Звонок от Бориса Яковлевича лишь обострил ситуацию.
— Константин Александрович! — волнение лишило голос юриста привычного обаяния: он стал резким, каркающим. — Скорее приезжайте на Большую Никольскую! Валентина повесилась у меня в квартире, и меня теперь могут обвинить в убийстве! А вы могли бы разобраться с приехавшими ментами, объяснить им что я совсем ни при чем и, в конце концов, поручиться за меня… Меня же теперь посадят!
— Она жива? — выходя из кабинета, на ходу спросил Федин, с сожалением признавая, что оказался прав: беда снова пришла в семью Ватутиных.
— Жива? Нет, что вы! Валентина повесилась ночью, а мы обнаружили тело только утром — рабочие вошли в гостиную, а она там висит… Как же мне теперь жить то в этой квартире?!
— Конечно, Борис Яковлевич, я сейчас же приеду к вам, только советую говорить правду… приехавшим ментам.
— Я всегда готов сотрудничать со следствием! Вы же знаете!
Дальше слушать Федин не стал, отключил телефон и поехал на Большую Никольскую.
В шикарной пятикомнатной квартире поселился запах беды: стойко пахло лекарствами и дорогим коньяком.
— Что за вонь? — поморщился Федин, войдя в гостиную.
— Хозяин пьет, — пояснил Антон Свиркин, пожимая руку коллеге — узнав из сводки о происшествии на Большой Никольской, он упросил начальство передать ему это дело: обосновывая свою просьбу тем, что, расследуя кражу в доме Ватутиных, он уже был в курсе всего происходящего в этой семье, а новому следователю придется начинать все сначала: знакомиться с потерпевшими и свидетелями и входить в курс дела. — Хозяин все никак не решит на чем остановиться: на успокоительном или на коньяке. Руки у него трясутся — вот и проливает периодично на ковер то одно, то другое. А вы, Константин Александрович, здесь какими судьбами?
— Попросили проверить одно дело… — Федин выразительно поднял глаза к верху и состроил кислую мину — мол, ничего не поделаешь, приходится подчиняться.
— Понятно. Значит, господина Либмана вы знаете?
— Да как сказать… — ох, как не хотелось Федину фигурировать в этом деле. — Вы разбирайтесь, Антон Петрович, как надо, а там посмотрим, — понизив голос, с досадой произнес он и обернулся в сторону юрисконсульта — тот сидел на диване, держа в одной руке плоскую рифленую бутылку с дорогим выдержанным коньяком в другой пузатый стакан, и с радостной надеждой смотрел на Федина. — Что можно сказать о случившемся на первый взгляд?
— На первый взгляд суицид, — весомо произнес Свиркин — ему льстило внимание опытного коллеги и то, что его называют по имени отчеству. — Очень удачное время для суицида: с трех до пяти утра.
— Допросить бы его как следует, пока он в таком состоянии…
Молодой следователь понимающе кивнул и двинулся в глубину комнаты к Либману. Федин пошел следом, мысленно потирая руки — против его вопросов юрисконсульт сейчас был беззащитен.
— Расскажите, ка, Борис Яковлевич, все еще разок для Константина Александровича.
— Конечно, конечно. Я с удовольствием… — Борис Яковлевич лихо опрокинул в рот остатки коньяка из стакана. Проглотил, откашлялся. — Значит так, Валентина… Валентина Николаевна вчера вечером приехала сюда: рабочие выносили мусор из квартиры и оставили дверь открытой — вот она и вошла в квартиру. Вошла и устроила тут настоящий скандал! Начала обвинять меня Бог знает в чем, требовала вернуть ей ее квартиру и даже выплатить какие-то деньги!
— Вы договаривались об этой встрече? — как бы между прочим поинтересовался Федин.
— Нет, нет, что вы! — замахал рукой с бутылкой возбужденный юрисконсульт. — Ни о чем мы с ней не договаривались! На днях Валентина Николаевна мне звонила — советовалась по поводу похорон мужа, но мы не встречались.
— Это вы ей присоветовали побыстрее кремировать мужа?
Вопрос был задан не «по теме», и Либману потребовалось какое-то время, чтобы его осмыслить.
— Я высказал недовольство по поводу затягивания похорон Георгия Рудольфовича — его давно уже надо было похоронить.
— И денег дали на похороны? — не унимался Федин — Антон Свиркин смотрел на коллегу с нескрываемым непониманием, но Федин делал ему выразительные знаки не вмешиваться.
— Разве это возбраняется — помогать друзьям деньгами? — вскинулся Либман и плеснул из бутылки в пустой стакан немного коньяка. Выпил и не почувствовал крепости напитка.
— Да что вы, Борис Яковлевич, только приветствуется, — Федин говорил ласково, усыпляя бдительность «подозреваемого». — Одно плохо — обманывать следствие опасно: вы же сказали, что не встречались с Валентиной Николаевной — так, как же вы ей деньги на похороны передали?
— Властелина приезжала, — просто ответил юрисконсульт, и Федин понял, что Либман не врет: Властелина действительно приезжала. — Она девушка взрослая, ответственная — ей вполне можно доверить деньги.
— Ответьте, честно, Борис Яковлевич, что же так тесно связывает вас с этой семьей? — вопрос в лоб требовал прямого правдивого ответа, но прямого правдивого ответа не последовало.
— Чисто деловые отношения.
— У нас другие сведения, — осуждающе покачал головой Федин.
— Откуда вы узнали? — удивился юрисконсульт и, не смотря на выпитое количество коньяка, понял, что прокололся. — Ладно, сознаюсь — был грех, но это было очень давно: больше десяти лет назад, когда мы только познакомились с Георгием Ватутиным. Никто не может осуждать меня за минутную слабость — Валентина Николаевна женщина привлекательная… была…
— Значит, госпожа Ватутина пришла к вам требовать назад квартиру, — попытался Антон Свиркин вернуть разговор в нужное русло. — А вы что?
— Я? Отказался, разумеется! — Борису Яковлевичу эти вопросы нравились больше, и он пустился в долгие разъяснения. — О каком возврате может идти речь, когда я полностью заплатил за эту квартиру ее мужу. Так почему я должен возвращать ее? Это же не справедливо, господа!
«— О справедливости вспомнил, — про себя усмехнулся Федин. — Почему же ты о ней не думал, когда твой дружок Ватутин жену с детьми грабил! Помешал бы ему, и это было бы справедливо».
— Когда вы расстались с госпожой Ватутиной? — с молчаливого одобрения коллеги, продолжал задавать вопросы молодой следователь.
— Тогда же вечером, — Либман старался быть точным и правдивым. — Валентина покричала еще немного в квартире, но поняла, что на ее условия я не согласен, и ушла, громко хлопнув дверью напоследок. У меня есть свидетели этого скандала — рабочие все видели и слышали, можете у них спросить.
— Обязательно спросим. А у подъезда она вас не ждала?
— Нет, не ждала. К тому же я не сразу уехал — может, через час или даже через полтора — надо было решить кое-какие вопросы с бригадиром.
— И больше вы Валентину Николаевну не видели?
— Нет, не видел, — отрицательно качнул головой юрисконсульт. — И по телефону с ней не разговаривал — можете проверить.
Взяв с низкого овального столика мобильный телефон, Борис Яковлевич с готовностью протянул его Антону Свиркину.
Следователь посмотрел журнал звонков, сделал несколько пометок у себя в тетрадочке и вернул мобильник.
— Скажите, Борис Яковлевич, а ключи от этой квартиры могли быть у Валентины Николаевны — как-то она вошла сюда после вас.
— Конечно, были, — с радостью подтвердил Либман. — После покупки квартиры я замки менять не стал, думал после ремонта поменять — так экономичней, — и, понизив голос, добавил, кивнув головой в сторону рабочих в другой комнате, — да и безопасней.
— Значит, ключи от квартиры у нее были… — Федин вспомнил разговор с мальчиком и тут же уточни у юриста: — А могла она в прошлую ночь прийти переночевать в квартире?
— Могла, рабочие в десять уходят, а приходят в восемь.
— А в каком состоянии была Валентина Николаевна, не припомните?
— В каком состоянии… — Либман на секунду задумался. — Очень возбужденная. Мне даже показалось, что Валентина немного выпила — для храбрости, что ли.
— Это мы скоро узнаем, — подытожил молодой следователь, — вскрытие покажет.