Поняв, что иного выхода нет, я собрал положенные на столик монетки и сунул в карман.
Официант был на седьмом небе от счастья и заулыбался, а затем, отвесив на прощание низкий поклон, ушёл всё той же походочкой в глубину зала.
Мы встали и направились к двери,
– Жаль, что вы уже уходите,- твердил лис.- В самом деле жаль,- Только сейчас, как я уже говорил,- начинается самое интересное. Такой забавы вы наверняка ещё не видали.
– А какая забава?- осведомилась моя жена, которая всегда была почему-то любопытнее меня.
– Игра в апельсины.
вило, ничего не делал, а я меж тем качал* да качал до потери сознания.
Даже вылезший из палатки Тютюра, которого разбудило шипение насоса, присел поблизости и следил сочувственно за моей деятельностью. Он попытался даже мне помочь. Несколько раз пробовал сунуть свою мордочку в ниппель, чтобы дыхнуть вместе с насосом.
Около восьми всё было уже готово. Камилл стоял вновь на своих четырёх колёсах, зато я свалился под сосну, чтоб прийти в себя.
Две или три минуты мне суждено было полежать в покое, как вдруг прилетела большая пёстрая птица и, точно прилепившись к сосне, принялась стучать по стволу. Удары были то реже, то чаще, совсем как у радиотелеграфиста.
Моя жена, в прошлом харцерка (Харцеры – скауты в современной Польше), разбирается в азбуке Морзе, владеет как звуковой, так и световой сигнализацией. Услыхав этот стук, она тут же закричала:
– Слушай, он что-то сообщает.
– Кто?
– Ну дятел, который сидит у тебя над головой.
– Что именно?
– Минуточку, надо послушать внимательней.
– Ну так послушай и переведи мне, если что-то ещё помнишь.
– Конечно, помню,- ответила жена и обратилась вся в слух.
Ещё несколько ударов эхо разнесло по поляне.
– Ну что он там говорит?- спросил я, заинтригованный.
– Он говорит: «Доброе утро, вот и я».
– Пока ничего особенного. Продолжай приём.
Дятел вновь долбанул несколько раз по стволу, а жена перевела:
– Говорит, что уже восемь.
Я взглянул на часы. В самом деле, восемь.
– Это и без него известно,- буркнул я, нимало этим не взволнованный.
Теперь постукивание шло без пауз,
– Он сообщает, что договаривался с нами на восемь и что явился без опоздания.
– Я с ним не договаривался,- бросил я угрюмо.
– И я тоже. Может, Тютюра?
– Сомневаюсь.
– Но он настаивает,- продолжала жена,- уверяет, что договорился.
– Это выше всякого понимания!- воскликнул я.- Я не только ни с каким дятлом не договаривался, больше того, у меня в жизни ни одного знакомого дятла не было. Не помню даже, чтоб у кого-то из родственников был знакомый дятел».. Может, в твоей семье?
– Откуда!- запротестовала жена.- Я и слыхом не слыхала. А он всё долбит да долбит, что договаривался…
– Требуй разъяснений.
– Каким образом?
– Постучи так же, как он. Умеешь или не умеешь?
– Конечно, умею. Но ведь клюва у меня нету.
– Что правда, то правда,- согласился я.- Знаешь что, возьми из багажника молоток или клещи и постучи о ствол. Я думаю, этого будет достаточно.
Жена вынула из багажника молоток, и минуту спустя поляна огласилась двойным перестуком. Теперь это был уже разговор. Сперва слышался молоток, стучавший внизу по стволу, затем j сверху ему отвечал клюв.
Продолжалось так минут десять. Наконец моя жена, изрядно настучавшись, сказала:
– Ну, кажется, я всё выяснила. Ты знаешь, кто это?
– Понятия не имею,- ответил я, поскольку и в самом деле не имел ни малейшего понятия.
– Это наш вчерашний знакомец.
– – Какой?- переспросил я, по-прежнему недоумевали- Мы вчера перезнакомились с такой уймой всякого зверья… Но дятла я что-то не припомню.
– Это тот, самый последний, который достал нам четвёртую камеру… которого мы обещали взять автостопом. Ну, вспомнил или нет?
– Ещё бы!- воскликнул я,- но тот был совсем другой.
– Совершенно верно. Однако, прощаясь, он сказал, что переоденется.
– Переоденется?.. Но ведь это уже называется преобразиться, а не переодеться. Переодеться – это, скажем, надеть другой костюм, ну, приклеить бороду… Вот что значит переодеться. Женщина может переодеться мужчиной, ребёнок – стариком, волк – бабушкой, мельник – трубочистом. Всё это известно. Но здесь…