Областная больница расположена в бывших монастырских постройках. Они отгорожены от улицы высокой кирпичной стеной - старой, истрескавшейся, с пучками травы в расщелинах штукатурки. Были в этой стене и высокие ворота, окованные железом, а в одном месте - зеленая дверь. Узкая, как в хате, обшитая шалевкой - ромб в верхней половине и ромб в нижней. Посредине верхнего ромба - небольшое, заложенное изнутри фанеркой оконце.
Гриша постучал в дверь. Никто не отозвался.
- Может, не сюда? - забеспокоился Хмурец, а я посмотрел по сторонам. Может, через большие ворота?
- Я лучше знаю, где проходил, - отрезал Гриша. Поднял камешек и постучал им по фанерке.
Где-то звякнула щеколда, вторая... Послышался сварливый женский голос:
- Что там за шумашедший барабанит? Всех больных переполошил... Кнопка под носом, жвонок - так нет, не ндравится по-культурному...
Фанерка в оконце отскочила в сторону. Высунулось маленькое остренькое личико старухи в белой косынке, завязанной набекрень. Строго посмотрела на нас.
- А где же ваш хворый? А-а, так вы фулиганить?! Ка-а-ак схвачу онучу, ка-ак начну хлестать по зенкам вашим бештыжим!.. Жнать надо - через эту дверь только по "скорой помощи" принимают! Тут русскими буквами написано! сухонькая ручка просунулась в оконце, постучала по ромбу. - Видите?
Там, где она стучала, ничего не было написано. Виден только светлый прямоугольник, где, видимо, висела табличка с надписью.
- Нам больного надо увидеть! - быстренько и как можно ласковее сказал Гриша. - Он в хирургическом лежит, восьмая палата!
- С одиннадцати до пяти каждую шреду, шуботу и вошкрешенье, - заученной скороговоркой ответила бабка. - Передачи принимают в эти же часы в любой день. Через главные ворота!
Фанерка захлопнулась перед Гришкиным носом. Стукнула дверь в здании...
Ничего себе, "вежливая" старушка...
До одиннадцати часов еще минут сорок. Как долго!
Но дождемся, лишь бы пустили. Ведь сегодня не среда, а вторник...
- Пустят, - словно угадал мои мысли Чаратун. - Главный врач сказал, что к Володе можно через три дня. А три дня вчера истекли...
Мы медленно брели по одним и тем же улицам, вокруг одного и того же квартала. Улицы здесь еще уже тех, которые мы видели, когда приезжали на похороны летчика. И дома старые-старые... Смешно: если улицы пересекаются под острым углом, то и угол первого дома острый.
Древняя часть города...
Карманы у Вити топорщатся от яблок - белого налива. Но им еще далеко до белых, они зеленые, как рута, - я знаю... Хмурец все время ощупывает карманы - торчат, мешают идти.
У меня в руках сумка. Мать положила в нее соленое масло, свежий, только что из клиночка, сыр. Есть и баночка сливового варенья. А привез нас в город Антон Петрович все на том же мотоцикле, опять одолжил у товарища.
Не знаю, какой круг мы кончили, когда увидели, что главные ворота открылись. Пока выпускали грузовик, мы прошмыгнули в узкую щель между бортом машины и половинкой двери.
- Куд-да? - только и успел крикнуть привратник, но ворота не оставил, за нами не погнался.
- Вон там кабинет главного врача... - указал Гриша на двухэтажный деревянный дом, выкрашенный в коричневый, только окна белые, цвет.
Мы пробежали по вымощенной камнем дороге, мимо сквера со старыми ясенями и кустами сирени и вытянувшегося вдоль него трехэтажного белого корпуса.
На второй этаж мы взбежали так стремительно, что уборщица, протиравшая листья фикуса в вестибюле, не успела даже и рта раскрыть.
Гриша постучал в дверь кабинета главного врача - никто не ответил. Толкнул ладонью - не поддалась. Слева, в конце коридора, мелькнула из двери в дверь, вся в белом, медсестра.
- Хлопчики, главный еще на обходе! - крикнула снизу уборщица. - Будет через час, не раньше!
И откуда она узнала, что мы стучались к главврачу?
Вышли во двор.
На тротуаре по краям сквера стояли скамьи на чугунных ножках-лапах. Витя направился к ближайшей из тех, что стояли под деревьями вдоль трехэтажного корпуса.
- Давай лучше вон на ту, - показал Гриша. - Она под окнами восьмой палаты.
Прошли дальше между домом и сквером. Гриша смотрел на высокий ясень.
В одном окне на третьем этаже показалась забинтованная голова. Мужчина посмотрел с удивлением на нас, пошевелил губами, оглянулся назад. Вскоре высунулись две мальчишечьи головы, уставились на нас, задвигали губами. К ним подошел еще кто-то, вытянул шею.
Мы вскочили на ноги.
- Володя!..
Да, это был он - наш Володя!.. Лицо бледное, землистое, как будто с него не совсем чисто смыли загар. Узнал нас, помахал рукой. А мы смущенно улыбались, не сводили с него глаз. Улыбался нам и Володя, и дядька с забинтованной головой. А один мальчишка с рукой в гипсе вскочил на подоконник, чтоб дотянуться до верхней щеколды, открыть окно. И вдруг все разом, как по команде, повернулись к нам затылками и спинами. Исчезли...
Кто-то, наверное, вошел в палату.
В окно выглянул широколицый человек в белой шапочке, со стетоскопом на шее. Гриша сразу съежился под его взглядом.
Когда человек в белой шапочке отошел от окна, Гриша сказал:
- Главный...
Мы притихли. Что сейчас происходит в палате?
В это время послышался частый перестук каблучков. Из-за трехэтажного корпуса стремительно вышла тоненькая девушка в белом халате.
- Это вы к Поликарову? Идите за мной.
На первом этаже в гардеробе она сунула каждому в руки по белому халату. Одевали уже на ходу, перескакивая через две ступеньки.
Душно, пахнет лекарствами...
Всех четырех больных из восьмой палаты мы уже видели в окне. Сейчас они сидели на своих койках. У второго мальчугана в руках были костыли, хотя нигде не видно никакой повязки. Ничего не было забинтовано и у Поликарова...
Врач подсаживался к каждому по очереди. Расспрашивал, выслушивал, брал из рук сестры, что привела нас, какие-то не то блокноты, не то книги, заглядывал в них. Пояснения ему давал второй врач - высокий, молодой, с веснушками на лице.
Мы не очень смотрели на врачей, мы обнимали, тискали Поликарова, а он нас.
- Ну что, молодой человек, сегодня на дерево не лазил? - неожиданно положил руку Грише на плечо главврач.