Лень, по поговорке, раньше нас родилась. А скука и того раньше. Какой древний пережиток!
Отшельник говорит: «Веселиться через силу умеют лишь сильные люди».
Лето на дворе.
Небо дождем заряжено, льет второй день.
Отшельник и Сережка уехали в пионерский лагерь, живут там, в ус не дуют. Я сам лишь позавчера вернулся из лагеря, теперь валяюсь на диване и смотрю, как бойкий паук вьет свою рыбацкую сеть.
На Клязьме бухал паровой молот. Сначала сквозь дождь доносилось — «Чш-ш!», потом — «Вщ-здох!» — и как-то влажно звенела чашка на столе. Вчера я с утра, пока не было дождя, как привязанная коза, торчал на берегу. Ну вбивают и вбивают сваи, меня не спрашивают.
Скука.
Я по-разному пытался отделаться от нее — пел, свистел, читал, разобрал приемник. А собрать не захотел — опять стало скучно. Скука все глубже, глубже запускала в меня когти. Я даже подумал, что по мне скоро ржавчина пойдет.
Потом я сел писать рассказ. Выбрал хорошую ручку, взял чистую тетрадь. «Я с детства люблю город Рязань. — Сам удивился, почему с этого началось. — Мне кажется, это единственный город, в котором осталось что-то от старинной Руси: от богатырей, витязей, Соловья-разбойника и бродячих гусляров.
Там ходит Балда по базару. Попы его не берут, сами безработные сидят. А Балда не тужит, всему городу служит — забор вокруг Рязани строит, щелчками гвозди вколачивает. Все вокруг толкаются, с удивлением на Балду смотрят. И я… поеду, посмотрю…»
Мне вдруг, и правда, ужасно захотелось самому поехать в славный город Рязань. Я посидел еще немного, бросил ручку и опять лег на диван. Паучишка бегал, таскал за собой бесконечную нить.
Дождь за окном шевелился, шевель-лился.
Я подумал, что дождь залил всю землю, мир уже по горло в этом тягучем дожде, и не пора ли мне строить ковчег? В дверь тарабахнуло. Я открыл. На пороге стояла нежданная Марионетта Григорьевна.
— Проходите! — растерялся я.
Она прошла и села на диван.
— Родители на работе, сестренка в лагере, Артем валяется на диване, — сама себе рассказала Марионетта. — А в это время на свете происходят интересные события.
— Что, кто-то уже ковчег строит? — спросил я с усмешкой.
— Ну-у, ковчег!
— Тогда меня не интересуют никакие события: «и которые в дальнем свете, ни которые в ближнем, — вяло сказал я.
— Через улицу. В подвале вон той девятиэтажки открылся детский клуб «Алый парус».
В подвале «Алый парус», надо же!
— Лучше бы они назвали «Дети подземелья»! — сказал я.
— Не остри так грубо, Артем! Не они, а мы! Мы открыли детский клуб. Нам хочется, чтобы ты принял участие.
— А мне не хочется, — оказал я.
— Нам новенькое фортепиано привезли, два хороших стола для пинг-понга. Мы задумали провести шахматную олимпиаду…
— Надоело, — сказал я. — Олимпиады, спартакиады, кавеэны, марафоны!
— Ты бы мог создать у нас футбольную или волейбольную команду!
Я чуть не застонал от досады.
— Во дворе мог бы, если бы ребята вернулись! И вообще мне все это неинтересно!
Марионетта огорчилась. Когда она вошла, на ней искрились капельки дождя, она была блестящая, оживленная, а сейчас сидела просто мокрая.
— Что же тебе интересно?
— Хотите знать? Пожалуйста! Землю насквозь просверлить! Клязьму повернуть назад! Колодцы выворачивать наизнанку! Четыреста кошек запрячь в бричку! Когда будете такими делами заниматься, я обязательно приду, если даже не позовете. Кошек наловлю сам!
— Артем, Артем! — Марионетта покачала головой. — Вся нормальная жизнь, по-твоему, ерунда?
— Это вам кажется, что жизнь нормальная, а на самом деле она не нормальная!
— Ты будто плесенью покрылся от сырости, Артем. Может, заболел? Может, врача вызвать?
— Это вы все больные! — не сдержавшись, зло сказал я. — Кубики, клубики в подвале, игрушки для малолетних!
— Все же я позову врача! — сказала Марионетта, вставая.
— Отвечать будете за ложный вызов!
Она еще раз покачала головой и ушла.
Вечером мама, а она летом работала воспитателем в городском пионерском лагере, тоже сказала мне:
— Да что с тобой, сын, ты рассыпанный какой-то?! Тебе, друг, двигаться надо!
— Куда?
— А это все равно! С утра наладь велосипед и поезжай куда-нибудь. В любую сторону. Съезди в лагерь к друзьям. Лень в тебе угнездилась, оттого и скука и тоска.
Паук раскачал невод, убеждаясь, что соткано крепко, и притворился в углу, будто он засохшая муха.
— Эх ты, слышал, двигаться надо! — сказал я пауку и смел паутину. — А то заскучаешь сидя!
Он огорченно задергал лапками и побежал по потолку.
Назавтра я починил велосипед и покатил к Отшельнику и Сережке. До лагеря можно было добраться прямой дорогой и в обход лесной тропинкой. Я двинулся лесом.
На полпути меня догнала свирепая гроза. Над высокими зонтами сосен желтые злые тучи с грохотом дрались. А я ехал себе, звонил в звоночек.
И тут тучи ахнули таким тяжким ударом, что я свалился с велосипеда и заполз под дрожащий куст. Там под листьями попискивала обомлевшая мышь. Я лежал рядом с мышью, и мне казалось, что я сейчас лопну: этот адский гул наполнил меня всего, распирая ребра изнутри. В лесу раздавались глухие взрывы, это, наверное, бились о деревья разлетающиеся осколки чудовищного грохота!
Мне захотелось зареветь под мокрым кустом. Вдруг по-новому вспомнились эти два дня: каким я был занудой, нытиком. Как посмеялся над Марионеттой, над «Алым парусом», мирно вплывшим в тихий подвал…
Неужели людьми мы становимся, когда над головой гром грянет?
Яростно пролился ливень, будто Земля на бешеном ходу проскочила сквозь водопад. Налетел ветер, в небе что-то хлопнуло и словно свистнул гигантский кнут. Гроза унеслась пугать, а может быть, и приводить в чувство другие леса и других людей.
Я тихонько поехал дальше. Я ехал, удивляясь всему и все запоминая: грибные запахи, вымытое небо, лесную дорогу с лукавыми поворотами.
Как будто в новом мире на новом велосипеде ехал новый человек.
Какой народ самый веселый в мире?
Говорят, на далеких островах живут беззаботные люди, которые день и ночь смеются: когда солнце, когда звезды, когда дождь, когда палец покажут…
Счастье ли это?
Отшельник говорит: «Всегда быть веселой умеет лишь кукла, и то — новая».
Я читал, что в Америке проводятся такие соревнования: кто больше сигарет выкурит, кто дальше плюнет, кто быстрее пианино разломает… На конкурсе «смехачей» один несчастный смеялся подряд чуть не двое суток. Всех пересмеял, у всех челюсти свело давно, а он все смеялся.
Жутко, наверное, было смотреть на него, беднягу.
Отшельник говорит: «Соловей веселится — поет, а огонь веселится — дом сжигает».
Ирка Махалина дала в своих «Вилах» ужасную заметку, почти слово в слово списанную из сборника «Анекдотов о Ходже Насреддине»: «Артема Остролуцкого поймал в своем саду хозяин:
— Ты как сюда попал?
— Поднялся ветер, и меня перебросило через забор…
— А за пазухой что?
— Ветер бросал меня из стороны в сторону, и я хватался руками за яблоки…
— А почему за пазуху складывал?
— Сам удивляюсь…»
Всем было весело от этого старого дурного анекдота. «Сам удивляюсь…» Никогда бы я так не сказал. Вот Махалина, вот кому-то достанется невеста, не обрадуется!
Смех лечит. Сколько раз мы слышали эту фразу! Хочешь быть веселым человеком, надо чаще смеяться. Развеселить других — несложней, но и это можно. А вот всегда помнить, что смех — лекарство, и веселить при этом всех — слава такому веселому человеку!
Малыши у нашего дома решили организовать цирк. Ленка записалась в певицы и акробаты, Жанна пошла в дрессировщицы, дошкольник Минька Голопятов вызвался в фокусники. Меня для поддержания авторитета цирка позвали директором.
Расположились мы на уютной лужайке. Я произнес короткую вступительную речь:
— Много существует на свете всяких цирков, но ни один не сравнится с нашим. У нас цирк без подделок и махинаций. За честным исполнением номеров следят сами зрители. Называется цирк «Мы и сами с усами!». Объявляю первый номер: песня «Арлекино» в исполнении популярной, но пока никому еще не известной певицы Елены Остролуцкой.
Ленка спела уже надоевшую песню про Арлекина. Потом она запрыгала по лужайке, взмахивая широкими рукавами — изображала двадцатикилограммовую бабочку. Последний номер был ничего: Ленка переворачивалась через голову, да так быстро, что ноги в черном трико замелькали, как черные спицы в велосипедном колесе. Я и не подозревал в сестренке таких талантов. Под восторженные аплодисменты малышей и двух чьих-то бабушек Ленка поклонилась и села.
— Страшнее кошки зверя нет! Эту поговорку придумали не поэты и не мыши, а циркачи! Кошки — самые не поддающиеся дрессировке звери! Но сейчас Жанна со своим всемирно известным котом Джоном хочет доказать, что это не гак.
— Надо, чтобы было тихо! — оказала она мне.
— Кто вякнет, выведу из цирка! — предупредил я. — Величанский, уберись со сцены!
Жанна позвала:
— Кис-с, кис-с!
Из-за спины малышей появился черный котище, большой и мрачный. Он шел медленно и важно. Жанна чуть сгорбилась, кот вспрыгнул на ее плечо, изогнулся и потерся о Жаннин затылок.
Жанна устроила замечательное представление. Котище послушно ходил за ней, валялся на траве, задумчиво жуя свой хвост. Когда Жанна достала из кармана конфету, он сам развернул ее и слопал.
Проделав все это, кот умильно посмотрел на Жанну: мол, довольна ли ты мной, душа моя хозяйка?
Все были в восторге, даже я хлопал.
— Самые знаменитые индийские факиры, маги и йоги просят директора детского сада номер тридцать разрешить им увидеться с Минькой Голопятовым. Они хотели бы поучиться у Миньки фокусам. Директор сейчас раздумывает — разрешить или нет, потому что фокусы Голопятова почти государственная тайна, военный секрет. Таких чудес ни в Индии, ни в Африке еще не видели! Так что смотрите во все глаза и удивляйтесь!
Дошкольник шумно дышал за моей спиной.
— Очень хитрые фокусы! — хриплым от волнения голосом выкрикнул он. — Первый фокус думательный: кто отгадает, какие мысли у меня в голове?
С минуту все ошарашенно молчали.
— Не знаете! — победно сказал дошкольник.
— Наверное, глупые! — басом сказал второклассник Величанский. — Какие могут быть мысли у такой балды?!
— Это у тебя глупые!
— У меня есть одна умная мысль! — закричал второклассник. — Треснуть тебя по башке!
— Артем!.. — обратился дошкольник.
— Замолчи, Величанский! — сказал я. — Без билета, наверное, пролез, а разоряешься как с билетом. Шпарь дальше, Миня!
— Видите воду в бутылке? — Минька показал бутылку с водой. — Отвернитесь все, через минуту воды не будет!
Все отвернулись. Было слышно, как булькает в узком горлышке вода. Мы все опять повернулись и увидели, как Голопятов спиной к нам старательно выливает воду из бутылки.
— Все? — спросил я.
Он показал пустую бутылку.
— Все.
— Эй, Голопятов, фокусник! — крикнул Величанский. — Такие фокусы дома козе показывай!
— Я еще по-турецки сидеть умею, — неуверенно предложил дошкольник, — и загадку знаю: тенет, а не Волга, что такое?
Я больше не мог, меня всего трясло от хохота. Величанский выпучился, стал красным и закряхтел: «О-хо-хо!» Через минуту трава на лужайке полегла — зрители катались, держась за животы.
— Мировая загадка, Голопятов! — стонал Величанский. — Бежит, а не собака!
И все наперебой стали кричать:
— На дереве, а не яблоко?
— Идет, а не дождь?
— В лес, а не по дрова?
— Большой, а не умный?
— Внимание! — сказал я, когда все немного успокоились. — Тяжел труд акробата, дрессировщика, клоуна. Выходя на сцену, эти люди думают о том, чтобы развеселить и порадовать нас. Награда им — наши аплодисменты. Что же, поблагодарим Миню Голопятова!
Может быть, никогда в жизни Миньке больше не будут хлопать так, как в этот раз. Он сиял от счастья. А когда Величанский крикнул со смехом:
— У дошкольника на плечах, а не голова, — что?
Пять или шесть голосов ответили:
— У тебя самого… кочан!
Утром я вспомнил, что сегодня день рождения мамы.
— Ленка! — сказал я. — В доме номер восемнадцать объявляется аврал! Моем полы, посуду… чтобы все в доме блестело!
И еще мне пришло в голову: хорошо бы испечь пирог, большой именинный пирог с изюмом, поджаристой корочкой, поставить его к приходу мамы, на стол, покрытый белой скатертью, и окружить тонкими, горящими свечками.
Я взял большую фарфоровую чашку, насыпал в нее муки, налил воды, разбил туда же пять яиц, накидал изюму и стал месить тесто. Получилось, но какое-то странно липкое. Я весь перемазался. У меня даже на ухе висел комочек теста, а руки я поднимал с трудом…
— Ленка, тащи сюда противень и соскребай с меня ложкой! — велел я.
Она так и сделала. Получился полный противень теста. Я пригладил его, вывел буквы: «Маме» и сунул в духовку. И мы с Ленкой сели ждать, когда в доме запахнет пирогом.
Через пять минут из духовки повалил дым. Пирог сверху был жидким, а снизу подло горел. Я убавил огонь и сунул пирог на прежнее место. Дым повалил почти сразу — черный, едкий.
— Я знаю, что делать! — предложила Ленка. — Надо его перевернуть в другой противень и с другой стороны жарить.
Я хотел перевернуть, он не отлипает. Тогда маленький противень с пирогом я положил вверх дном в другой, побольше. Получился железный сундучок: в середине — пирог.
Когда я снова вытащил это металлическое сооружение, оно дымило на полу, трещало и подпрыгивало. Я погнул нож, пытаясь отлепить один противень от другого, потом взял молоток и стал выколачивать пирог. Пирог выколачивался по кускам, и они валялись по всей кухне.
Ленка молча со страхом смотрела, во что превратилась кухня.
— Молчишь?! — сказал я ей. — Женщина называется! В пирогах ничего не понимает! Тесто даже не умеет делать!
Ленка заплакала. Я опомнился.
— Ну, Ленка, хватит, извини! Извини, говорю, а то сейчас тресту! К черту пироги эти, давай быстро приберемся!
Мы прибрались. Я побежал на Клязьму и, в чем был, прыгнул в воду. От меня по реке пошло мутное облако, мальки так и закружились вокруг. Настроение было такое, что домой идти не хотелось. Конечно, я был уверен в маме, знал, что она не будет ругать за погубленные изюм, яйца и муку. Просто я сам ругал себя и злился.
А мама обняла меня и сказала:
— Спасибо, сынок, что ты хотел испечь мне пирог! Ну не получилось… У меня тоже не все сразу получалось, и я говорила себе: не вешай носа, улыбнись и попробуй еще.
А потом был белый стол и прекрасный именинный пирог, испеченный мамой, и тонкие горящие свечи вокруг. Я ткнул пальцем в пирог и профессионально сказал:
— Хорошо прожарился!
И все засмеялись. И я сам засмеялся.
Отшельник говорит: «Добрый смех лечит, злой — калечит».