«И вроде маршрутов донельзя и столько карт,
но есть и дороги, с которых нельзя сойти…».
Deacon
— Странная история у нас, правда? Впору звонить в Индию, там точно заинтересуются.
— Да, Болливуд будет в восторге!
Они смеются, и Эмили становится светло на душе. Так хорошо… Определенно, Сергей ей нравится всё больше и больше.
— Расскажи мне о ней, пожалуйста, — с губ слетает тихая просьба, на которую она очень долго решалась.
Некий момент истины, точка невозврата и сакральное откровение, способное перевернуть жизнь. Эмили доверчиво вглядывается в глаза, будто отражающие её собственные. И молит мысленно. Только бы это не сломало вновь.
Сергей вздыхает, потирает виски и кивает.
— Ты на неё похожа, Эм.
Первая же фраза бьет по голове обухом. Сколько раз за последние годы она задавала вопрос, есть ли в ней черты женщины, давшей жизнь? Ведь, по сути, она похожа на отца…и одновременно слишком не похожа. Но раньше расхожесть во внешности сестер с её собственной никогда не интересовала Эмили. А теперь…
— Глаза у нас с тобой от неё… Но в остальном я вылитый папа. Наверное, это не так удивительно, мы же единоутробные. И совсем разные… Это сложно. Говорить о том, чего не знаешь. Если бы не неё приближающаяся смерть, вряд ли мама рассказала бы мне о тебе.
В этот миг ей становится невыносимо больно. Дыхание перехватывает от накативших слёз. Но девушка стойко молчит.
— Она была заботливой, тихой и очень улыбчивой. Всегда с добротой относилась к окружающим и хотела помочь всем и каждому, даже во вред себе. Так и не вышла больше замуж, будто её ранили очень глубоко. Даже не помню, чтобы у неё были отношения после… — запинается неловко, — после твоего отца. Она посвятила свою жизнь мне. Очень любила, оберегала. Сама понимаешь, когда я узнал о её болезни, сделал всё, чтобы не допустить такого финала… Но, увы. Потерял её.
После этих слов воцарилась тишина. Эмили растерянно озирается по сторонам, отмечая, что люди вокруг безмятежны и веселы, наслаждаясь каникулами и праздничными днями, когда как у неё внутри смертоносная буря, от которой никуда не деться, никак не укрыться и не спрятаться от последствий.
— Мне иногда кажется, что мама начала чахнуть ещё в тот день, когда тебя отобрали и запретили видеть. Я только недавно понял, что грусть в глазах, которую постоянно замечал, была о тебе.
Сергей всё говорит и говорит, в его голосе щемящая теплота, а взор — нежный, уносящий в прошлое. И столько в нем любви к матери, что сердце непроизвольно сжимается горестно.
— У тебя есть её фотографии? — девушка замирает.
— Нет, к сожалению. Мне даже телефон пришлось продать, хожу с этим кнопочным, — смеется скованно, демонстрируя старенький аппарат. — Я как-то не додумался взять с собой печатные… Прости. В следующий раз. Если смогу приехать, конечно.
До Эмили только сейчас доходит, что у Сергея вообще нет лишних средств, а в Сочи он прилетает второй раз, чтобы её увидеть. Становится стыдно и как-то паршиво от мысли, что такой потрясающий человек едва сводит концы с концами после того, как всё вложил в лечение больной раком матери.
— Извини, что задам такой вопрос. А как ты живешь после…ну, после того, как всего лишился?
— Пытаюсь пробиться. Снимаю однушку на окраине. Пока не получается с ипотекой, у меня большие долги. Поэтому и не смог сообщить сразу. Денег приехать и найти тебя не было. Только спустя полгода получилось поднакопить.
— Я хотела бы помочь тебе…
— Прекрати. Не будем об этом, пожалуйста, — его тон очень резок, и девушка осознает, как задела мужское самолюбие своим предложением.
— Извини, — вздыхает тяжело.
Дальше разговор перетекает в привычное русло. Они обсуждают что-то, вспоминают мелочи из жизни, делятся воспоминаниями. Сейчас ей легче с ним общаться, чем в первые две встречи. Тогда выбора не было. Приходилось обговаривать скупую голую хронику — кто, когда, почему, как… Пребывать в шоке от осознания неоспоримого факта — у нее есть брат! И была…родная мать.
Рыдать после такой информации получалось только под душем, чтобы не пугать гостившую Тину. Обе встречи оставили такое неизгладимое впечатление, что, добравшись домой, Эмили закрывалась в ванной и давала волю истерике на долгий час-полтора. В голове не укладывалось, что её рождение имело такую…порочную тайну. Мерзко от осознания того, что ты плод измены…
— Прости, мне уже пора, — её отвлекает очередной звонок Лали. — Я обещала и уже опоздала…
— Конечно, я понимаю. У меня рейс послезавтра. Мы еще успеем увидеться.
— Я бы с радостью сейчас пригласила тебя к сестре, но…
— Нет-нет, всё нормально. Не стоит усложнять ситуацию такими знакомствами. Иди, Эмили. Всё хорошо.
Девушка надевает куртку и смущенно закусывает губу. Ей хочется обнять Сергея, но не знает, насколько правильно и уместно это будет выглядеть.
К счастью, эту дилемму он разрешает сам, притягивая её к себе на прощание. И Эмили счастливо улыбается, практически лопаясь от нарастающей к нему привязанности. Разве такое бывает? Они почти не знают друг друга, но, видимо, родная кровь…
Всю дорогу в такси девушка борется со слезами, анализирует и пытается переварить эту дикость… И не знает, с кем поделиться, у кого попросить совета, как поступить дальше. Ужасно хочется разговорить отца, но она понимает, что это причинит боль маме… А жить, делая вид, что всё замечательно, Эмили не сможет…
— Явилась, дочь заблудшая! — Лали чмокает в обе щеки и стискивает настолько рьяно, что лишает её кислорода. — Не знаю, почему, но я по тебе чертовски скучала!
Девушка, опешив, слабо улыбается и вручает подарок на новоселье. Затем следует за хозяйкой, которая показывает двухэтажный дом, и восторгается безупречным вкусом сестры. Когда они доходят до гостиной, где шумит небольшая компания, Эмили удивленно вскидывает брови:
— А где…родители?
— А мы решили созвать молодежь. «Старики» и сами прекрасно отдыхают, — хихикает, пропуская её вперед.
— Даже так…
Девушка входит в помещение, где её радостно встречают знакомые лица. Среди присутствующих она знает ровно половину, остальных — смутно. Возможно, слышала вскользь. Антон, как обычно, душит в своих тисках, Ваграм нежно обнимает, целуя по-братски, затем легкие почмокивания с Амалией, другими подругами Лали, вежливые улыбки мужской половине.
И только один скупой кивок.
Марсель сидит во главе стола в одном конце, зеркаля положение хозяина. И первым, кого увидела, был именно он, восседающий напротив двери. Привычно попыталась приструнить предательское сердце, сразу отвернувшись и приступив к приветствиям. Ну а потом, когда ей досталось место по левую сторону от него…обреченно поникла. Страдать так страдать!
— Где Ивета? — хватает за руку Лали, пока та не заняла стул рядом с мужем, оставляя её в опасной близости с этим мужчиной.
— Она плохо себя чувствовала. Ну, а Давид, как всегда, на работе.
— В Рождество?
— Ну да, трудоголик-банкир — горе в семье.
— Убила бы, честное слово, — шипит Эмили, злясь на зятя. Ясное дело, что из-за него Ивета и не пришла, устав появляться везде одной, словно беспризорная. — Я не узнаю Давида!
— Тише, Эми, ты чего?
Кажется, впечатлена была не только Лали, но и Марсель, взирающий на неё в изумлении. Да, конечно, разошлась, выплескивая эмоции. Но у девушки было стойкое ощущение, что сестре…изменяют. А эта тема стала не просто поводом обсудить «козлов» и несправедливость устройства мироздания, согласно которому мужчинам можно «справлять физическую потребность», а чем-то сродни личной трагедии.
Эмили насупилась и вздохнула. Настроение окончательно испорчено. Но обижать Лали не хочется, поэтому надо успокоиться.
— Нальете мне вина, пожалуйста? — обращается к молодому человеку напротив, сидящему по правую руку от Марселя.
Ну, может, чуть демонстративно, учитывая, что бутылка стояла перед вторым, но говорить с ним девушка попросту не желала.
— Белое или красное? — тут же отзывается тот, странно улыбаясь ей.
— Белое, — протягивая свой бокал и отвечая улыбкой, — от него я быстрее пьянею.
Ей, наверное, показалось…что сидящий рядом гость дернул головой. Как-то резко и мгновенно. Словно нервный тик.
— Какое провокационное заявление!
Незнакомец — увы, его имени не помнила — смеется довольно заразительно. Эмили делает большой глоток и неосознанно облизывает губы. И ей совершенно не нравится, как на неё в этот момент смотрит любезный мужчина. Поэтому она поворачивается к соседке, подруге Лали, и с мнимым энтузиазмом интересуется её жизнью. Через три минуты становится невыносимо слушать о заграничных командировках, да и скулы немеют от натянутости из-за необходимости поднимать уголки губ. Как только предоставляется такая возможность, девушка отворачивается и тянется к ближайшей салатнице, но внезапно замечает, что её тарелку уже наполнили.
Как заботливо! Добрый дяденька подумал о девочке!
Стрельнув в Марселя недовольным взглядом из-под нахмуренных бровей, Эмили хватает вилку и начинает ковыряться в еде. Вроде, голодна. Но кусок в горло не лезет. Смех и всеобщее веселье отзываются внутри раздражением. После откровенного разговора с Сергеем хочется запереться в тишине и думать, думать, думать. А в данную секунду вокруг столько лишнего шума…
— Налить еще? — подает голос незнакомец, и девушка с удивлением смотрит на прозрачное стекло, поражаясь, как успела всё выпить в прострации, даже не чувствуя вкуса.
— Да, пожалуйста.
Примерно через полчаса, когда её несколько раз безуспешно пытаются втянуть в разговор, история повторяется. Опустевший бокал пытаются наполнить, но что-то идет не так… На нескольких капелях рука мужчины вздрагивает, а затем перемещает бутылку обратно. Эмили озадаченно поднимает взгляд и застывает. Марсель смотрит на него угрожающе!
— Пожалуйста.
Она сама тянет к нему фужер и улыбается так, будто в последний раз — широко и отчаянно, игнорируя острое покалывание от обращенного к ней напряженного взора рядом.
— Ты ничего не ешь, тебе третий будет лишним, ребенок.
Пальцы позорно ослабевают, выпуская содержимое, которое, к счастью, не разбивается, а всего лишь звонко ударяется, падая в сырное ассорти. Девушка на миг прикрывает веки и протяжно вздыхает. Затем судорожно отодвигает стул и покидает комнату. Безошибочно отыскивает лоджию, где настежь открывает окно в попытке надышаться и прийти в себя после такого унижения.
— Эми? — Лали заходит практически следом. — Что такое?
— Голова закружилась, вино крепкое. Сейчас подышу, пройдет, — врёт и не краснеет.
— Дать воды?
— Нет, иди к гостям. Я скоро.
Видя, что отвечает Эмили вполне адекватно, да и не кажется нездоровой, сестра возвращается в гостиную, оставив её наедине со своими мыслями.
Вот зачем он так с ней поступает? Что за показательное проявление патронажа? Оставил бы ее в покое, как она его. И, может, было бы легче. Нет же! Надо добить лежачего. Девушке и так паршиво от всего, что вокруг происходит, и это далеко не вспышка меланхолии. Это адаптация к настоящей взрослой жизни с огромными минусами, с которыми она очень, ну очень сильно пытается справиться.
Это не просто бесит — вызывает приступ ярости. Как он только посмел…да еще и при посторонних! Ребенок?! Ребенок, значит? Вот и финальная точка в распределении ролей. Безнадежная.
Эмили горько вздыхает и очередной раз за вечер пытается сморгнуть подступившие слезы. Облокачивается локтями о деревянный подоконник и интенсивно потирает предплечья. Ей больше не хочется оставаться здесь, и мысль поехать домой сейчас кажется самой здравой. Она в этой компании лишняя со своим никчемным настроением, острой реакцией и диспозицией.
— И снова маленькая грозовая тучка?
Девушка сжимает зубы в бессилии, сдерживая готовый вырваться из груди вопль. Лучше не отвечать, пусть уйдет.
Неожиданно ей на плечи ложится тонкий теплый плед. Это на секунду обескураживает. Но потом Эмили одним быстрым движением сбрасывает его на пол, на что Марсель протяжно вздыхает. Через пару мгновений действие повторяется. Она вновь отказывается принимать заботу. И это не было с ее стороны ни провокацией, ни демонстрацией. Просто произошел сбой, отторжение такого положения. Не хотела Эмили быть для него беззащитным ребенком, нуждающимся в помощи!
— Прекрати, — строго одергивает Марсель, отодвигая ее в сторону и закрывая окно.
Девушка потерянно смотрит на стекло, понимая, что и в этом убежище ей покоя не найти. И если изначально думала, что он уйдет, почувствовав ее гнев и нежелание общаться, теперь осознала, что придется ретироваться самой.
Только вот…это оказалось непосильной задачей, потому что мужчина стоял прямо за ней. Повернется — попадет аккурат в его объятия. А так делать категорически нельзя. Для Марселя это ничего не значит, а вот Эмили теряет самообладание от этой близости.
— Дай пройти, — требует тихо.
— На что ты обижаешься?
— Я не обижаюсь. Отойди, я хочу выйти, — цедит упрямо девушка.
— Еще как обижаешься. За спиртное или облом приятного знакомства?
Не контролируя себя, Эмили резко оборачивается, уткнувшись в мужчину ошарашенным взором.
— Ты…невыносим! — шипит сквозь зубы от накатившей злости. — Отвали от меня со своей опекой!
А он молчит. И смотрит так внимательно, будто видит насквозь, получше всяких рентгенов. И это бесит еще больше. Она может распинаться, сколько угодно, все равно Марсель не воспринимает ее всерьез. И прямо сейчас, в этот самый миг, несмотря на принятие мучительной правды, Эмили хочет сделать ему какую-нибудь гадость. О боли и говорить нечего: когда ты для человека пустое место, такую эмоцию не вызвать. Но недовольство — это пожалуйста.
— А, знаешь, я тебе очень благодарна, — девушка натянуто улыбается, приводя собеседника в ступор от молниеносной перемены в настроении. — Ты мне четко показал, что пора взрослеть. Сколько можно оставаться маленькой девочкой?..
— Это ты сейчас о чем? — настороженно прищурился, немного склонившись вперед.
— О том самом! — хватает мужское запястье и удовлетворенно кивает, глядя на часы. — Еще успеваю.
Она проворно выныривает из-под его вытянутой руки и гордо шествует к выходу, оборачиваясь на пороге:
— Смысл себя и дальше беречь? Я больше в такую чушь не верю. Самое время становиться женщиной. Даже опоздала где-то… — ехидная улыбка от шока в его взгляде озаряет лицо Эмили. — Пожелай мне удачи, дядя Марсель. Ни пуха…ни пера…и пошел к черту! — все же не выдержала и выплюнула последнее в ярости.
Пулей долетела до гостиной, на ходу вызывая такси в приложении.
— Я уезжаю, — прошептала Лали на ухо. — Извини, пожалуйста. Потом вместе с Иветой приеду, посидим нормально, я тоже очень соскучилась, в Новогоднюю ночь даже не поболтали.
Странно, но сестра не возражает и не спрашивает, что произошло. Понимающе кивает и чмокает в щеку. После чего девушка со всеми прощается и уходит, не пробыв в этой обстановке и часа. Это же надо было так ее вывести из себя! Талант у человека!
К одиннадцати часам вечера, приняв ароматную ванну, вдоволь наплакавшись и посетовав на судьбу, Эмили поняла, что сойдет с ума, если чем-то не займется сию же секунду. Натянула домашний костюм прямо на голое тело, щедро сдобренное кокосовым маслом, завязала волосы на затылке в небрежный пучок и вышла из спальни. Постояла посреди гостиной и наткнулась взглядом на грязное окно. Ну, как грязное. Там было несколько высохших капель после короткого слабого снегопада. Непорядок.
Чтобы выбить из головы мучившие ее мысли, включила музыку на всю громкость, наплевав на время. Пошла за всем необходимым, по пути закинув в рот жевательный леденец. Весь арсенал водрузила на подоконник и сама же забралась на него с помощью стула. Вооружившись тряпкой и средством для мытья окон, Эмили приступила к интенсивной уборке.
В какой-то момент ей показалось, что в дверь стучат. Но это как-то не заботило. Конечно, соседи недовольны несанкционированной вечеринкой в начале двенадцатого ночи. Пусть вызывают полицию, но открывать она точно не пойдет. Вместо этого девушка стала весело подпевать словам песни. И даже пританцовывать, распахивая настежь, чтобы добраться до обратной стороны стекла.
Когда входная дверь раскрылась и ударилась с грохотом о стену, Эмили от неожиданности проглотила остатки сладости во рту и приросла к месту, потеряв дар речи. Ибо в квартиру, словно обезумевший бизон, влетел…Марсель. Пока он помчался в спальню, не замечая ее, явно что-то или кого-то выискивая, девушка вдруг подумала о том, что этот бугай, кажется, сломал замок и испортил имущество своего друга… Как можно было справиться с железной поверхностью с такой легкостью?..
Но даже эта истеричная мысль исчезла, стоило мужчине «впорхнуть в помещение», лихорадочным взором обводя интерьер. В какой-то момент он замер, видимо, почувствовав, что она все же здесь, и очень медленно, почти миллиметр за миллиметром поднял голову, встретившись с ее глазами.
Тело Эмили одеревенело настолько, что несчетная тряпка выпала на улицу из непослушных вмиг похолодевших пальцев. Вот сейчас она испугалась. Поняла, что нельзя было его дразнить, но поздно. Марсель, кажется, уже был не в себе.
— Всё.
Короткое слово шибануло током, заставив громко сглотнуть.
— Плохая, очень плохая тучка… — обманчиво-ласковый шепот.
Даже сквозняк и резкие порывы ветра в спину не смогли остудить или хотя бы снизить градус пекла, разрастающегося внутри от его горячего взгляда. Опасного, порабощающего, непреклонного. Марсель шаг за шагом приближался к ней, а Эмили зачарованно следила за его движениями, забыв о собственном дыхании.
Вот он уже у подоконника, протягивает руки и хватает прямо за ягодицы, достаточно грубо опуская вниз и прижимая к себе. Оказывается, его сердце тоже колотится, как бешеное…
С мужских губ слетает то ли облегченный, то ли сокрушенный тихий стон, когда утыкается ей в висок, неимоверно тяжело дыша.
И в следующую секунду Эмили до дрожи обдает диким жаром от проникновенного обещания:
— Конец тебе, понимаешь? Я выжму тебя, мелкая тучка, до последней кристальной капельки…