ногтями. Это больно, но я не обращаю внимания, слишком волнуюсь, черт возьми, встряхиваю ее и хмурюсь сильнее.
— Лилиана! Что! Произошло?!
— Ам…ам…
Лекс действует более решительно. Он подходит, поворачивает ее на себя, а потом дает пощечину. Не сильную, только для того, чтобы она пришла в себя, и она приходит. Я даже благодарен Лексу за это, потому что знаю, что на такое сам неспособен, и он ловит в моем взгляде это, слегка кивает, а потом обращается к Лилиане.
— Теперь говори. Что произошло? Отец что-то узнал? — мотает головой, — Тогда что?
Лили молчит. Она молчит долгих пару мгновений, а потом вдруг закрывает глаза руками и начинает плакать. Так горько, что у меня сердце разрывается, и я было делаю к ней шаг с глупым желанием успокоить, когда слышу то, что заставляет меня застыть.
— Мне…мне звонили из полиции…
Интуиция подсказывает мне, что что-то плохое случилось. Это не развод моей бывшей, не ее привычка все на свете возводить (как минимум) в третью степень, а что-то действительно серьезное.
— Из полиции? — переспрашивает Лекс, она кивает пару судорожных раз.
— Они…они нашли…о господи…
Истерика снова начинает накрывать Лилиану, которая хватается за сердце и часто, глубоко дышит, но словно не чувствует кислорода. Я же отмираю. Как по щелчку пальцев снова владею своим телом, забыв о снотворном, которое выжигает адреналин.
— Говори, что произошло! — ору, схватив и развернув ее на себя.
Лилиана молчит, смотрит на меня во все глаза, а потом выдыхает приговор…
— Они нашли… труп под Егорьевском…с документами Амелии.
Сейчас
Я часто моргаю, возвращаясь в реальность, а легкие снова сдавливает.
«Труп молодой девушки, труп молодой девушки, труп молодой девушки…» — отбивает внутри больное сознание, которое воспалилось еще больше, после разговора со следователем. До сих пор не могу дышать нормально, стараюсь, но что-то мешает, и наклоняюсь чуть вперед.
«Не могу. Не верю. Этого просто не может быть!»
— Макс, успокойся, — предупреждает Лекс, ерзая на своем месте, — Это ошибка, я уверен. Документы могли украсть.
— Гони быстрее.
— Макс…
— Быстрее!
Он выжимает максимум возможностей из своей машины, чтобы при этом мы сами не попали в сводку новостей, как «вылетевшие с трассы очередные мажоры». Конечно нет, отец вряд ли такое допустит, но были бы мы с фамилией поменьше, точно так и написали бы.
«Труп молодой девушки, труп молодой девушки, труп молодой девушки…»
Твою мать. Жмурюсь, хватаясь за торпеду, а потом тянусь к сигаретам.
— Прости, — тихо говорю, открывая окно, — Но я закурю.
Лекс слегка кивает, я чиркаю зажигалкой и снова смотрю на ели, которые будто в один голос вторят: это не ошибка, мы все видели.
У меня очень скверное предчувствие, которое отравляет изнутри, словно самый опасный токсин. Он попал в кровь вместе со снотворным и разносится теперь со скоростью света. Я так мечтаю все это прекратить. Не хочу ехать туда, но одновременно с этим так сильно стремлюсь: мне хорошо знакомо это состояние — страх. Я боюсь узнать, что там случилось, очень хочу просто закрыть глаза и притвориться, что ничего не происходит, а не могу. Я должен быть там, пусть это последнее место, куда мне действительно хочется попасть.
Поэтому время тянется странно. Оно вроде и ползет, а одновременно пролетает так быстро… Ехать до места, откуда нам скинули координаты в общей сложности два часа и сорок четыре минуты. Благодаря стилю вождения Лекса просто два часа, и вот мы уже почти на точке. Я вижу несколько полицейских машин, скорая, еще одна какая-то тачка, чуть подальше еще одна. В общей сложности целый кортеж, который замыкаем мы.
— Ты как? — тихо спрашивает брат, но я не смотрю на него, только на оцепление, — Макс, все будет нормально. Уверен, что это…
Резко отрываю дверь, потому что не хочу засорять свое сердце пустой надеждой. Я знаю, что эта история закончится очень плохо, я просто это чувствую.
«Она там…» — долбит в голове, пока я ступаю по снегу.
Он кряхтит под моим весом, злобно, холодно. Его не очень много, и он сухой, как будто тертый пенопласт, а земля мерзлая, лишенная жизни. На ней, как на карте, словно миллион дорожек из следов, запутанных, но хранящих историю всех тех, кто сегодня ступал здесь. И лишь одна трагедия огорожена лентой. Я вижу это и застываю, отчетливо замечая маленькую ножку и капли крови.
— Макс? — зовет со спины Лекс, я пару раз моргаю, беру себя в руки, точнее собираю все свое мужество, чтобы пойти вперед.
А идти приходится долго, но следователь об этом предупреждал, когда отговаривал меня ехать прямиком на место преступления…
Два с половиной часа назад
— …Я сказал, что приеду! — ору в трубку, окончательно теряя терпение, на что в ответ слышу слабое мычание.
— Я просто пытаюсь объяснить…что…вам нечего делать на месте. Тело доставят…эм…в морг, а там уже вы его опознаете…
— Вы представляете кто я такой?!
— Я…ну…ээ…
— Я знаю таких людей, о которых вы даже не подозреваете. Я, твою мать, Александровский! Слышали эту фамилию?! Осознаете степень моего влияния?!
— Максимилиан Петрович, поймите, что вам просто нечего делать на месте. До него по лесу идти почти километр, оно вам надо? Опознать можно и в теплом помещении. Да, это не так приятно…
— Зачем вообще нужно опознание?
— Эм… — мнется, а я сжимаю трубку сильнее и чувствую, что вот-вот взорвусь, но не успеваю — следак начинает говорить, — Я не должен раскрывать деталей, но…опознание нужно, потому что мы не можем провести его самостоятельно. Лицо…оно сильно изуродовано.
Холодею. Во рту мгновенно пересыхает, а перед глазами бьют черные круги вместе с пульсом, что стучит во всем моем теле. Я даже рук не чувствую, себя не помню, как в трансе, из которого меня вырывает всего одно слово:
— Тело…
— Не называй ее так, — хрипло обрываю, а потом, закрыв глаза и уперев лоб в стекло, добавляю, — Скидывай координаты, и пока я еду, работай, как никогда в жизни. Я хочу знать максимум, который ты сможешь нарыть, и если не буду удовлетворён им, считай, что ты безработный.
Скидываю звонок. Лилиана уже не плачет. Она сидит на диване, закрыв уши руками, смотрит в одну точку. Понятно, что она никуда не поедет, просто не в состоянии, особенно, если есть необходимость опознания. Даже если это не Амелия, это просто жестоко — Лили не выдержит, мне это известно и очень хорошо.
Я сдираю свою кофту, натягиваю ее через голову и разворачиваюсь в сторону двери, но Лекс встает передо мной и мотает головой.
— Я с тобой.
— Ты останешься с ней.
— Еще чего! Ты до сих пор под снотворным, хочешь в аварию попасть?!
— Лилиана…
— Да срал я на нее! Поехали, из тачки позвоню Марине.
— Марине?! — злобно скалюсь, — Ты серьезно?!
— Так и никак иначе. Либо я еду с тобой, либо мы не едем вместе. Выбирай.
Сейчас
Слышу голоса, которые вырывают меня обратно в промозглую реальность. Я бросаю взгляд на брата, которому по факту благодарен настолько, насколько вообще способен. Один бы я не вывез, и хоть никогда в жизни этого не признаю и не произнесу — он это знает. Лекс ведь не только мой брат, но и мой лучший друг, который и сейчас не требует ничего подтверджать. Слегка кивает и первым продолжает движение, а я за ним.
Каждый шаг дается мне так сложно, будто иду я не по обледенелой почве, а по зыбучему песку. Ноги тяжелеют, страх нарастает, впереди фигуры, которые я вроде вижу, а вроде они расплываются. Сердце скачет с низкого на высокий ритм, а потом и вовсе исходит на скорость света.
Потому что я вижу знакомую до боли переноску. Она перевернута, открыта, точнее разорвана, а рядом лужица крови.
— Макс… — тихо зовет Лекс, но я отбрасываю все в сторону и решительно быстро следую до невысокого мужчины, который стоит рядом с парочкой полицейских в форме.
Скорее всего он и есть следователь, ведь в гражданском и вид у него серьезный, взрослый. А может это интуиция? В любом случае я попадаю в точку.
— Максимилиан Петрович, надо полагать? — спрашивает, хмуря брови, я киваю, а сам жадно осматриваю территорию, где сразу натыкаюсь на «это».
Черный пакет лежит под сосной. Он смотрится здесь, среди «белого» и чего-то первородного так…чуждо. Я не слышу ничего из того, что мне говорят, гипнотизируя только его и лужу ярко-красной крови под ним.
— Я хочу увидеть ее.
Следователь резко замолкает, и я плавно перевожу свое внимание на него, успевая зафиксировать то, как он переглядывается со своими подчиненными и Лексом. Меня это бесит. Я наклоняю голову на бок и щурюсь, холодно чеканя.
— Непонятно изъясняюсь?! Покажите.
— Господин Александровский, понимаете…
— Если ты собираешься сейчас затирать мне про «родственные» связи, советую сразу об этом забыть.
— Я это уже понял, — с нажимом парирует, но потом словно смягчается и с сочувствием поджимает губы, — Дело не в этом.
— В чем?
— В том, что там все…совсем плохо. Над ней издевались и…
Удар.
— …От лица мало что осталось…
Еще удар.
— Может быть лучше подождать снимков из морга? Вам покажут их, какие-то, возможно, приметы назовете, чтобы…
— Показывайте, — безжизненно, глухо вновь перебиваю, переведя взгляд на пакет, — Я узнаю ее итак.
Следователь снова медлит, но, видимо, мой вид его убеждает — бессмысленно о чем-то говорить. Будет так, как я сказал. Поворачивается и идет в сторону пакета, где трутся какие-то люди, я было следую за ним, но Лекс вдруг перехватывает меня за локоть и шепчет.
— Макс, давай лучше я?
Смотрю на него с какой-то иррациональной ненавистью. Я злюсь, я дико злюсь, хотя и понимаю, что он ничего не хотел плохого, только лишь помочь. Тем не менее не помогает, а наоборот, и я вырываюсь, четко чеканя шаг, чтобы через мгновение увидеть то, что никогда не смогу забыть, даже если потеряю память.