«…моя хрупкая девочка делает вид,
что душа не охвачена мглой.
но, где больно, как ни скрывай — болит.
поделись
этой болью
со мной».
Неизвестный автор
Эмили оглядывалась по сторонам и не верила своим глазам. Погром был настолько чудовищным, что с трудом верилось — это дело рук одной единственной девушки. Её сестры. Содранные обои в детской. Перевернутая повсюду мебель, осколки разбитых вещей…
Появилось стойкое ощущение, что она стоит на руинах брака Иветы и Давида. Душу саднило, словно кто-то старательно царапает её наждачкой. Как такое возможно? Чтобы рухнул союз, история которого начиналась так красиво! Чтобы крепкие образцовые отношения распались так…неподобающе безобразно и скверно?
Девушка и сама не знала, зачем пришла сюда. После печального повествования Лали о том, что произошло, нестерпимо, прямо до зуда в теле, захотелось взглянуть на бывшее семейное гнездышко. Опять же, к чему? По необъяснимым причинам.
Оказывается, Ивета подала на развод. И их развели, никто об это даже не знал. И спустя несколько дней после получения официального документа, сестра потеряла самообладание. Её нашли без сознания посреди учиненного бедлама спустя сутки, в течение которых та не выходила на связь. А ведь всё это время, пока Эмили отсутствовала, но постоянно созванивалась, у неё не возникало сомнений в стабилизации её состояния. Наоборот, Ивета даже выглядела лучше, была деловой, нет — деятельной. Стала выходить из дома по каким-то своим вопросам. А тут раз…и…значит, вот так феерично она ставила точку в своем браке.
Почему?.. Да разве эта упрямица расскажет? Всё в себе… Не дай Бог, на её безупречную репутацию падет тень… И что в итоге?
Больно. Нестерпимо. Что же творится у неё внутри?
Девушка стиснула кулаки, а затем грубым резким движением смахнула слезы с щек.
Интересно, куда подевался её непутевый муж? Пардон, бывший. И почему никому не сказал?! Его-то точно поставили в известность с самого начала!
Злость постепенно перетекла в необузданную ярость. Не контролируя свои разрушительные эмоции, Эмили несколько раз пнула мужской ботинок, сиротливо валяющийся в коридоре, прежде чем выйти из квартиры, с грохотом захлопнув дверь.
Села на скамью во дворе и горько разрыдалась. Находиться в помещении больше не могла. А дома показывать свою жалость ни в коем случае нельзя. Вот и ярый пример того, что любовь — не панацея. Потому что у этих двоих были такие мощные чувства, срывающие тормоза, что все вокруг завидовали белой завистью. Красивая пара сильных самодостаточных людей. И вот такой плачевный конец. За сестру вдвойне обидно. После пережитых испытаний, казалось, они должны сплотиться, быть единым целым. Ведь такое горе…больной ребенок, которого больше нет. Но и семьи больше нет!
Вдоволь наплакавшись, Эмили кое-как привела себя в порядок и отправилась в университет. Надо было договориться о досрочной сдаче сессии. Ивета хотела уехать в Тбилиси, сбежать из Сочи, а девушка была решительно настроена сопроводить её и остаться столько, сколько потребуется, чтобы поддержать. Так погрязла в трясине собственных переживаний, что теперь стыдно от того, как упустила терзания сестры. Да, может, и не смогла бы предотвратить грандиозного срыва, но хотя бы была рядом! А это важно, черт возьми, важно! Чтобы близкие были с тобой в тяжелые минуты!
К счастью, в деканате ей не отказали. Удивились, конечно, что студент готов за три дня сдать такое количество предметов, но препятствовать сему рвению не стали. Бегать по преподавателям и согласовывать время — задача не из легких. И на неё ушло несколько часов.
Было странно возвращаться в отчий дом и ужинать практически прежним составом. За столом не хватало только Лали. Средняя была мрачной и почти ничего не ела, ковыряясь в своей тарелке. На неё невозможно было смотреть без боли. Челюсть сводило. А ничего сказать нельзя. Зато младшая, как и раньше, была в ударе, чем изумила родителей. Прежняя Эмили, щебетавшая без умолку, рассказывающая о Лео, Тине, маленькой Эмилии. Взгляд отца был настороженным. Конечно, он ждал подвоха. После того разговора они больше не контактировали. И сейчас девушка со стыдом думала о том, что творится у него в голове, как мужчина накрутил себя…снова постарел…
Ивета очень рано отправилась спать.
Эмили, убирая посуду, сообщила маме о своих намерениях:
— Ты с ней поехать не можешь, потому что нужна здесь Лали с детьми, без тебя она не будет спокойно работать. А папе, естественно, нельзя оставлять свой пост, это слишком важно. Зато я свободна. Уже договорилась, к концу недели сдам сессию, и в выходные мы уедем. Бабушка с дедушкой обрадуются, как раз лето впереди, солнышко, грузинский колорит. В общем, думаю, смена обстановки пойдет на пользу, да и не зря же она сама хочет туда сорваться…
Женщина окинула её пристальным, слишком пристальным взглядом. Какое-то время молчала, машинально раскладывая продукты, а потом неожиданно плавно опустилась на краешек кухонного дивана и вздохнула.
— Ты когда успела повзрослеть, моя девочка?
Девушка вдруг поняла, вот он — подходящий момент.
Присела на корточки перед ней, а затем и вовсе плюхнулась на филейную часть, после чего уткнулась подбородком в мамины колени и доверчиво уставилась ей в глаза исподлобья.
— Твоя же, мам?
На макушку опустилась теплая рука, несколько раз погладившая по голове. Материнский взор наполнился бескрайней любовью. Океаны не шли ни в какое сравнение с этой самой любовью по масштабам и наполненности. Ни что не шло в сравнение.
— А чья же ещё, глупышка? — улыбка озарят родные черты.
— Могла бы быть чужой. Но ты меня спасла, приняв в семью, — берет свободную ладонь и осыпает множеством мелких поцелуев. — Я тебя очень люблю, мамочка. Ты невероятная женщина, совершившая подвиг. Я всегда буду тебе бесконечно благодарна. О лучшей маме просто невозможно мечтать. Очень люблю. Клянусь, я тебя никогда больше не обижу. Прости…
Та оцепенела от этих откровений, сидела неподвижно, ошарашенно вглядываясь в дочь.
Которая теперь знала.
Эмили, растерявшись, стала сбивчиво рассказывать о том, что услышала всё случайно, и много лет это не давало ей покоя, и именно тайна рождения стала причиной изменений в её поведении и дальнейшего отъезда в Москву. А потом резко замолчала. Проворно вскочила и обняла её, уткнувшись в шею. Зачем все эти лишние слова? Мама и так поймет.
И мама поняла. Стиснула в объятиях. И обе тихо плакали.
— Всё хорошо, это не будет обсуждаться. Даже так — это забудется. Обещаю. Уже забылось.
— Да, не стоит ворошить прошлое, дочка. Достаточно всего, что я сама пережила. Не думай об этом. Мы с папой тебя любим. А он…просто обожает. Не отталкивай его.
— Не буду…
Кажется, груз с характерным тяжелым звуком плюхнулся куда-то в бездну. Ничто не сковывало теперь. Окончательная свобода…
Заварив крепкий чай, как он предпочитает, Эмили вошла с чашкой в отцовский кабинет. Когда была маленькой, ненавидела его частое отсутствие в этой комнате. Постоянно мешала своими приходами, создавая шум, словно целый цыганский табор. Пела и плясала для него, лишь бы оторвать этот искрящийся весельем, но внешне очень строгий взгляд. Папина дочка, вот кто она. И никак иначе.
Он задумчиво рассматривал её, пока девушка приближалась. Может, пытался вспомнить, когда Эмили заходила к нему последний раз… Так давно…
— Годы летят, — изрекает грустно.
— Но ты у нас ещё ого-го, пап!
Опустив напиток на столешницу, она встречается с ним взглядом.
Да, я всё обдумала. Да, была неправа. Да, я не стану тебя осуждать, как было до этого. Да, я всё понимаю. Да, я теперь другая.
А вслух:
— Прости меня, пожалуйста… Пусть эта тема будет закрыта раз и навсегда. Хватит с нас всех.
Ничто не заменит папиных рук, объятий, запаха, шершавых губ на щеке, безграничного обожания в глазах.
— И как я без этого жила? — шепчет, прижимаясь крепче. — Прости.
— А я и не жил вовсе. Существовал. Гадал, чем провинился. Чего недодал…
Сердце щемит от нежности. Такой сильный взрослый мужчина — и такие несвойственные потерянные признания.
— Не надо, пап, — молит слезно, отстраняясь и заглядывая в удрученное лицо, — ты тоже мой герой, как и мама. Неважно, что было. Важно, как вы распорядились незавидным положением, как вышли из него… Достойно. Я тебя люблю.
Ещё раз смачно чмокнув его и боясь окончательно расклеиться, Эмили отскочила и заговорщически подмигнула:
— Пока мама не видела, я добавила тебе пару ложек коньяка. Тс-с-с.
Широкая почти мальчишеская улыбка служила лучшей наградой. И как в детстве ей погрозили пальчиком:
— Хулиганка!
А что ещё надо для счастья?..
Ну, чтобы все члены семьи были в порядке. Раз. Здоровы. Два. И чтобы любовь твоя была взаимной. Три.
Но сейчас не об этом.
Иногда маленький повод способен озарить целый мир. И оповестить всё вокруг, что ты излечилась. Наконец-то! Победила гадких демонов! Сделал их!
И зашагала дальше с легкостью в душе…
* * *
Солнце слепило, приходилось постоянно зажмуриваться. Ну не в очках же возиться в огороде, а от головных уборов почему-то всё чесалось. Вот и приходилось мучиться. Никто не настаивал, но Эмили чувствовала себя неловко, когда по утрам все, кроме неё отправлялись на «общественно-культурные» работы. Да, частный дом с участком требовал колоссальных затрат энергии и довольно высокой выдержки в плане физической подготовки. С этим девушка справлялась, хотя и дебютировала в роли фермера. Раньше она редко бывала у бабушки с дедушкой, чаще приезжали они. А когда всё же удавалось погостить, ей никогда не поручали ничего тяжелее варки кофе. Принцессам не положено, знаете ли.
Близился полдень, жара начинала душить. Эти часы считались законным временем отдыха. Своеобразная сиеста окутывала дом добротным старческим сном и штудированием молодого поколения небольшой библиотеки, находящейся в дальней части строения. Там было много интересного, в том числе и старые фотографии, детские рисунки, выцветшие, но очень милые, а также школьные тетради, дневники, учебники.
— Бабуля ничего не выбрасывает, — Эмили тянется к верхним полкам, предварительно воспользовавшись стулом.
Ивета, примостившись у окна, читает что-то из классики, то и дело отвлекаясь на комментарии сестры.
— О, боги!
Девушка визжит и спрыгивает, подбегая к той. Тычет в листик и подносит к изумленному лицу пока еще безучастной собеседницы:
— Папино письмо маме с признанием в любви! С ума сойти!
Эмили устраивается рядом, и они вместе читают излияния юного влюбленного. Умиляются, а где-то она даже не сдерживает хохота, хотя сестра не разделяет её веселья, оставаясь серьезной и сосредоточенной. Вообще, Ивета теперь редко улыбается. И вполне скупо. Но девушка не теряет надежды растормошить её.
Прошло слишком мало времени, всего десять дней они в Тбилиси, у той своеобразная терапия. Терпение и труд всё перетрут. Здравствуй, СССР. Бабушка говорит, когда на душе плохо, надо давать телу нагрузку. Чтобы негатив уходил вместе с усталостью. Что-то это не действует на Ивету. Но она хотя бы спокойна, и никакой агрессии не наблюдается…
У них теперь привычный распорядок дня, как будто в оздоровительном пансионате. Хотя первые несколько из них Эмили и пропустила, привыкая к режиму. Ранний легкий завтрак, возня с землей, живностью, потом отдых, вкусный и плотный обед, а после — свобода. До вечерних посиделок с соседями девушка обычно играет с местной детворой, предводителем которой является бессменный Алико.
— А я тебя знаю, — сказала она мальчишке в их первую встречу. — Мне о тебе Лали рассказывала. Помнишь её? Ты понимаешь по-русски?
Он лишь кивнул в ответ. Подрос, конечно, даже возмужал, отличается от фото, что ей показывали. Но черти в глазах — неизменны. До сих пор Алико — гроза всего района. Покой Авлабари* только снится, пока здесь живет этот неугомонный хулиган.
К счастью, он теперь действительно с горем пополам владел языком, и они друг друга хоть как-то понимали. Потому что, в отличие от Лали, сама Эмили грузинский не знала совсем.
В общем-то, можно сказать, что ей нравилась такая вот своеобразная провинциальная жизнь, похожая на отголоски из детства без гаджетов и интернета. Если бы не переживания за Ивету, всё было бы в разы веселее. Но часто приходилось следить за языком, чтобы не ляпнуть лишнего и не напомнить об утрате. А ведь её все переносили тяжело…
— Здесь каждая из вас зализывает раны. Интересно получается. Можно дому дать название «Пансионат сестер Тер-Грикуровых», — бабушка по-доброму подтрунивает над ней, присаживаясь за кухонный стол, где девушка перебирает гречку.
— Чего это? — отзывается возмущенно. — Я лишь сопровождающая.
— Да, рассказывай мне тут. А чего в глубине глаз столько тоски? Я пожить-то успела побольше твоего, красавица моя. Не заливайся соловьем, взгляд всё выдаёт.
Эмили смутилась и потупила взор. И что тут возразишь? Грусть-тоска её действительно съедала, но она была уверена, что умело прячет всё глубоко внутри. Как оказалось, нет.
Прошло еще несколько недель. Июнь был в самом разгаре, лето не могло не радовать. Очередная сиеста скосила старших, те спали, а девушка, устроившись в тени деревьев в живописном саду, смотрела на фотографию, где были запечатлены они с Марселем и снеговиком. Какой день был счастливый… Всё забылось тогда. И так хотелось, чтобы он длился вечно…
— Сильно любишь? — раздалось за спиной, отчего Эмили подпрыгнула, выронив смартфон.
Ивета приблизилась бесшумно. Или же сама она была так увлечена воспоминаниями, что ничего вокруг не слышала.
— Извини, я только хотела позвать за стол. Не собиралась подсматривать.
— Люблю, — просто отвечает на заданный вопрос.
Сестра садится рядом. Кто бы мог подумать, что о Марселе первой из семьи узнает именно она? Эмили главенство в этом вопросе отдавала Лали. Но, наверное, так даже лучше. Отвлечет сестру от невеселых мыслей. Что-то её истории стали в последнее время чем-то сродни маневра. То Тина, то Ивета…
— А он?
А это уже вгоняет в ступор. Не сказать, что девушка не чувствовала от него своеобразной самоотдачи. Но…это была ответственность, привязанность, интерес. Вряд ли такой мужчина всерьез ею заинтересовался бы. Она стала диковинкой, свежим глотком. Но не любимой женщиной.
— Может, по-своему. Мы по-разному на это смотрим.
— Да? Расскажешь?
И рассказала. Как-то непривычно легко для себя. Даже с Тиной было сложнее делиться. А от Иветы исходило что-то такое, что напрочь отгоняло стеснение и скованность. Хотелось вещать, когда тебя слушают настолько внимательно…
— Ничего не скажешь? — поинтересовалась, когда пауза затянулась, и сестра впала в задумчивость.
Заострившиеся из-за похудения черты ожили. Ивета взглянула ей в глаза с невероятной пронзительностью. Это даже немного испугало.
— Что-то не складывается в этой истории. И я не помню, чтобы Лали говорила о свадьбе.
Ну, конечно, откуда ей помнить, если она была вся в своем горе?..
— Вообще, типаж Марселя, как понимаю, это мужчины-однолюбы. Как и Ваграм, — она не сказала «как и Давид», а ведь Эмили ждала этого. — Твой выбор, безусловно, обескураживает. И это ещё мягко сказано. Но я вижу, что ты по-настоящему любишь. И тут больше нечего добавить. Время всё расставит по местам. Я не тот человек, который может что-то советовать. Давай просто ждать и жить сегодняшним днем. У нас там суп остыл уже. Пошли.
Да уж, весьма содержательно. Разговора по душам не получилось. Только её собственный монолог в обществе прекрасного слушателя.
Но кто бы мог подумать, что Ивета окажется права. Ждать и жить сегодняшним днем. Чтобы в одно солнечное утро, кинув случайный взгляд в окно, прирасти к полу с застрявшим в горле криком.
Смотреть на мужской силуэт, вальяжно прислонившийся к капоту машины в ожидании, и не доверять своим глазам, думая, что это галлюцинации.
Пока не услышишь тихую команду сестры у самого уха:
— Ну, беги к нему.
Но не получалось пошевелиться.
Что это такое? Откуда он здесь? Почему приехал? Им нельзя! Нельзя!
А если приехал…может…
Сорвалась.
Пулей вылетела на крыльцо.
Резко затормозила.
Зажмурилась.
Раскрыла веки.
И так несколько раз по кругу.
Не показалось. Он!
Даже на таком солидном расстоянии отметила, что кольца на нужном пальце нет.
Марсель поднял на неё родной серьёзный взор. Выпрямился. И молча раскинул руки, раскрывая объятия.
Онемела от переизбытка эмоций.
Оглохла от нещадного грохота собственного пульса.
Остолбенела от внезапного сбоя функций опорно-двигательной системы.
А потом как очнулась…
И бежала-бежала-бежала.
Бежала сквозь разделяющие их предрассудки. Принципы. Стены. Осуждение. Непонимание. Раны. Боль. Отчаяние. Расставание.
Чтобы запрыгнуть на него и оплести ногами его поясницу, а руками вцепиться в сильные плечи. И дышать. Дышать им.
Теперь можно. Теперь всё можно.
И услышать тихое:
— Здравствуй, моя маленькая женщина.
И ответить:
— Здравствуй, мой большой мужчина.