18; Декабрь
Очередное утро началось с клацанье клавиш ноутбука. Максимилиан сидел за столом и усердно что-то печатал, давая тем самым возможность нормально осмотреться. Во-первых, его комната действительно необъятная и здесь есть, наверно, все, чего может пожелать душа. Огромная кровать и над ней вместо развратного потолка, окно под уклоном, которое сейчас наполовину белое от снега. С правой стороны окна в пол, как я и думала в принципе. Панорама сейчас не закрыта тяжелыми гардинами, но я по прежнему не сильно концентрируюсь — на улице все тоже белое от снега, и ничего особо невидно. По левую сторону от кровати слегка приоткрытая дверь, и логика подсказывает, что она ведет в ванную комнату. Чуть подальше стоит мягкий на вид диван, напротив которого располагается камин, над которым висит огромный телек, а по бокам две высокие и внушительные полки с книгами. Рядом с моим креслом мини бар с кучей бутылок, даже со специальными отверстиями под вино, которые заполнены полностью. Разные стаканы стоят на отдельном, специальном месте, но самое смешное, что, кажется, здесь есть даже мини-холодильник. Видимо, чтобы не особо напрягаться и тратить королевское время на такие мелочи, как спуститься по лестнице вниз. Конечно же здесь был шкаф. Я еле сдерживаюсь, чтобы не фыркать и не закатывать глаза, когда смотрю на прозрачные двери, за которыми вижу очередные ряды с рубашками, пиджаками, свитерами и прочей атрибутикой.
«Кажется у него шмоток больше, чем у меня было за всю мою жизнь…»
Все таки немного закатываю глаза и перевожу взгляд на него самого. В самом углу есть еще одна «зона», где и находится Максимилиан Александровский. Массивный, рабочий стол, кресло «хозяина мира» из черной кожи, посередине ноутбук. Он продолжает быстро печатать и хмуриться, не обращая на меня внимания, а я, черт возьми, не могу не отметить — цвет комнаты шоколадный, и он просто прекрасно подчеркивает его смугловатую кожу.
«Черт бы его побрал…»
— Если закончила разглядывать меня и притворяться спящей, топай в ванну. Открытая дверь. Твоя одежда в шкафу.
Голос звучит холодно и безучастно, а его хозяин даже головы не поднял. Все так и есть: я ни на что другое не рассчитывала. Вчера — это лишь мираж. Я поднимаюсь с постели, поправляю ее, а потом поправляю ошейник. На самом деле из-за него я и проснулась, цепочка сильно передавила горло, даже прилипла к коже, и отдирать ее стало не самым прикольным приключением. Меня радует лишь возможность побыть в одиночестве в ванной, которая ничуть меня не разочаровывает. Очередная огромная комната в агрессивном и порочном стиле — его стиле. Черный мрамор, золото и роскошь. Здесь есть и душевая кабина с тропическим душем за прозрачным стеклом, и две мойки для рук в современном стиле, даже есть огромная, и я серьезно сейчас, просто огромная джакузи. Обычно они мне не нравились, но эта исключение: утопленная в черном, деревянном полу находится на возвышении и точно по центру комнаты. К ней ведут две ступеньки, и когда я стараюсь разглядеть ее через отражение в зеркале, понимаю, что туда могут с легкостью поместиться и три человека, даже четыре.
«М-да…это точно что-то на богатом…Наверно вообще по эксклюзивному дизайну делали…»
Джакузи я ставлю пять.
— Понравилось?
Звучит неожиданно, не то что вчера — ему с легкостью удается заставить меня вздрогнуть, и это жутко веселит наследного принца. Хотя…он вот вроде улыбается, а я все равно вижу злость на дне зелёных глаз, от которых у меня мурашки бегут по спине. Молчу. Даже отворачиваюсь, неловко поправляя лямку ночной сорочки, и снова привлекаю ненужное внимание. Максимилиан следит за мной, точно кондор в ожидании, пока его жертва помрет, что дико напрягает. Приказываю себе опустить руку — получаю тихий цык и закатывание глаз.
— Я столько раз видел тебя голой, что…
— Ты можешь уйти? — перебиваю, краснея, на что Максимилиан растягивается в своей фирменной улыбочке Чеширского кота.
Опирается на дверь. Нет, даже не так, он притворно-театрально на нее «падает», плавно складывая руки на груди, и, облизав нижнюю губу, мотает головой.
— Не-а. Мне слишком приятно слышать твой голос.
Опускаю глаза в раковину, резко и как-то рвано, что даже я заметила, поправляю прядку волос. Молчу. Я снова молчу, потому что мне нечего ему ответить, да и нет желания — я не хочу, а значит не буду. Сегодня так, морок действительно пал, магия дома развеялась, и ничего не изменилось. Я его ненавижу, ему на меня плевать. Он мой тюремщик, а я заключенная. Пусть так и будет, мне большего уже давно не надо. Максимилиан усмехается, пару раз кивает и отталкивается от своего места, принимая вертикальное положение, потом разворачивается обратно в комнату, лишь через плечо кидает:
— Когда станешь выбирать одежду, возьми что-нибудь с горлом. У тебя засос, и будет очень непросто притворятся и дальше, если его кто-нибудь увидит.
Резко прикладываю руку к участку, который определяю не глядя. Он пульсирует и печет, и когда я смотрю в зеркало, лишь убеждаюсь. Там действительно засос размером, наверно, с абрикос.
«Твою мать!»
В результате совету я следую, натягивая бежевый, свободный свитер с горлом и лосины, а когда заканчиваю, неловко сжимаю ладони и снова захожу в спальню. Максимилиан так и сидит за столом, только теперь не печатает, а долго, пристально смотрит в экран ноутбука, делаю маленькие глотки очередной порции виски. Вообще, даже странно, как он не загорается еще, когда чиркает зажигалкой и подносит ее к лицу, чтобы прикурить сигарету. Я замечала и раньше, что он много пьет, но летом этого почти не было, зато теперь, кажется, он наверстывает упущенное. Мне даже на секунду становится интересно, что так сильно его беспокоит, раз он не представляет свою жизнь без бухла, но я во время прикусываю язык.
«Не мое это дело…»
— Пошли.
Говорит коротко, залпом осушая стакан и со стуком оставляя его на столе.
«Ну вот и все…мы спускаемся в ад…» — так я думаю, пока мы идем по коридору, который действительно очень и очень внушительный.
Вчера мне не показалось, что размеры дома впечатляют, потому что когда я оборачиваюсь и бегло осматриваюсь, вижу, что дверей помимо его комнаты, еще как минимум шесть с одной стороны и три с другой.
«Интересно, сколько здесь комнат и почему мне нельзя отдельную, раз их не впритык на всех?!» — вопрос задавать даже не думаю, это ведь роскошь, которая слугам и заложницам недоступна.
Столовая этого замка точно ему под стать: такая же огромная, с все теми же панорамными окнами в пол, светлая и теплая. Здоровенный дубовый стол стоит точно по середине с рядом стульев, над ним еще одна очень красивая люстра, похожая на ту, что есть у лестницы, только вместо цветочков на концах шарики. Еще здесь есть камин у южной стены, где мерно потрескивают дрова, и, само собой, бар. Алкоголя даже больше, чем у Максимилиана в комнате: разные бутылки, разных форм, стран, с разными этикетками, на любой вкус короче. Здесь нас ждет всего один человек — Алексей, — который приветствует со мной, и которому я, естественно, не отвечаю.
Даже не жалею. Обо мне быстро забывают, и я могу спокойно сидеть на другом конце стола, смотреть в окно и абстрагироваться, пока они обсуждают биржу, ценные бумаги, какие-то инвестиции. Для меня это птичий язык, я вообще ничего не понимаю, так что даже не пытаюсь вникнуть — мне плевать. Гораздо важнее смотреть на взбитые, пушистые снежинки, которые как будто маленькие машины-времени переносят меня домой…
6; Январь
Я стою одна посреди просторного, заснеженного двора и ковыряю носком валенка ямку в сугробе. Всхлипываю, вытирая пушистой розовой варежкой под цвет пышного платья горькие-горькие слезы.
— Амелия?
Поворачиваюсь на звук хорошо знакомого голоса и вижу Хана. Он нёс в дом дрова, но как только замечает меня в слезах, сразу же их роняет и идет ко мне. Я недолго медлю, срываюсь с места и врезаюсь ему в ноги, обхватив их насколько хватает длины рук, утыкаюсь в полог его куртки, и начинаю рыдать. А еще жаловаться…по крайней мере очень стараюсь это делать, потому что не могу нормально разговаривать из-за нехватки воздуха — всё уходит в слезы. Хан молчит, позволяет мне выговорится, гладит по пятнистой шубке, и только через полчаса спрашивает, когда удается хотя бы немного успокоить.
— Ну и что же случилось?
— Элай — дурак! И Костя тоже!
— Та-а-к…
— Они сказали, что мне нельзя с ними в их форд на дереве!
Хмурюсь, сложа руки на груди, исподлобья поглядывая в сторону яблони, где и располагается этот дурацкий форд. Они построили его летом с Ханом, и представлял он из себя красно-синий домик с двумя окнами и веревочной лестницей.
— Мне нельзя было тогда, потому что мне было пять, но сейчас мне уже шесть, и я взрослая! Мама разрешила! — громко, драматично всхлипываю, хмурясь сильнее, — Они специально сломали лестницу!
Хан подавляет улыбку, пряча ее за кашлем, а потом «серьезно» кивает.
— Правда?
— Да! Это чтобы повесить дурацкую из веревки и ее поднимать! Они не хотят меня пускать потому что я — девчонка! А знаешь почему?!
Заговорщически приближаюсь, щурюсь, чтобы он понимал — я серьезно настроена, и он понимает. Хан поджимает губы и мотает головой,
— Нет, почему?
— Они смотрят там взрослые журналы с тётями!
Хан не выдерживает и прячет смех в кулаке, но я не обращаю внимание, уставившись на свои расшитые красными цветами валенки, пока не поднимаю взгляд на крик.
— Нет, это ты меня послушай!
Мама злится. Я вижу, как она ходит туда-сюда на нашей стеклянной веранде, уперев руки в бока, и говорит по телефону. Слежу за ней почти минуту, Хан делает тоже самое, но ничего не говорит. Это делаю я…
— Мама чем-то расстроена, да?
— Не переживай, мой маленький цветочек, — он оставляет поцелуй на макушке, но я не перестаю смотреть на то, как она откидывает телефон и грузно опускается на стул.
— Пойду к ней схожу.
— Сходи. А я схожу к нашим хулиганам и проверю информацию.
— Ага-ага…они прячут их под доской в полу.
Хан уже не скрывает смеха, но я не поворачиваюсь на него, а иду по чищенной дорожке. В прихожей снимаю валенки, шубку, все кладу на скамейку, потому что не могу достать до крючка, ну и потому что никогда и не вешаю одежду даже в комнате. Глупая, дурная привычка…
Мама сидит на том же месте, облокотившись одной стороной тела на стол и прикрыв рукой глаза. Ее плечи сотрясаются, и я сразу понимаю, что она плачет, поэтому у меня в носу начинает печь.
— Мамочка?
Зову ее тихо, но она все равно вздрагивает, резко оборачивается, правда сразу же отворачивается, чтобы спрятать слезы.
— Мамочка, ты плачешь?
— Нет… — выдавливает смешок, но я даже в голосе слышу правду, так что у меня начинает дрожать подбородок.
— Мамочка, пожалуйста, не плачь…
— Иди ко мне, девочка моя.
Я бегу быстро, врезаюсь в ее живот, крепко обнимаю. Мама обнимает меня в ответ, положа голову на мою, а потом поднимает к себе на руки и сажает на колени. Снова обнимает крепко, утыкаясь в меня лбом, и начинает покачивать. Успокаивать. Даже тихо поет хорошо знакомую колыбельную — и все отступает…через какое-то время я и не помню, что плакала.
Смотрю на бархатную, черную коробку, по которой провожу пальцем, а потом смотрю на нее через плечо.
— Что там?
— Подарок.
— А можно посмотреть?
— Конечно можно, душа моя.
Открываю и вижу невероятно красивый цветок — Ирис. Его лепестки переливаются при даже самом, казалось, незначительном попадании света, а сам он представляет собой тончайшую, филигранную работу. Даже в этом возрасте, я поражаюсь таланту того, кто это сотворил, плавно, аккуратно, покручивая в пальцах за тонкий стебелек.
— Какой красивый…
— Будь осторожна, Амелия, — шепчет на ухо тепло мама, — Украшения нужно принимать с умом.
— Что?
— Никогда не принимай ничего у того, кому не можешь доверять. Запомни, что мужчины так создают ловушки, и никогда не попадайся в расставленный капкан.
Я непонимающе смотрю на нее, мама лишь слегка улыбается, забирает цветок и кладет его на место, а потом указывает головой в сторону лестницы.
— Пойдем, я покажу тебе кое что.
Мне всегда казалось, что я знаю ее комнату наизусть, так как достаточно часто играю здесь, наряжаясь в ее красивые платья и рассматривая косметику, особенно пузырьки с духами. Часто они у нее были чем-то украшены и имели такую забавную «подушку» круглой формы, которая так и напрашивалась на «нажатие». Но оказалось, что в ее комнате была скрыта тайна, под ковром, на котором я так часто сидела. Мама снимает его ловко, отгибая на правую сторону, и я вижу кучу табличек с какими-то словами, выведенными ровным почерком. Для своего возраста я читаю просто отлично, даже обгоняю сверстников на два года, но все равно не успеваю прочитать все. Мама наживает какую-то комбинацию и таблички резко втягиваются в пол, после чего отъезжает верхняя деревяшка, за которой скрываются две небольшие дверцы с кодовым замочком. Снова те же манипуляции, после которых раздается глухой хлопок.
— Вау-у-у…
Реагирую бурно, открыв рот, расширенными глазами наблюдаю за тем, как мама открывает свой тайник. Улыбается…
— Запомни навсегда: если хочешь что-то спрятать, ставь шифр, который поймешь только ты. Ну или кто-то, кто должен его угадать. Никогда не ставь цифры, даты, дни рождения — их взламывают первыми.
— Но ты вводила цифры…
— Не совсем.
— А что ты вводила?
— Номера букв, с которых начинаются наши имена. Твое, мое, твоего брата и твоего папы.
— А в первый раз?
Мама на секунду замирает, потом смотрит на меня, снова вглубь своего ящика, грустно улыбается и укладывают коробку, тихо отвечая на мой вопрос.
— Радуга моего сердца.
— Что?! — кривлюсь, мама это замечает и начинает смеяться, а потом подзывает к себе.
— Так твой папа говорил про меня.
— Почему?
Конечно мне интересно это, но гораздо более интересно посмотреть, что же она там прячет? Я встаю рядом, старательно разглядывая темноту, но вижу только корешки похожих коробок, а дальше мама и вовсе меня отвлекает, шепча на ушко.
— Потому что Ирис означает «радуга» с греческого.
Морщу носик и трусь ушком о плечо, потому что щекотно. Мама начинает звонко смеяться, а потом выуживает из недр своей сокровищницы зеленую, внушительную коробку. Она такая же бархатная, как та, что я видела внизу, но больше похожа на чемоданчик, и я сгораю от любопытства увидеть, что внутри.
На такой же зеленой подушке крест на крест лежат две золотые палочки, похожие на ветки дерева, на концах которых тоненькие цепочки-висюльки, украшенные красивыми, красными камнями. Повыше них находится еще одна вещь, которая отдаленно похожа на тиару, только меньше, но она — это самое настоящее произведение искусства. Золотые завитки, листья из того же металла и море красных, ярких камней.
— Это принадлежит тебе, радость моя…
Я не сразу понимаю, но когда поворачиваюсь к ней, громко проглатываю слюну и переспрашиваю.
— Мне?
— Это называется «кандзаси»[2], — произношу незнакомое слово одними губами, что маму заставляет только шире улыбаться, — В стране твоего отца женщины предпочитают минимализм в вопросе украшений, если это не украшение для волос.
— Это…
— Это две заколки, — по очереди указывает на веточки, а потом дает еще одну визуализацию, как бы вставляя две невидимые палочки в свою прическу по бокам, — Их носят так.
— А это?
— Это гребень. Его можно носить по разному, зависит от прически. Видишь круг у него внутри?
— Да.
— Это знак семьи твоего отца, а камни их визитная карточка. Это рубин. Каждому ребенку, рожденному в семье твоего отца, полагается дар, чтобы вы никогда не забывали откуда родом.
— У Элая тоже есть заколки? Ему бы подошло…
Раздается тихий смешок, и мама слегка пихает меня в плечо.
— Нет, Элаю даровали кое что другое.
— Что?
— Какая разница? Ни он, ни ты не получите эти подарки, пока не станете совершеннолетними.
— Почему?! Я хочу носить эти заколки в школу!
Мама звонко смеется и собирается что-то еще ответить, но…
18; Декабрь
…На стол резко, громко и хлестко бухается толстенный том. Я вздрагиваю и теряю нить со своим прошлым, вместо того так нагло и дерзко возвращаясь в плачевное настоящее.
— Класс, я привлек твое внимание, — холодно чеканит Алексей, на которого я смотрю удивленно хлопая глазами, — Если не хочешь попасть впросак, советую изучить. Настоятельно советую.
Он поворачивается ко мне спиной и идет к выходу из столовой, а за ним поднимается и Максимилиан. Он даже взглядом меня не удостаивает, присоседившись к этому холодному куску льда. Это меня удивляет? Нет. Я предпочитаю не зацикливаться, вместо того читаю название "настоятельно" рекомендованной книги.
«Энциклопедия этикета».
«Неожиданно…» — еще пару раз хлопаю глазами, как вдруг раздается еще один, хорошо знакомый голос.
— Леша!
Даже не так, это визг.
«Адель…»
За ним еще один голос, принадлежащий…
«Роме…»
Боже. Фыркаю и отталкиваю книгу, обняв себя руками и уставившись на заснеженные холмики за окном. Видеть их желания нет от слова «совсем», и одно только радует: если они здесь, оргия отменяется. Он мне не соврал…
— Амелия?!
Слегка прикрываю глаза, но потом смотрю в сторону входа в столовую. Там находится вся компания: Алексей, Адель, Рома и Максимилиан. Поседений стоит дальше всех, на меня не смотрит, снова что-то печатает в телефоне, а вот взгляд Адель я чувствую, даже когда отворачиваюсь.
Раньше я никогда этого не понимала, но теперь все встает на свои места: вот почему ее так ненавидели «обычные» ученицы нашей Академии, из смертных так сказать. Она окатывает меня такой порцией своей надменности, в которой буквально сиреной орало: ты ничто-ты ничто-ты ничто. Моя бывшая подруга меня за что-то сильно ненавидит, вот только я в толк взять не могу: за что? Это я должна была ее ненавидеть…но получается в результате несколько иначе.
— Что она здесь делает?! — пренебрежительно, но требовательно спросила у кого-то из братьев, только вот я не видела у кого именно.
Потому что снова не смотрела — мне плевать. Я даже головы не повернула, считая количество этих самых холмиков.
— Макс, ты слышишь?! — поднялась аж до ультразвука, и очевидно это не понравилось наследному принцу.
— Не ори, малышка.
— Я спросила…
— Я слышал.
— Тогда ответь!
— Сидит. Довольна?
— Ты понял, что я имею ввиду! Что. Она. Здесь. Делает?!
— Даже если ты будешь делать более активные паузы между словами, это ничего не поменяет: сидит.
— Леша! Скажи ему!
— Адель, успоко…
— Я не успокоюсь! Требую объяснений! Почему она здесь?! Ее здесь быть не должно, у нас важное дело! Посторонним…
— Она остается.
— Макс!
— Разговор окончен. Ори сколько влезет, но будет так, как я сказал!
Нет. Не будет. Я то знаю Адель очень и очень хорошо, так что понимаю, что это только начало скандала, который мне совершенно ни к чему слушать. Встаю, пока ор только разгоняется и просачиваюсь на кухню, остаюсь незамеченной. Знаю, что так и будет, они слишком увлечены друг другом, а значит я смогу выйти из этого дома, чтобы подышать.
Дверь на задний двор найти не составляет труда. Я ее приметила еще вчера ночью, вместе с вешалкой с куртками, полагаю, работников. Выбираю поменьше, но когда одеваю, буквально тону в рукавах и вообще, поэтому плюю с любыми попытками подобрать что-то комфортное, засовываю ноги в огромные валенки и толкаю дверь. На морозе дышится свободней, а еще становится понятно, что здесь просто огромная площадь. Не разбираюсь в сотках, конечно, но размах впечатляет, и самое смешное, что вокруг один только лес с высоченными соснами. Конечно я оборачиваюсь, чтобы посмотреть и на дом, который так будоражил воображение — это самый настоящий дворец! Три этажа, где-то два, а где-то и вовсе один (кажется, это называется «многоуровневый») и все в английском стиле. Мне так по крайней мере думается, глядя на красновато-коричневый кирпич вместе с белым, острые крыши и широкие дымоходы.
«Красиво…но здесь вряд ли постоянно живут…»
Потому что территория не очищена, не ухожена, да и я не видела ни одного человека из обслуживающего персонала. Наверно их совсем мало, человека два или три. Они делают максимум, но, естественно, чтобы ухаживать за таким огромным домом, нужно гораздо больше работников.
«Почему-то королевская семья этого не хочет…Очевидно, они могут себе позволить, но что-то их останавливает. Интересно…что?»
— Амелия?
Оборачиваюсь по наитию, но сразу отворачиваюсь — это Рома, а он уж точно не стоит на первом месте в моем топе людей, с кем я хотела бы говорить. Если честно, то он скорее на первом месте в обратном списке, ведь его предательство страшнее предательства остальных. Он был мне как брат, видел, как я расту, рос вместе со мной, наконец, а потом так просто воткнул мне нож в спину. Он даже не Кристина, чьи мотивы для меня так и остаются самой большой загадкой…
— Не хочешь со мной разговаривать? Понимаю.
Слышу, как тем не менее идет в мою сторону, останавливаясь за шаг. Мне не нравится быть к нему спиной, поэтому я поворачиваюсь и смотрю в когда-то любимые, родные глаза человека, которого я думала, что знаю. По факту нет, конечно, и это понимать больнее всего…
— Как ты?
Молчу. Слегка выгибаю бровь, но молчу, он опускает взгляд на свои ботинки и кивает пару раз.
— Я знаю, что… — неуверенно начинает, жмется, но потом словно берет себя в руки и смотрит точно в глаза, — Я все понимаю, правда, я поступил, как гандон, но ты не знаешь…Твою мать, Амелия…У нас были причины так поступить.
Мне хочется спросить, какие причины подтолкнули его предать меня, но я этого не делаю. Мне, на самом то деле, неинтересно слушать его нытье, вместо того, я собираюсь уйти. Хочу обогнуть его справа, он тут же перехватывает за локоть и горячо шепчет на ухо.
— У меня не было другого выбора, мне его просто не оставили! Они все хотят одного и…
— Убрал от нее руки!
Голос звучит так громко, что кажется, будто сразу отовсюду. Мы с Ромой резко переводим взгляд в одну сторону и видим Максимилиана. Он быстро приближается, Рома даже не успевает отойти на шаг, как он отталкивает его, а меня рывком ставит рядом. Даже немного позади. Только после этого я понимаю, что Рома не удержался на ногах и шлёпнулся в сугроб, а что самое неприятное: моим первым порывом даже сейчас осталось желание ему помочь. Я делаю неосознанный шаг, но всего один взгляд Максимилиана ставит точку на всех намерениях, а еще через миг к нему подбегает Адель.
— Какого хрена, Макс?! — смотрит на своего брата злобно, потом также злобно на меня.
Она явно хочет что-то сказать, но Максимилиан ее перебивает твердо и холодно.
— Еще раз он к ней подойдет, я разобью ему рожу и сломаю колени, чтобы твой сладкий мальчик больше никогда не мог заниматься единственным, для чего годиться. Вставать на них перед тобой.
Разговор окончен. Меня грубо хватают за руку и волокут в дом, а по дороге наследник не ленится, нагибается и шипит на ухо:
— Я сказал тебе «не сбегать». Когда ты научишься понимать с первого раза, твою мать?!
Меня вталкивают в дом, срывают куртку под холодным, изучающим взглядом Алексея, а потом снова тащат, но теперь в гостиную. Там я занимаю место в кресле, не по своей воле, конечно, меня в него просто запихивают, а на колени кидают толстую энциклопедию.
— Изучай. Последуй хотя бы одному совету, а не создавай проблемы. Хотя бы, сука, один раз!
Не понимаю, почему он так взбесился, но предпочитаю не провоцировать дальше. Мне не нравится, как он на меня смотрит — слишком зло, и внутри просыпается страх.
«Наверно это инстинкт самосохранения…»
Я открываю книгу, чтобы просто была причина не поднимать глаз, которая мне очень понадобилась через пятнадцать минут. Семья собирается в гостиной и так, будто ничего и не было вовсе. Они смеются, делятся последними новостями, что-то рассказывают друг другу. Адель смеется звонко, так что зубы сводит, и в конце концов я не выдерживаю и пересаживаюсь подальше от них, к окну. Там стоит небольшой столик с какой-то статуей голого мужика, а рядом два стула. Я заняла правый, чтобы спрятать спину и быть к ним лицом…чтобы все видеть.
Ближе к вечеру фасад дома освещают фары, от которых я морщусь, а внутренне понимаю — будет еще одна встреча, которая не принесет мне ничего хорошего. Так и вышло. Арай и Кристина выходят из дорого внедорожника и следуют до двери, а когда видят внутри меня, после обмена любезностями, рукопожатиями и поцелуями, Арай тоже закатывает скандал. Кристина даже ни разу не взглянула в мою сторону, но и я не ищу с ней встречи — мне она ни к чему. Я прикладываюсь на одну руку, медленно перелистывая страницы, но не читая, и снова пытаюсь абстрагироваться, потому что все странно…Они улыбаются, шутят, на следующий день прямо с утра, Адель с Крис вообще прутся делать снеговик, как заправские подружки. Но я чувствую, что все они что-то скрывают, а еще чувствую, как медленно, но верно, нарастает напряжение…Следующие гости его только добавляют.
Михаил и Женя. Они паркуются у машины Арая, но долго не выходят. В итоге сначала дверь открывается со стороны Жени, которая просто пулей вылетает на улицу, а потом бежит до дома и, ни с кем не здороваясь, будто в слезах уносится наверх, как ураган. Михаил залетает следом и также оперевшись на перила орет ей в спину:
— Женя, да подожди ты!..
Хлопок дверью. Михаил с громким выдохом утыкается в свою внушительную руку, и даже не отвлекается от своих душевных страданий, когда слышит смешок Максимилиана. Тот встает рядом, и я снова хочу себя убить: вот они просто невероятно похожи…
«Господи, ты просто идиотка…»
— Все настолько скверно?
— Заткнись, твою мать, это все ваша вина… — бубнит, от чего и Алексей давит улыбку, не отрываясь от книги, которую он как раз читает.
— Да брось…
— Заткнись! — спихивает руку младшего брата, а потом злобно смотрит ему в глаза, — Я так и знал, что этим все кончится!
— У нас был другой выбор?
— Был! Не вмешивать девчонку!
— Кстати, о котятах. Поздоровайся.
Краснею моментально, так как Михаил резко поворачивается и безошибочно находит меня взглядом, а я буквально вижу, как он от «медленной» скорости закипания, резко прыгает на «супер-космическую».
— Ты притащил ее сюда?! Ты совсем больной что ли?!
— А куда мне было ее девать? — снисходительно-саркастично интересуется, пока я мечтаю вновь исчезнуть.
Они говорят обо мне, как о вещи, при том очень и очень неудобной. Это уже не «неприятно», а просто кошмар какой-то. Ощущения утрирует факт нахождения в комнате просто кучи людей, которые: а) видели меня голой; б) знаю и всегда знали гораздо больше моей скромной персоны; в) ненавидят меня. Я чувствую, как по мне, словно острыми бритвами, проходятся взглядами все они, но решаю не отвечать. Ни на кого не смотрю, утыкаюсь в книгу, лишь когда Михаил по-настоящему взрывается и разворачивается в глубь дома, коротко провожаю его спину, и то потому что он начинает орать что-то на итальянском. Максимилиан смотрит туда же, куда я секунду назад, тихо посмеивается, а потом цыкает и идет за ним.
«Просто класс…»
Плюс всего этого в том, что ужина, как вчера не будет. Вчера был просто кошмар — я сидела за столом с этими людьми и мечтала сдохнуть. Адель пару раз прошлась по мне «незаметно», Кристина продолжала игнорировать, зато Арай поддерживал шуточки смехом, а Максимилиан прожигал во мне дыры, будто я что-то плохое ему сделала. Так что да, я была рада, что на сегодня мои полномочия «всё». Ушла в комнату, где заняла свое место на кресле, подтянула ноги к груди и смотрела в окно, а потом не заметила, как заснула.
Чувствую легкое прикосновение к плечу, и не реагирую, тогда прикосновение становится тверже. Трясет. Я почему-то пугаюсь и резко распахиваю глаза, отпрянув от источника моего «волнения», но это Женя. Она сидит передо мной на корточках, воровато оглядывается, а потом вдруг горячо шепчет.
— Привет, Амелия…
Сначала я в тупике, хлопаю глазами и силюсь до конца проснуться, но, кажется, она торопится…
— Прости, что так тебя бужу, но нам надо поговорить. Сейчас — не вариант. Мужчины обсуждает кое что внизу, да и народу слишком много и…В час ночи спустись на кухню, я буду тебя ждать. Это очень важно.
— Я не смогу выйти…
— Почему?
— Максимилиан не разрешает.
Женя на секунду застывает, смотрит на меня как-то странно, неуверенно, но потом я вижу, как в глубине ее глаз вспыхивает злость, и она цедит сквозь зубы.
— Не волнуйся. Сегодня он вырубиться достаточно быстро.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что сейчас они буду много пить, а до часу много времени. Приходи, пожалуйста…
Не знаю почему, но я решаю ей довериться. Так странно это, она — дочь врага, сестра самого ненавистного ублюдка, жена человека, чей брат держит меня в заложниках, а я ей верю…Ну и, справедливости ради, Женя оказывается права. Максимилиан приходит где-то в половину первого и сразу заваливается на кровать, а через десять минут глубоко засыпает. Я проверяю.
Подхожу ближе — ничего. Долго смотрю — ничего. Пихаю — и снова ничего! Он в отрубе, и тогда я решаюсь. Крадучись подхожу к двери, очень аккуратно ее открываю и выскальзываю в коридор. Дом погружен в тишину. Я не знаю, что меня ждет внизу, и что скажет Женя, но почему-то мне кажется, что она единственная, кому я на самом деле могу верить.
Девушка уже ждет меня на месте, а как только видит, хватает меня за руку и быстро ведет в дальнюю сторону кухни, где открывает дверь и заводит в темное, холодное помещение.
— Осторожно, здесь ступеньки.
— Куда мы идем?
— Не волнуйся, это винный погреб.
Свет включается, а я понимаю, что если поджечь этот дом, он будет гореть ярче новогодней елки, потому что бутылок здесь просто миллион. Несколько рядов высоченных, деревянных стеллажей, заполненных от потолка до пола, и Женя, видя мой открытый рот, тихо посмеивается.
— Удивлена?
— Это целый магазин! К магазину шмотья я как бы привыкла, но это…
— Они наполовину итальянцы, — пожимает плечами и снова берет меня за руку, уводя вглубь погреба, — Вино у них в крови, да и Мария его очень…
— Женя, куда мы идем?!
Перебиваю и вырываюсь, резко торможу в одном из проходов, и жду, когда она повернется. Женя делает это не сразу, лишь через мгновение вздохнув, кивает и смотрит наконец мне в глаза.
— Я хотела поговорить.
— О чем?
— Когда ты была в нашем доме, я думала, что ты все понимаешь.
Это не новость, я и без признания догадалась, но была польщена. Слегка киваю, опуская глаза в пол, и тогда Евгения подходит ближе, бережно взяв мою руку.
— Мне так жаль, что с тобой это все произошло…Ты не заслужила…
— Да…спасибо.
— Я и подумать не могла, что они пойдут на такую глупость!
— А что ты знаешь? — она вздыхает и отпускает меня, отходит на шаг и обнимает себя руками, как я, словно хочет защититься, а потом шепчет.
— Ты скоро сама все услышишь, я не могу…Амелия, я не могу сказать, что происходит, потому что не знаю, что тебе можно слышать, а что нет.
— Не поняла.
— Завтра приедет Марина… — она слегка ежится, не смотрит мне в глаза, и от этого я напрягаюсь сильнее, — И ты все узнаешь.
— Почему ты так странно себя ведешь?
Снова вздыхает, а потом медленно поднимает глаза и еще тише произносит.
— Потому что Марина — это кошмар. В твоем случае.
— Я ее видела всего раз…
— Не имеет значения. Твоя сестра…все дело в Лилиане. Она много чего натворила, а Марина не из тех, кто прощает, особенно когда дело касается ее младших братьев.
«Эм…» — все, что происходит в моей голове, а от следующего признания и вовсе становится страшно.
— Она тебя уничтожит. Я хотела тебя предупредить об этом — держись от нее, как можно дальше. Не реагируй на провокации, старайся вообще ее не слушать. Лучше не смотри в глаза. Ты подстрелила ее любимого, младшего братика у нее на глазах…Она устроит тебе ад на земле, ты очень многое услышишь и узнаешь, но…умоляю, будь умнее.
— Я…
— И еще…в этом доме у тебя нет друзей. Забудь обо всем, что ты знала раньше. Их нет. Все эти люди ненавидят тебя не меньше, и если у них будет возможность, они только присоединятся к Марине…
— Кристина тоже?
— Да.
— Но почему? — почти плачу, цепляясь за мягких, шоколадный свитер, — Я думала, что она любит мою сестру…
— Ты ошибаешься, Амелия. Я точно не знаю, клянусь, но по-моему там дело в Арае и…
— Если ты так хочешь что-то узнать, котенок…
«ТВОЮ МАТЬ!!!»
Я застываю буквально как статуя, расширив глаза. Сердце бьется где-то в пятках, а сама я чувствую, как медленно кровь отливает от лица, когда я слышу шаги за своей спиной. Мерные, спокойные, но такие опасные…
— …Ты могла спросить лично.
Голос останавливается точно за моей спиной вместе с теплом его тела, и по взгляду Евгении, которая точно также притихла, я понимаю — мне конец.
Кандзаси — японские традиционные женские украшения для волос. Кандзаси носят с кимоно.