«…были женщины мне по плечо,
были женщины мне по грудь,
и, наверное, я свихнусь
но по сердце была лишь
ты».
Неизвестный автор
Наигралась.
Он вертел это слово на языке, пытаясь привыкнуть к гадкому вкусу, отдающему горечью.
Погружался в коматоз, забываясь поверхностным коротким сном, чтобы в бреду снова и снова видеть, как Эмили уходит, произнося всё это. Не соображалось никак, сознание затуманилось, тело ломило, всё смешалось в кучу.
Марсель злился, не принимая этого состояния, впадая в бешенство от некой дезориентации и беспомощности, накатившей на него. Мужчина был неимоверно слаб. Напавшая на него апатия окрасила всё вокруг в темные цвета.
Проснувшись уже под утро, не понимая, привиделось ли ему это, или девушка действительно приходила, он первым делом, уже не доверяя себе, отправился в квартиру Ваграма, чтобы проверить…
Пустота давила. Обрушилась нещадной лавиной осознания. Она уехала.
Марсель толком не мог вникнуть в суть. Во что наигралась? Во что, черт возьми, Эмили играла? И как так получилось, что он позволил ей уйти, да еще и без объяснений?..
Что-то неприятно свербело внутри. Её взгляд, нелепое прощание, такой скорый уход… Что девушка хотела этим сказать?..
Он отказывался верить в очевидное.
Несколько дней, игнорируя жар и ломоту, полностью окунулся в работу, открытие после ремонта намечалось в выходные. Надо было уладить множество вопросов, да и определиться, что делать с недоноском, которого Юра держал пока в подвале. Марсель спустился к нему спустя пару суток, отмечая, насколько жалко выглядит этот Сергей. Да уж, Лектер недоделанный. Не ожидал, что его планы так внезапно могут быть разрушены. Ведь всё было идеально.
Всё, сука, было идеально! И один Бог знает, как развивались бы события, не сообщи ему в последний момент о подозрительном типе, опоившем Эмили и везущем в вполне известном направлении.
Кровь стыла в жилах. Самый натуральный животный страх сковывал нутро.
Бл*дь. Да он разорвал бы это ничтожество в клочья одними зубами. Если бы тот посмел притронуться к его тучке. Его! Маленькой невинной и наивной девочке, наломавшей дров…
— Выброси его где-нибудь… — с нескрываемым презрением и брезгливостью обращается к Юре, стоящему позади. — И проследи, чтобы исчез. Уверен, такой слизняк найдет способ спасти свою шкуру.
Начальник охраны был мужиком понятливым. Даже если и удивился такому решению, ничего высказывать вслух не стал. А Марсель объяснять не собирался. Вечером перевел тому подобающую сумму денег и ещё раз поблагодарил за содействие.
— Это лишнее. Я был рад помочь. Просто.
— Я знаю, но так дело не пойдет. Любые старания должны быть вознаграждены.
После крепкого рукопожатия мужчина покинул заведение клуба и отправился домой. Нестерпимо жгло внутри. И физически…и не…
Очередной раз порадовавшись тому, что, несмотря на уверения Ваграма в том, что девушка уже в порядке, он тогда, повинуясь интуиции, всё же решил нанять за ней слежку, обратившись к Юре, который и задействовал какого-то знакомого и надежного человека. Правда, тот всё же изначально упустил важность редких встреч Эмили и Сергея, но…черт с ним. Главное, всё обошлось. Что-то подсказывало, этот мошенник теперь долго будет приходить в себя. Нет, естественно, такие не меняются. Свою так называемую деятельность он продолжит, когда оклемается. Но страх, что-то кто-то держит руку на его пульсе, будет преследовать всегда.
Марсель не разделял позиции девушки. И правильным было бы сдать преступника. Но… Посмотреть на это со стороны стоит. Она и так слишком многое пережила. Ей пришлось бы мотаться по инстанциям, давать показания, находиться не в самых приятных стенах и среди не самых приятных людей, которым в силу своей должности и занятости плевать будет на нежные чувства девушки. Никто бы её не пожалел, не обходился бы деликатно. А этого мужчина никак не мог допустить. Плюс фактор семьи. Может, и хорошо, что те никогда не узнают о случившемся… Это нелепо до сюрреалистической крайности, никак не укладывается в голове, что такие сюжеты возможны.
Если до этого получалось как-то забыться и не думать, погружаясь в работу, то, возвращаясь, Марсель уже никуда не мог деться от назойливых мыслей. Неужели, правда?.. Эмили настолько задета и обижена, что предпочла опять сбежать? По сбивчивым ответам Сергея и рассказу Ваграма получилось сложить цельную историю, немало удивившую его. А еще этот дневник, который он пролистал, чтобы понять степень запущенности её состояния. Глупая! Совсем не соображала, что творит… Душа ныла от всего, что она с собой сделала. Загнала в угол, покрылась панцирем, довела до срыва. Может, в этом они и похожи? Оба не захотели ни к кому обращаться, пытаясь справиться с собственной болью.
Что ж, раз Эмили посчитала правильным уехать… Кто он такой, чтобы воспротивиться этому решению? Она твердила, что век их скоротечен. Возможно, ей этого было достаточно.
Наигралась.
Поняла, что взрослый мужчина, далекий от девичьих представлений о прекрасном принце, всё же не пара ей?..
А ведь вполне закономерно. Сам Марсель твердил девушке это всё время.
Какая ирония судьбы. Стоило ему понять, что она для него значит, как бесценна, важна, до одури необходима… Как оживила своей нетривиальностью, наполнила его жизнь яркостью, искренностью, смехом и желанием любить… Стоило поверить, что и у него есть шанс быть по-настоящему счастливым… Источник всех этих перемен вдруг погас, решив ретироваться.
Наигралась.
Да, видимо, поняла, как с ним тяжело. Её нельзя осуждать или обвинять.
Пожалуй, немного поразмыслив, мужчина всё же понял Эмили.
* * *
Кто бы мог подумать, что недомогание, на которое Марсель благополучно махнул рукой, спустя время может вылиться в воспаление легких, да ещё и с опасными осложнениями в виде отека, требовавшего госпитализации. В это верилось с трудом, но болезнь скосила его вплоть до невозможности самостоятельно справлять нужду. Загреметь в больницу по собственной глупости и проваляться пару дней в реанимации — это апогей безответственности и пренебрежения собственным здоровьем. Спасибо, хоть жив остался…
— Да уж, умеешь ты держать в тонусе, — оглядывает его мрачным взором Ваграм, пришедший проведать, — тридцать пять лет мужику…
— Самому-то сколько? — после очень долгого времени нахождения в беспамятстве, Марсель был бесконечно рад даже этим подтруниваниям.
Говорилось с трудом, тяжесть всё еще давила на грудную клетку. И, как ему сказали, восстановление будет долгим, поскольку он запустил всё, что можно было, теперь легко не отделаться.
— Надрать бы тебе зад за беспечность, Марс. Как можно быть таким долбо*бом, чтоб вот так, — обвёл пространство палаты, — вляпаться. Мы все второй раз почти похоронили тебя. Закругляйся. Хватит приковывать к себе внимание, что за комплекс неполноценности, диктующий такие жертвы?
Пусть последнее и было шуткой, но друг прав, и Марсель ощущал стыд перед всеми. Вот так нелепо вновь балансировать на грани жизни и смерти…весьма не красит.
— Спасибо Нелли, иначе… Даже думать не хочу. Сволочь ты, Бавеянц.
Да, спасибо Нелли.
Которую он игнорировал несколько дней, не отвечая на звонки. Просто не мог. Мысли занимала та, другая, что «наигралась».
А девушка взяла и явилась к нему в квартиру, обнаружив полуживого Марселя на кровати с ослабшим дыханием и едва ли достаточно вменяемым, чтобы вести диалоги. Быстро оценив ситуацию, вызвала скорую, и пока они дожидались её, мужчина заговорил. Превозмогая боль, бессилие и туман в сознании, почти шепотом попросил прощения:
— Прости. Не будет никакой свадьбы. Ни тебе, ни мне это не нужно. У нас крепкая дружба. И только. А я…
И почувствовал себя последним мерзавцем, когда эта невероятная молодая женщина сжала его пылающую ладонь:
— А ты…влюбился.
Лучше бы дала по морде, закричала, высказалась, окунула в грязь. Это было бы честно. Да разве она такая?.. Слишком рано ставшая мудрой, мягкая, рассудительная, необыкновенная. Нелли действительно понимала. И от этого становилось хуже, ещё паршивее.
— Это здорово, Марс, правда, — улыбается светло, без тени обиды, — ты заслужил. Я справлюсь. Да, немного неприятная ситуация вышла. Скорее, меня волнует то, как это всё надо будет объяснять, но в итоге ты ведь будешь счастлив. А это самое главное. После всех бед, испытаний и горечи ты получил вознаграждение.
Ой, ли.
Сам себе омерзителен. Заварил кашу, аж тошно. Задел ненароком такое количество людей — не стоит забывать об обеих семьях. И её. Пусть и такую понимающую, но явно не достойную столь скверного исхода.
Сдохнуть хочет от этого самого «понимания» Нелли. Ей-богу, кровавая расправа перенеслась бы им намного спокойнее.
Вот Эмили… Эмили бы хорошенько врезала ему, не оставила бы содеянное без расплаты. Ревнивая, эмоциональная, живая. Уж она-то точно не стала бы ничего «понимать»…
Только где сейчас Эмили?.. Во что играет?..
Дальше всё слилось в одно темное пятно, и мужчина окунулся в мрак.
Успели, спасли, и опять он в неоплатном долгу перед Нелли. Это грызет его.
Спустя полчаса Ваграм засобирался уходить. И прочел мысли Марселя — не иначе, потому что снисходительно выдал:
— Ну, давай. Спрашивай.
А мужчина уже просто устал удивляться тому, насколько проницателен его друг.
— У неё всё в порядке?
— Мне бы хотелось, чтобы ты интересовался непосредственно у Эмили.
— Представь себе, мне бы тоже.
— Не бурчи, ладно. Да, у друзей, как и говорила. Вся в заботах о новорожденной девочке. Что делать будешь?
Он лишь пожал плечами. А что делать, если ей ничего больше не нужно?
— Понятно, ещё не оклемался. Придешь в себя — решишь. Бывай.
Короткое рукопожатие, и палата пустеет.
Дальнейшее напоминает настоящий день сурка. Люди в белых халатах, капельницы, таблетки, посетители и очень редкие прогулки по коридору. Всё унылое и серое. Несмотря на то, что на улице во всю властвует весна. Марсель провёл в больнице чуть больше месяца. Не соврали, долго лечили. А дома почти столько же надо было восстанавливаться.
Май уже давно вступил в свои права, а ему до сих пор настоятельно рекомендовали не увлекаться физическими нагрузками. Подождать еще несколько недель. Это убивало. Напоминало ему время после аварии. Передергивало от воспоминаний. Заставляло ненавидеть себя вновь и вновь. Он предпочел вернуться загород. И не совсем точно мог определить, правильно ли поступил, учитывая, что теперь всё напоминало здесь Эмили. На кузницу вообще не заходил. Иначе свихнулся бы, вспоминая, как яро брал её там, забывшись.
Но однажды не выдержал. Сорвался и поехал в квартиру, где она жила. Сошел с ума в попытке прикоснуться к любому ничтожному предмету, принадлежавшему ей. Как одержимый, гнал, чтобы поскорее добраться до эфемерного образа, что лелеял в сознании. Который старательно отгонял, потерпев сокрушительное фиаско.
Подыхал без неё.
Лукавая улыбка, тонкие пальчики, звонкий смех. Глаза. Её глаза. Везде эти глаза. Моська глазастая. Красивая до одури. Неповторимая. Подарившая себя. Отнявшая. Как только смогла? Как посмела сделать его таким зависимым? Разбить вдребезги размеренное существование, дать вкусить истинное наслаждение, а потом лишить…
Марсель не знал, на кого из них двоих злился больше. До этого здраво мыслить не позволяли препараты, слабость и апатия. Но теперь, оглядываясь назад и вспоминая её дикое дыхание и сбивчивый шепот… Не может всё это вдруг пройти бесследно. Не может.
Сам не понимал, что именно искал, но ворвался в помещение и вдруг замер. До сих пор пахнет ею. Невероятно. Ринулся в спальню, открыл шкаф и с маниакально изощренным удовлетворением протянул руку к висевшим вещам. Впрочем, так же резко её и отдернул, ужаснувшись тому, что творит.
Рухнул на постель и потер лицо ладонями.
Докатился. Браво. Фетишистом заделался?
Взгляд упал на прикроватную тумбочку. На ней лежала какая-то книга, обложка которой претендовала на антикварный стиль. Зачем-то взял её и раскрыл на середине, удивленно уставившись на абсолютно пустые белые листы. Странно…
Вернулся к переплету, внимательно изучил, а уже затем вновь открыл, но уже на первой странице.
Дневник. Понял, наткнувшись на размашистый почерк. Неправильно читать это. Но глаза уже зацепили заглавие. И остановиться Марсель попросту не смог:
«День, когда я стала твоей.
Мне кажется, я ждала больше, чем эти пять лет. Век, не меньше. Правда. Ожидание в любви измеряется совершенно иными системами. Безжалостными и беспощадными. Я теряла и вновь обретала надежду. Придавалась мечтам и сталкивалась с острыми пиками действительности, об которые эти самые мечты и лопались, словно пузыри. Сумасшествие. Едва ли меня можно назвать нормальной или близкой к адекватности. Мне дано умирать и воскресать в этих чувствах. И ночью я окончательно в этом убедилась. Никогда не будет покоя. Но больше не пугает это осознание.
Я твоя.
Никто не поймет, сколько это значит для истерзанной души, рвущейся к человеку, отталкивающему её из раза в раз.
Но ты принял меня, пусть ещё не до конца. Принял.
Люблю вопреки всему, что стоит между нами.
Пускай через столько испытаний и боли (учитывая, что это далеко не конец моих терзаний), но я готова принять и муки, если они приправлены тобой.
Потому что, когда любишь, всегда немного больно. Это не мое умозаключение. Просто подходящая мне фраза, вырванная откуда-то и отложившаяся в памяти.
Вчера Амалия сказала: «Марсель умел посмотреть так, чтобы ты почувствовала себя единственной». И сколько таких «единственных» у тебя было? Не смотри так на меня никогда. Не хочу.
Сделай так, чтобы я хотя бы на мгновение поверила, что любима. Этого мне будет достаточно.
Я сама буду смотреть на тебя, действительно моего единственного, без всяких «как», чтобы ты каждую минуту ощущал, как необъятно много значишь для меня. Для маленькой тучки, что в твоей жизни — временное явление.
И всего лишь строчка в книге…».
Больше ничего. Ни одной записи. Только эта, датируемая Рождеством нынешнего года.
В груди давит, нестерпимо давит.
Воспоминания вихрем проносятся перед глазами.
«Тебя никто не будет любить так, как я».
«Я всё еще не в твоем вкусе?».
«Я тебя люблю. Ты же веришь? Скажи, ты понимаешь, что это не блажь?».
«Вафельный».
Дурацкое обозначение, но так живо откликающееся в нём.
И ведь никто! Никто его так безумно не любил. И, вообще, не любил. Несмотря ни на что.
И сам Марсель никогда не любил. Пока не появилась она. Та, которую он познал настолько близко во всех смыслах, как не знал ни одну женщину. Кроха, смелостью и отчаянностью покорившая его. Отправившая в нокаут.
И он её отпустил?! Как безбожно много времени упущено…
Желание вот прямо сейчас кинуться за ней, сгрести в охапку и больше никогда не выпускать из объятий было нестерпимым. Вплоть до дрожи, словно опять стал наркоманом, испытывающем ломку.
Марсель определенно точно был решительно настроен тягаться со всем миром. Нечестью. Осуждением, которое они обязательно встретят. Разнести в пух и прах всё, что помешает им быть вместе.
Потому что Эмили его. И он обязан сделать её счастливой. Каким делала мужчину она сама.
Но надо было смотреть правде в глаза. Марсель был недостаточно крепок и отдавал себе в этом отчет. Повторения недавних безрадостных событий не хотелось. Гораздо правильнее подождать ещё немного, набраться сил, чтобы в полной мере насладиться моментом.
И только один Бог знает, чего ему это стоило. Прожить эти несколько недель в предвкушении и сокрушении одновременно. Потихоньку вводить физические нагрузки, приходить в форму, придерживаться предписаний.
А потом, наконец, мчать по трассе… Пытаться поймать неуловимый образ по дороге. Доехать до её дома, адрес которого, посмеиваясь, дал ему Ваграм, что-то бормочущий о сплагиаченном сценарии. Остановиться у низенького советского забора с номером почти на рассвете. И ждать. Изводить себя в ожидании. Мерить шагами близлежащую территорию. И, уставши окончательно, прислониться к капоту.
Когда боковым зрением Марсель заметил девичий силуэт на крыльце, вмиг ожил и развернулся. Сердце заходилось в бешеном ритме, тараня ребра адскими ударами.
Эмили кинулась к нему сметающим все сомнения на своем пути маленьким мощным ураганом. И, заключив девушку в свои объятия, он впервые за эти месяцы задышал свободно. Вдохнул её запах. Вжал в себя сильнее, словно намереваясь приковать так навсегда.
— Здравствуй, моя маленькая женщина.
— Здравствуй, мой большой мужчина.
Не верилось, что вот она, в его руках. Доверчивая, любящая, ждущая.
— Забери, — шепчет лихорадочно, — укради, увези…
По телу пронеслась дикая дрожь. Безумие, сплошное безумие.
Тем не менее…Марсель всё же твердо ответил:
— Нет.