- Что? Что? - послышалось со всех сторон.
- Я говорила! - ликовало хитренькое, изворотливое Клавино зло.
- Все хорошо, - улыбнулась Катя. И откуда только силы брались играть роль победительницы у этой артистки?! - Все хорошо.
- Пирожкова! А ты болтала... - сказал кто-то недоуменно и с нотками освобождения в тоне.
И Катя услышала. О! Какие суровые уроки преподносит ей жизнь, как закаляет!
- Ничего не болтала! - услышала Катя Клавин тоненький и скребущий, нет, не скребущий, торопливый голосок: - Я говорила, что... Я беспокоилась. Я за всех беспокоюсь. Мало ли что. Я Бектышеву со школы знаю. Она всегда у нас в первых была.
Катя быстро выбежала из коридора возле кабинета заведующего. Она бежала деревянной лестницей вниз со второго этажа, громко стуча по ступеням разношенными, еле живыми туфлишками.
45
А в безлюдных холодных сенях как споткнулась. Стала. Отдышалась, спрятала "Отрока" на груди под пальто. И на крыльцо вышла тихо.
Снова зима. Белизна. Над краем неба, всякий раз будто впервые, выписан бледно-желтый, с острыми, загнутыми внутрь концами народившийся месяц. Вечный мирный спутник Земли.
Героиня наша стояла без движения. Героиня?
Герои борются против зла, бесстрашно защищают себя и друзей. Волевые, активные, сильные, мужественные!
Но в жизни не одни герои. Самые разные люди живут на свете, обыкновенные люди, иногда не очень волевые и мужественные, иногда даже слабые и нерешительные.
С другой стороны, не каждый день призывает человека на подвиг. А если бы обстоятельства поставили Катю в такое положение, рискованное и грозное, когда или совершай подвиг, иди на смерть, или беги трусом, как бы она поступила?
"Ответ ясен, когда представляешь таких людей, как Петр Игнатьевич или Максим, тут не возникнут сомнения", - думала Катя.
Кстати, вот он, Максим, вырос как из-под земли.
- Катя, что?
- Естественно, вычистили, - сухо ответила Катя, опустив голову и раскапывая носком рыхлый снег, зачерпнув сразу полтуфли.
Она неистово жалела себя, но другим не позволит жалеть. Никому, никогда.
- Максим, как ты здесь очутился? Увольнительный час?
- Отпросился на весь вечер.
В эту минуту грохнула входная дверь, на крыльцо вырвалась Лина и, ломая пальцы, обрушила на Катю возмущение, упреки, вопли отчаяния.
- Что ты наделала? Максим, что она натворила? Ужас! Зачем ты с этой колючей теткой связалась?
- Я не связывалась.
- Связалась, связалась! Максим, слышал бы ты, как она с ней говорила. Надменно, как принцесса швейцарская...
- В Швейцарии нет принцесс.
- Ладно! Немецкая, испанская, итальянская... Что ты про призвание плела? Что ты на все вопросы - "не знаю"? "Не знаю" или молчок. Специально для вычистки? - Секунду она помолчала и вдруг хлопнула себя по лбу ладонью, как это делается, когда человека неожиданно осеняет счастливая мысль. - Катя! Максим! Идея. Ты на ней женишься. За твоим пролетарским происхождением она все равно что за каменной стеной.
Катя вспыхнула, ее обожгло.
- Спасибо. Не хочу укрываться за каменной стеной.
Вот уж действительно сейчас заговорила принцесса, даже королева, могущая даровать милость или изгнать из царства неугодного подданного.
- Ну так пропадай ты пропадом, недотрога, змея подколодная! - в ярости закричала Лина. - Я для нее с комиссии сбежала, а она... Ты погляди на Максима, весь истаял, безжалостная! Так ступай на все четыре с толстовцем под руку...
- Катя, я тебя люблю. - Он сказал это твердо и нежно. Так он не говорил никогда, чтобы и твердо и нежно. - Я тебя люблю. Принцесса ты или змея подколодная, красивая или нет, не знаю, мне все равно. Как я тебя в первый раз увидел, так и полюбил. Спросишь, за что?
Катя не спрашивала. Грудь сдавило слезами, она не могла вымолвить слова. Зато Лина, взявшаяся за дверную скобу, собираясь умчаться, не умчалась, забыла про комиссию и слушала с восторгом. Упивалась, будто это ей объяснялись в любви. Затем сообразила все же: третий - лишний. Хлопнула дверью и унеслась заседать.
- Не отвечай, - говорил Максим так же ласково, нет, все нежнее и бережнее. - Я тебя гордую люблю. А обидеть тебя не дам. Не хочешь за меня замуж, все равно всегда буду при тебе, вблизи ли, издали, с глаз не отпущу.
- Знаешь что, идем... Тут мне нужно к одному человеку, - позвала Катя.
Она ждала этих слов, мечтала, ревновала, завидовала тем, кому говорятся такие слова. А сейчас смешалась. Не знала, что отвечать. Растерялась.
- Идем.
До революции Федор Филиппович преподавал в мужской гимназии и так и остался жить в бывшей казенной квартире при ней.
Они застали Федора Филипповича в кухне. С засученными рукавами, без пиджака, в фартуке с оборочкой, он чистил картошку. Сыновья - один мыл посуду, другой тер пол тряпкой, намотанной на щетку.
- Хозяйничаем, - сказал Федор Филиппович, нервно кривя тонкие губы, может быть, недовольный тем, что незваные гости застали его на кухне, в фартуке, за такой прозаической работой, как бы низводящей его с педагогической кафедры. Впрочем, он часто кривил и нервно подергивал губы, ничто другое не выдавало сейчас в нем смущения. Напротив, он спокойно объяснил:
- Утром всем на занятия, с хозяйством управляемся вечерами. Что-нибудь случилось? - спросил он Катю.
- Ничего не случилось. Мы просто зашли...
- В таком случае, - развязывая фартук, сказал он, - прошу в кабинет. Мальчишки, заканчивайте одни!
- У нас строгое распределение обязанностей, - говорил он, вводя Катю и Максима в кабинет - просторную, заставленную книжными шкафами и полками комнату, порядочно захламленную и неприбранную, что сразу заметил бы опытный женский взгляд, но не Катин, ибо к хозяйству она была равнодушна. Зато заметила на письменном столе фотографию. Приятное, чуть грустное, чуть удивленное лицо глядело на нее из простенькой деревянной рамки, как бы прося: "Не думайте обо мне плохо. Не судите меня".
Почему Кате взбрело такое на ум? Впрочем, как ни была она занята собой и своей участью на допросе у инспектора Н. Н., в память запало брошенное прокурорски: "...у него в семье разложение".
- Мой дом, - говорил Федор Филиппович, скупым жестом показывая шкафы и полки. - Книги - друзья, которые не изменяют, как сказал Пушкин. Садитесь. Итак?
Он все-таки желал знать, что их привело, без предупреждения, в неурочный час. Он подозревал: его ученица с кавалером пришли не просто, что-то их привело.
- Я хотела... мне хочется вам рассказать. Заведующий, очень благородный человек, необыкновенно хорошо к вам относится, считает вас самым талантливым, образованным, самым образованным преподавателем в техникуме, и... - беспомощно лепетала Катя, - и мы все с ним согласны.
- С чего бы заведующему явилась мысль меня вама аттестовать? - вслух размышлял Федор Филиппович, слегка теребя каштановый ус. - А-а! Ведь у вас там происходит, так сказать, собеседование. Комиссия из центра.