Когда Зина вернулась с допроса, в подвале кухни ее встретила Зося. Обрадовалась, что Зину отпустили. Обычно не разговорчивая, села рядом с Зиной и старалась ее успокоить и ободрить. Но успокоиться Зина не могла. Дежурившие в этот день возле станции Маша Ушакова и Катя Зенькова видели: арестованных посадили на дрезину и под конвоем повезли в сторону Полоцка. Надежды, что их немцы отпустят, уже не было.
А через несколько дней заметно встревоженная Зося подошла к Зине и шепотом спросила:
- Сказать тебе?..
Золотистые волосы Зоси, обрамлявшие нежное голубоглазое лицо, в сумерках подвала словно светились.
- Вызывали меня... Расспрашивали про тебя. Приказали следить за тобой. Очевидно, теперь тебя прогонят из столовой или увезут в Германию. - И Зося выругалась по-польски. Она ненавидела гитлеровцев не меньше ленинградской школьницы. Вся семья Зоси - отец, мать, братья - была уничтожена, когда фашисты заняли Польшу.
Зина обняла свою сменщицу и заплакала:
- Спасибо тебе, Зося.
Все валилось из рук Зины, но, превозмогая себя, она чистила картофель, шинковала капусту.
С кухни то и дело заглядывали, торопили, кричали, требуя, чтобы она быстрее работала.
Домой она шла, еле передвигая ноги. А там ее ждали теперь трое голодных ребят.
Возле барака, у старой березы, не обращая внимания на накрапывающий дождь, тесно прижавшись друг к другу, сидели Нестерка и Ленька. Они ждали мать.
Зина вытряхнула из фартука на стол картофельные очистки, устало свалилась на стул.
- Мочи моей нет... - пожаловалась она Леньке и Нестерке. - Вы сами что-либо сделайте, приготовьте...
И проголодавшиеся "братья-разбойники" сами принялись растапливать печку, готовить себе и Гальке обед ил картофельных очисток.
Но Галька отказалась есть. Хныкала, жаловалась, что болит голова. Явно заболела - сухой кашель, лоб и руки горячие...
- Беда ты моя!.. - чуть не плача, повторяла Зина. - Ну что я с тобой буду делать?
Нет больше тети Иры и Солнышка, посоветоваться не с кем. Ночь прошла в тревожной дремоте. Встала с красными глазами. Сестренка тоже проснулась и немного попила водички, Зина стала упрашивать Гальку:
- Ты лежи, лежи... не вставай. Я сегодня пораньше приду. - А сама не знала, придет ли вообще... Разбудила в соседней комнате двоюродных братьев, спавших вместе. Попросила: - Приглядите за Галькой... Заболела она.
С трудом пересиливая себя, пошла на работу. Кружилась голова - во всем теле чувствовалась слабость. "Не заболеть бы!"
Три дня Зина находилась в большой душевной тревоге из-за Гальки. Да и сама, с трудом перемогаясь, едва держалась на ногах.
После работы забежала к бабушке.
- Пои ее отваром сухой малинки, - посоветовала бабушка.
И Зина готовила отвар и поила сестренку. На четвертый день, заглянув к бабушке, радостно сообщила:
- У Гальки уже температуры нет.
- Слава богу... - перекрестилась бабушка.
- Не могу я к вам попасть-то, проведать... - тяжело закашлявшись, хрипло проговорил дядя Ваня. - Сам вот еле хожу, качаюсь.
Вернувшись к себе вечером, Зина чутким слухом уловила: кто-то тихо стукнул два раза в окно. Два раза стучат, - значит, свои. Выбежала на крыльцо.
Белка молча сунула Зине записку и исчезла.
В записке условным кодом передавалось задание на следующий день забрать от Василька подготовленные для партизан сведения, чтобы затем переправить по назначению.
Зина, прочитав записку, вдруг успокоилась. Она не одна! У нее много друзей...
После работы она снова отправилась в Зую. На этот раз в бабушкиной избе Зина застала неприятного гостя. Грузно развалившись на лавке, за столом сидел пьяный полицейский Чиж. Он теперь часто при встречах с односельчанами хвастался, что может сгноить в тюрьме любого. Чиж держал на коленях маленькую Любочку. Девочка рвалась из его рук, плакала, а он дурным голосом смеялся.
- Ты чего, ирод, пристал к ребенку? - ругалась из кухоньки на него бабушка. - Отпусти...
Зина молча подскочила к Чижу и выхватила у него Любочку.
- Вот ты как!.. - Оторопевший полицейский, пьяно пошатываясь, встал, вынул из кармана револьвер и подступил к Зине, заслонившей собой Любочку. Пришла ленинградская барышня! Не уважаешь полицейского? - Он поднял руку, растопырив грязную пятерню: - Видишь? Хлопну - и ничего от тебя не останется. По молчу... сохраняю твою жизнь до поры до времени...
- Чего пристал к детишкам? Уходи! - снова прикрикнула на полицая бабушка.
Чиж мутным взором окинул Ефросинью Ивановну:
- Твое счастье, Ивановна, что ты старая. Старых я уважаю... А то бы поставил и тебя к стенке... Прощевайте пока. Недосуг мне с вами прохлаждаться.
Вышел из избы, громко хлопнув дверью.
- Брешет все сивый дьявол... Всех пугает. Откупаться приходится... ругалась бабушка.
Зина едва перевела дыхание от страха. Вышла на усадьбу. Рядом чернела изгородь Азолиных. Возле изгороди стояли еще не потерявшие своей листвы тополя и липы, краснели ягоды на рябине.
Зина подошла к липе, просунула в тайник руку.
"Есть..." Оглянувшись, спрятала у себя на груди пахнувший землей небольшой сверток. Теперь этот сверток ей предстояло передать Феде или Илье.
У избы Феди Слышенкова стояла невысокая, худощавая светловолосая девчонка-подросток с тонкими, ободком, бровями на скуластом лице. Это была Шура, младшая сестра Феди. Тоже связная.
- Федя дома, - доверчиво сообщила она Зине.
И Зина прошла вслед за ней в избу. Ей невольно бросилась в глаза висевшая над Фединым столом до слез знакомая фотография красивой темноволосой девушки. "Ласточка!" - невольно вздохнула Зина.
Федя молча принял у нее сверток.
- Все, - односложно сообщила Зина, давая понять, что дальнейшего разговора в присутствии Фединых домашних не будет, и поспешила домой.
Своих двоюродных братьев Зина застала за несвойственным им делом. Вооружившись иголками и нитками, те чинили свою одежду. Галька стирала в ведре какую-то тряпку.
- Кругом помощники! - невольно улыбнулась Зина. - Буду теперь жить, как барыня!