«…Можно тебя на недолгий срок
в комнате для двоих?
Следом руки украшать бедро, выстроив ровный ритм.
Звёзды ловить, захватив балкон, кутаясь в темноту,
и перекатывать языком вкус твоих губ во рту…»
Джио Россо
Как только преподаватель ставит подпись в зачетке, Эмили, коротко поблагодарив и забрав книжечку, опрометью бросается вон из аудитории, на ходу набирая Лео. Гудки идут безбожно долго, нагнетая, приводя в панику, раздувая тревогу. Грудная клетка сжимается, словно пораженная болезненным спазмом, ей очень страшно. Руки трясутся, когда она сбрасывает вызов, понимая, что это бесполезно. На ватных ногах плетется на улицу, надеясь, что свежий зимний воздух немного охладит сознание, в котором путались мысли. В голове творился сплошной хаос, всё ускользало. А ей так надо было сейчас зацепиться за что-нибудь здравое…
Входящий видеозвонок застал врасплох. Но, увидев на экране имя абонента, девушка почувствовала что-то сродни взрыву сотен мощнейших фейерверков.
— Господи! Тина!
Её хватило лишь на эти два слова. Тело обмякло, из-за чего пришлось откинуться на здание университета. На секунду закрыв глаза, она сделала пару вдохов-выдохов, мелко подрагивающими пальцами убирая пряди с лица.
— Миль? — обеспокоенно позвала подруга.
— Убью вас! — почти безжизненно прошептали её губы, когда Эмили распахнула веки. — Я уже кучу всего себе надумала! Можно было хотя бы написать?!
— Прости! Столько волокиты, ни одной свободной минуты! — развел руками Лео, сидящий рядом с ней. — Решил, лучше сразу воочию убедишься, что всё в норме.
Девушка, наконец, позволяет себе внимательно осмотреть обоих. Они сидят на больничной койке, стены возле которой окрашены в неописуемо унылый грязно-серый цвет. Хочется завыть при виде такой красоты. Друзья же, наоборот, вполне спокойны, а беременная — вообще улыбается во все свои тридцать два.
— Ну, рассказывайте, — выдыхает требовательно, оттолкнувшись от холодного камня и задвигавшись в сторону дома.
— Я в порядке, уже всё хорошо! — бодро оповещает Тина. — Полежу здесь для профилактики.
— В общем-то, мы просто перепугались. На деле — это гипертонус. У меня были подозрения по поводу схваток Брекстона-Хикса, но, как только понял, что состояние Тины длится как-то намного дольше, подумал, надо обратиться к её врачу. Сначала отнекивалась. Потом пожаловалась, что живот у неё слишком подозрительно затвердел. А потом у неё появилась сильная боль в пояснице…ну, и вот — мы здесь. Была угроза, но пытаемся урегулировать всё. Больше всего меня, конечно, выбила из колеи её паника. Истеричка, ей-богу.
Это звучало с такой укоризной и искренним облегчением, что Эмили улыбнулась.
— Я уже хотела бронировать билет! Может, правда, приехать? Присмотрю за этой сумасшедшей? Как ты довела себя до гипертонуса, Тин? Опять нагрузилась, драила полы, ковры, потолки?..
— Да нет, стрессанула. Насмотрелась всяких видео и передач…чем ближе роды — тем я неадекватнее, — нервный смешок, выдающий растерянность. — Что-то не по себе. Но приезжать не надо, ладно? Потом. Когда малышка родится. Вот тогда ты будешь мне нужна.
— Да, Миль, прекрати. Видишь, хомячок полностью жизнеспособен и жизнедеятелен, — его рука опускается на внушительное пузо, и этот жест отзывается в Эмили чем-то новым, трепетным.
Она смахивает подступившие слезы, немного сдвинув камеру в сторону, чтобы они этого не заметили. Ей еще не доводилось видеть такие интимные моменты между парами в живую. Беременности Лали она не застала — училась в Москве, а вот Ивета была первой беременяшкой в её жизни, но настолько сдержанной, что там приходилось действовать самой — тискать, жамкать, прикладывать ухо, болтать чепуху…
То, что происходило между Лео и Тиной в эту секунду было невероятно трогательно и очень по-настоящему. Так, как должно быть. Оголенно, честно. И нутро пело от радости за них.
— Ладно, уговорили, под конец весны я буду вся ваша. Только не повторяйте этого, пожалуйста. Я не смогу описать вам свой испуг…
— Прости, — сокрушенно отвечает подруга, закусив нижнюю губу, — я тебе написала на пике этого сумасшествия, потом не до телефона было, вот и получилось, что довели до такого состояния…
— Проехали. А чего ты такая румяная?
— Меня засыпали комплиментами, — заправляет выбившиеся волосы за ухо, расплываясь в довольной улыбке, — я тут познакомилась с парочкой коллег Лео по цеху, такие прикольные ребята! Подняли настроение, я посмеялась от души. А ещё персонал говорит, я очень красивый пузатик, и это странно, потому что во время ношения девочки, обычно, мамочки страшнее, а я цвету и пахну. Ну, ты знаешь, типа, дочь забирает красоту и силы…бла-бла… А у меня не так.
Эмили замечает мрачный взгляд Лео и прыскает. Тина прослеживает за ней и тоже изучает вытянувшееся недовольное лицо.
— Блин, не начинай, зануда!
— Он, что, ревнует? Наш греческий бог сомневается в себе? — подначивает девушка.
— Миль, я ведь мастерски орудую скальпелем, — сужает глаза друг, — эту обработаю после родов, а заодно и тебя, когда приедешь.
Их разговор принял привычное шутливое русло, а потом «больной» пришли ставить капельницы, и общение прервалось.
Девушка перевела дух и села на скамейку, как-то внезапно иссякнув. Она пережила сильнейшее потрясение, когда увидела сообщение о том, что Кристину отвезли в больницу. Без объяснений это выглядело настолько трагично, что сразу же подкосило выдержку. И это с самого утра, когда Эмили стояла в толпе перед дверьми экзаменационной. Одногруппники что-то бурно обсуждали, шептались, повторяли материал, а она приросла к полу, выпав из пространства и не понимая, что делать. Писала и звонила обоим, но безответно. Попробовала успокоиться. И всё повторяла по кругу. Пока её не вызвали на сдачу.
Теперь можно с чистой совестью пойти и принять ванную, чтобы избавиться от напряжения…
Что девушка и сделала с большим энтузиазмом, считая, что это вполне достойная награда за все её «мучения». После водных процедур стало клонить в сон, оно и не удивляет, ведь уже столько дней подряд приходилось готовиться к самому сложному экзамену. Эмили и так страдала бессонницей, а тут еще и переживания за результат — вкупе это не способствовало релаксу никоим образом. Удивлялась сама себе — когда её так колошматило в последний раз во время сессий? Разве что, на первом курсе. А потом, когда открылась тайна постыдного рождения, все остальные причины для тревоги разом перешли на второстепенный план. Существовала некая апатия ко внешнему миру, ничто не было способно задеть, взбудоражить до такой степени… Ну, значит, мандраж, присущий студентам, её все же одолел.
В общей сложности Эмили проспала шесть часов и проснулась с диким голодом. Вспомнила, что должна была пойти за покупками, но после истории с Тиной всё вылетело из головы. Немного размявшись, девушка оделась и отправилась в ближайший супермаркет, на ходу отправляя сообщение подруге, сестрам, маме. За прошедшую неделю в силу обстоятельств не получалось нормально поговорить. Или на работе, или учит. Осталось совсем немного — еще парочка зачетов, и свободна на несколько месяцев.
Она возвращалась обратно, неспешно вышагивая по тротуару. В наушниках играла музыка, воздух был свеж, прохлада щекотала кожу. Несмотря на урчание в животе, Эмили решила немного посидеть на детской площадке, где совершали вечернюю прогулку несколько семейств. Видимо, из-за наступления сумерек большинство из них ушли через пару минут, как только она опустилась на скамейку у голых деревьев. Достала злаковый батончик с шоколадом и с упоением вгрызлась в него зубами, уничтожив в три-четыре укуса. Удовлетворенная, выбросила упаковку в мусорное ведро и как раз в этот момент заметила взгляд мужчины, прислонившегося к горке неподалеку.
Он бродил по ней глазами и сально улыбался. Нагло, беззастенчиво, совершенно не заботясь о том, что его дочь рядом. Девочка в восторге скатывалась, подпрыгивала и тут же по новой бежала к заветной вершине, куда поднималась, чтобы получить очередную порцию адреналина.
Эмили окатила его презрительным взором, давая понять всё, что думает о таких низкосортных похабных действиях. Отрезвило ли человека это? Абсолютно нет. Мужчина изогнул бровь и вздернул подбородок, а потом оторвался от металла и вальяжно зашагал в её сторону.
И тут девушка оцепенела. Вперилась в малышку, полностью погруженную в свое занятие, на секунду представив, что на месте той могли быть её собственные сестры, а их отец вот так же, заметив красивую женщину, направлялся к намеченной цели, забыв об остальном. Выдвинул на первый план похоть, придался удовольствию, не заботясь о чувствах семьи.
Потому что это мужская физиология? Потому что можно изменять, если почувствовал такую потребность? Потому сто внебрачный ребенок не помеха, когда есть всепрощающая жена?..
Стиснув зубы, она перевела взгляд на горе-папашу, остановившегося в двух метрах от неё. С такой неподдельной ненавистью и злобой, что тот на мгновение опешил. Но разве подобные субъекты могут чувствовать стыд, раскаяние и зов совести? Он же маленького ребенка оставил на опасном участке, повернулся к ней спиной и пошел окучивать «самку». Урод! Конченый!
— Привет, будем знакомы? Меня зовут Виталик.
Эмили поморщилась и окончательно высвободилась из оков некого транса. Брезгливо фыркнула и потянулась к своим пакетам. Совсем не ожидая, что её схватят за локоть с фразой:
— Чего это? Возомнила себя королевой, что ли? Морщишь носик на простых смертных?
Вопиюще недопустимый поступок. Не при дочери. Хотя бы не при дочери! Как же так можно?! Куда делось всё нравственное и человечное?
— Руку убери, козел! — процедила сквозь зубы, даже не взглянув на него.
— Ещё и грубиянка, надо же, какой букет!
Заявление, выданное неуместно веселым и пошлым тоном, стало последней каплей. Девушка развернулась и толкнула его, добиваясь лишь небольшого шага назад и оставаясь в плену цепких пальцев.
— Отпусти! — грозно рыкнула, дернувшись. — Ты, вообще, нормальный? У тебя там ребенок один играет!
— Ничего с ней не будет. Зато мы с тобой немного пообщаемся, красавица.
Ну, вот почему такие маргиналы никогда не сомневаются в собственной значимости и самоуверенны настолько, насколько не может верить в себя даже самый сногсшибательный мужчина на свете?! И считают, что любая в их обществе просто тупо ломается, набивая цену, а на деле мечтает, чтобы на неё обратил внимание такой экземпляр?!
— Отвали, сказала! — ещё одна попытка вырваться, благодаря которой предплечье пронзила острая боль.
Эмили вцепились в лацканы мужской куртки, и между ними завязалась тихая борьба, со стороны казавшаяся никчемной возней. И так разозлилась, что, не контролируя себя, стала бить пристающего по груди и даже по лицу.
Невероятным образом она вдруг была подкинута в воздух, а в следующую секунду перед ней материализовалась каменная стена.
Мощная спина, аккуратно подстриженный затылок, на который можно взглянуть, лишь задрав голову.
— Давно тебя не собирали по костям? — прозвучало зловеще спокойно.
Голос привёл её в чувство, Эмили порывисто схватила Марселя за ладонь и тихо проговорила:
— Не надо, там сзади его дочь. Мы её напугаем.
— Мужик, ты чего, это же просто разговор… — блеет это недоразумение.
Эмили не видит их лиц, потому что её спаситель не дает ей выйти вперед, придерживая позади себя. Но она кожей ощущает, как он напряжен, как сдерживает себя и стоит на месте.
— Топай туда, откуда пришел.
В это мгновение девушку переклинило. Она высвободилась и выступила вперед, практически бросаясь следом:
— Таких надо лишать родительских прав! — прошипела, когда Марсель всё же удержал ее, опоясав талию и притягивая к себе. — А лучше делать вазэктомию! Чтобы не рождались дети у больных извращенцев! Причем, без анестезии! Мразь!
— Эмили…
— Она ведь могла упасть! — срывается на отчаянный шепот, будто говоря с собой, ведь подонок её не слышал. — Пока ты клеил очередную бабёнку…твоя дочь могла покалечится… Как же так?! Почему вы такие сволочи?
— Эмили, всё, тихо.
Она оказалось в объятиях мужчины прижатой к его сердцу. Судорожно вздохнула и оледеневшими пальцами вперилась в ткань рубашки под курткой.
— Он тебе ничего не сделал? — с трудом сдерживая гнев, спрашивает в макушку, вдавливая в себя сильнее.
— Скорее, я ему сделала. Оставила пару отметин. Убила бы, наверное, если бы ты не остановил меня. Кстати, что ты здесь делаешь? — поднимает лицо к нему.
— Еду домой.
— Почему так рано?
— Устал. С этим ремонтом и проверкой…в общем, поехали.
Её пакеты отправились на заднее сидение, Эмили устроилась спереди и откинулась на спинку, потирая разболевшиеся виски.
— Получается, тебя опасно выпускать одной, — констатирует Марсель, трогаясь. — Приставить охрану, что ли?
— Не смешно. Такое — редкость. Я всегда игнорирую попытки познакомиться, но сегодня, кажется, какой-то особый случай. Может, полнолуние…
— Он был пьян.
— Что? — девушка очень резко развернулась к нему.
— Ты разве не почувствовала, как от него несет? Не понимаю, как ему доверили ребенка.
— Не почувствовала, — растерянно переводит взгляд в окно, когда они подъезжают к подъезду. — Видимо, была слишком зла…
— Да уж. Угроза вазэктомии без наркоза — это сильно…
Эмили не понимает, что именно его веселит. Саму её распирало на части от негодования. Она вышла и яростно захлопнула дверь. Кое-как стащила продукты и с видом оскорбленной добродетели прошествовала ко входу, у которого её и нагнал мужчина, забравший ношу с укоризненным и немного дезориентированным взглядом. На этот раз они поднимаются на лифте.
Девушка отпирает, на ходу спрашивая:
— Ты голоден?
— Можно было бы что-нибудь пожевать.
— Хорошо.
Разувшись, помыв руки и сменив одежду, Эмили появилась в кухонной зоне. Выудила купленное и приступила к нарезанию куриного филе. Из головы никак не шло это происшествие. Это же просто…чудовищно! Если бы этот товарищ был один, она забыла бы о его существовании через мгновение. А так…коробило то, с какой непринужденностью и легкостью мужчины могут совершать такие бесчестные поступки.
Одна мысль о том, что всё же и её отец один из них…
— Черт! — выкрикнула досадливо и растерянно уставилась на глубокий порез, из которого хлынула кровь.
Материализовавшийся рядом Марсель мягко пленил тонкое запястье и потянул в сторону раковины, включив воду и подставив под поток пострадавший палец.
Эмили медленно подняла к нему лицо. Участливый взгляд мужчины был сосредоточен и достаточно мрачен.
— Что с тобой? Неужели из-за этого мудака? Забудь.
Девушка потянулась к шкафчику и вытащила аптечку, из которой извлекла пластырь. Когда она закончила, он всё еще неотрывно всматривался в неё в ожидании ответа.
— А если не могу? — выдает обреченно. — Если меня задевает…что…
Осекшись, встряхивает головой и убирает коробку на место, вернувшись к мясу на доске.
— Что? — допытывает требовательно, подходя вплотную.
— Ничего. Через полчаса курица с рисом будет готова.
— Эмили. Ты сама хотела, чтобы мы говорили. Я пытаюсь понять, что с тобой, но ты закрываешься. Скажи мне.
— Марсель, — аккуратные кусочки летят в раскаленную сковороду с характерным шипением, — это бессмысленно.
Девушка берет замоченный в глубокой миске рис и огибает его, промывая крупу. Всё это под пытливым пронзительным взором. Нервы накалены до предела.
Перемещает басмати в сотейник и включает конфорку, предварительно прикрыв крышкой. Приступает к очистке лука и моркови, чувствуя покалывание на коже от острого взгляда Марселя, который явно не собирался сдаваться, выжидательно застыв неподалеку.
Овощи отправились к мясу. Молчанка продолжалась. Эмили потянулась к специям, выбрала смесь перцев, куркуму, чесночный порошок и соль. После чего перемешала массу и застыла у плиты.
— Да потому что меня бесит, как легко и просто это у вас получается! — взорвалась внезапно, повернувшись и направившись к нему. — Будто в основу мироздания вплетен тезис о том, что мужику можно всё! Измена, внебрачный ребенок, пренебрежение к переживаниям семьи, особенно жены… Ты понимаешь, как это чудовищно?! Он клеился ко мне на глазах своего ребенка! А представь, что вытворяет этот придурок, когда один! Гадкие, гнусные и беспринципные мужчины!
Её буквально трясет от разрушительных эмоций. Умом понимает, что Марсель тут не при чем. Но в глубине души знает, что особой деликатностью к женским чувствам не обладал. Именно по рассказам Амалии и по его собственным заявлениям о том, кем был в прошлом.
Он внимательно следит за порывистыми движениями девушки, когда та мечется к сковороде, убавляя огонь и перемешивая содержимое. А потом она упирается ладонями в столешницу по обе стороны от газовой поверхности и роняет голову на грудь. Обессиленно. Обреченно. Капитулируя.
Поза побитого щенка. Надломленного сдавшегося человека.
— Говорю же, это не имеет смысла обсуждать. Моя бравада ничего не изменит.
Ей было так нужно, чтобы её поняли. Развеяли эту боль, пустившую корни, отравившую организм своим ядом. Чтобы она была прежней Эмили, влюбленной в жизнь и каждого близкого. Излечилась от темной вязкой тоски. Уничтожающей, прогибающей каждый раз, когда случается нечто такое.
Девушку обняли. Прижали к широкой груди и позволили откинуться на неё. Безусловно, это принесло некоторое облегчение. Она немного расслабилась, ощущая своей спиной мощь и тепло его тела. Вздохнула, спуская пар. И закрыла глаза, положив ладони поверх его кистей, покоившихся на её животе. Наверное, они простояли в этой тишине, нарушаемой лишь потрескиванием жарящегося мяса, около минуты. Восстановив дыхание, Эмили размеренно произнесла:
— Ты же не станешь изменять Нелли, правда? Ты же…ты не такой…
— А что я сейчас делаю? — рубит.
— Это не считается. Вы же не спали. Пока не делишь с ней постель, нашу связь нельзя причислять к измене. Взрослому мужчине ведь нужен секс?.. Она умная зрелая женщина и всё прекрасно понимает. Никто не ждет, чтобы ты жил жизнью праведника.
— У тебя удобная позиция.
Девушка раскрывает глаза и освобождается. Добавляет специи и снова перемешивает курицу, после чего нарочито небрежно спрашивает, не рискуя взглянуть ему в глаза:
— Что ты имеешь в виду?
Некоторое время Марсель молчит. Его близость в таких условиях кажется еще острее.
— А ты не понимаешь? Тебе легче думать, что ничего плохого ты не совершаешь. Обрученный — не женатый, да? Интересное видение, и я не собираюсь переубеждать в обратном. Просто констатирую. Перестань накручивать себя. Такие уроды попеременно встречаются. У всех свои принципы, и ты действительно ничего не изменишь.
— А что случилось с её мужем? Где он? — переводит тему, не желая развивать скользкие обсуждения.
— В тюрьме. Уже много лет.
— Как?!
Здесь уже оборачивается резко, не выдержав. И ошалело заглядывает ему в глаза. Эта новость для неё — полнейшее потрясение.
— Глубоко и надолго.
— За что? — не унимается Эмили, игнорируя его недовольство и нежелание распространяться.
— В драке убил человека, посадили по строгости, как полагается. Насколько знаю, он всегда был жестоким и неадекватным.
— И её тоже…бил, да? — пытливо и надтреснуто.
— И её тоже, — коротко.
На душе стало гаже, чем было. Вот откуда в глазах Нелли столько…житейского и мудрого. Во рту стало нестерпимо сухо, а на кончике языка ярко чувствовалась горечь. Мерзкая до тошноты.
Поняв, что расспросы окончены, Марсель покидает кухонную зону, присев на диван, и достает телефон. Справившись со своим оцепенением, девушка возвращается к еде. Через пятнадцать минут на столе появляется свежий салат, сыр, хлеб и две тарелки риса с курицей. Под конец водрузив два стакана и сок, она взглядом приглашает его присоединиться. Пищу они поглощают в тишине. Каждый, явно, думает о своём, так или иначе задетый сегодняшней ситуацией и откровениями.
Эмили не хочется, чтобы он уходил. Но она почему-то не решается произнести это вслух. По прошествии стольких дней, когда они ночевали и у него, и у неё, считая это чем-то естественным и не задаваясь лишними вопросами, сегодня девушка вдруг не может заставить себя произнести эту просьбу. Что-то сдавило горло, мешая говорить. Ей неловко.
— Мне надо принять душ, — озвучивает Марсель, будто читая её мысли, — я поднимусь и спущусь позже.
— Хорошо, — не может скрыть радостного облегчения, что не укрывается от него и выливается в сканирующий взгляд из-под опущенных ресниц.
— Спасибо. Как всегда, вкусно.
Приятно, безусловно. Но почему-то нет эйфории. Она лишь слабо кивает, после чего мужчина встает и направляется к двери, покидая квартиру.
Эмили убирает, моет посуду и распределяет оставшуюся еду. После чего загружает стиральную машину и тоже отправляется в душ. Когда бесшумно входит в комнату, Марсель уже ждет её на своей половине кровати с прикрытыми веками, но полусидя, прислоненным к изголовью. Девушка знает, что он наверняка позаботился о замке, и нет нужды проверять. В отличие от неё, этот мужчина рассеянностью не страдает.
Исподтишка рассматривает его профиль и с досадой думает о том, что он ни разу её сегодня не целовал. Будто наркоманка, ни о чем, кроме дозы, не способная и думать. А ведь в его чертах тоже читается усталость. Печать ответственности, бремя мелких решаемых проблем, которые при этом изматывают не по-детски. И вместо того, чтобы расслабить его, Эмили нагрузила своими переживаниями. Разве этого она хотела? Нет. Она хотела, чтобы ему с ней было хорошо. Хотела, чтобы оба забыли о внешнем и растворились друг в друге, пока это возможно.
— Ты громко дышишь, — раздается в тишине, — выдаёшь своё присутствие.
Вздрогнув, она тупит взор, будто её поймали с поличным. Может, он прав? И мысли вынудили дыхание участиться? А ведь Марсель не шелохнулся.
Девушка ступает босыми ногами по ковру, огибает ложе, направляясь к нему, и практически запрыгивает на мужчину, который успевает поймать её за талию ещё в воздухе. Она оказывается на его коленях и тянет руки к гладким щекам. Побрился. Затапливает теплой волной. Улыбка как-то сама собой озаряет лицо, когда думает о том, что это делается ради неё. Чертовски приятно.
— Люблю тебя, — шепчет, словно вселенскую тайну.
Нет, её не трогает безмолвие в ответ. Зато в его внезапно распахнутых глазах, потемневших, пленяющих, завораживающих и таких родных, сейчас отражается только она. Как целый мир.
— Люблю, — повторяет и приникает к уголку рта, вдыхая вкусный свежий запах кожи, — очень.
Дальше ей не до слов. Её мужчина, как всегда, берет инициативу в свои руки.
И Эмили хочется верить — в минуты, когда они сливаются, Марсель тоже её любит. Пусть тактильно. Пусть временно. Но зато всепоглощающе и с самоотдачей. Горячо и отчаянно. С тотальным присутствием в его мыслях.
Только её.
Только так.