— Да всем, — пренебрежительно фыркнула секретарша, — водителям, телохранителям, секретарям — мне тоже платила.
— И все доносили?
— Так, по мелочи.
— Как-то не очень честно по отношению к Валентине Николаевне, — попытался следователь усовестить девушку.
— Почему? — искренне удивилась Настасья — урок «старшего товарища» прошел впустую. — Мы Георгию Рудольфовичу обо всем честно рассказали — он посмеялся над своей женой и сказал, что это наши премии за верность. Если бы кто-то рассказал о нем его благоверной, то вылетел бы с фирмы и уже приличной работы не нашел бы.
Федин все тщательно записал и задал вопрос, вроде бы не относящийся к разговору.
— Вам понравилось в Таиланде?
— Где? — удивилась Настасья.
— Ваша мама сказала следователю, что вы ездили встречать Новый Год в Таиланд.
— А, вы об этом, — уличенная во лжи, девушка совершенно не смутилась. — Я так маме сказала, чтоб не приставала — куда поедешь, да с кем поедешь.
— Понятно — конфликт поколений.
— Еще какой! Требует отчитываться, словно я маленькая девочка, а у меня своя личная жизнь: за мной с серьезными намерениями ухаживает высокопоставленный чиновник из Министерства Финансов — вот с ним я и встречала Новый Год у него на даче! Можете у него спросить.
— Если понадобится подтверждение вашего алиби — обязательно спрошу. Анастасия, теперь я задам вам очень важный вопрос и постарайтесь ответить на него правдиво… Зачем вы тридцать первого декабря ездили на улицу Бутлерова и что вы там видели?
Опустив глаза, девушка нахмурилась — признаваться в своих чувствах и открывать свою душу постороннему человеку было неприятно.
— Ладно, записывайте, — после короткого молчания решилась Настасья. — Утром я случайно услышала разговор Георгия Рудольфовича с какой-то женщиной — имени он не называл, и это меня заинтриговало и обрадовало одновременно: вдруг, думаю, он изменяет своей художнице, а это значит, что намерения у него не серьезные, и он ее скоро бросит — у меня снова появлялся шанс быть с ним вместе. Из разговора шефа я поняла, что он собирался с этой женщиной куда-то уезжать: Георгий Рудольфович несколько раз повторил, чтобы она была полностью готова к шести часам, и адрес назвал, куда придет машина — вот я и решила посмотреть, с кем это он собрался отдыхать.
— И с кем же?
— Да со своей художницей и поехал! Они как встречались в своем любовном гнездышке, так и продолжали встречаться — а я, то подумала, что он стал приводить туда другую женщину, но ошиблась. Я подошла к дому на Бутлерова около шести — Танк последние чемоданы в «Мерседес» затаскивал.
— Танк? Вы имеете в виду Тайнинцева — личного телохранителя Ватутина? — удивленно переспросил Федин — по словам телохранителя в это время он уже спал дома.
— Ну да… — не очень уверенно подтвердила секретарша и после короткого раздумья добавила: — Только на улице уже темно было, и близко к ним я не подходила: боялась, что заметят. Возможно, я и ошиблась — утверждать не берусь, но по фигуре человек, севший за руль «Мерседеса» был очень похож на Никиту.
Пометив в блокноте заняться розысками бывшего телохранителя Ватутина, Федин поднял голову, готовый слушать продолжения рассказа Настасьи.
— Что было дальше?
— Да ничего особенного, — поскучнела секретарша — ей вдруг до чертиков надоело говорить об упущенном любовнике — сколько ни говори, назад его не вернешь. — Они сели втроем в машину и уехали.
— А куда?
— Этого я не знаю.
Сведения о третьем участнике «побега» очень заинтересовали Федина — с появлением его дело начало проясняться: значит, Георгий Рудольфович Ватутин в Новый Год не остался в своей квартире на Бутлерова, как говорил водителю, а поехал куда-то с Вероникой Беляевой и кем-то третьим, очень похожим на Тайнинцева.
Попрощавшись с Настасьей, Федин поговорил с другими сотрудниками фирмы, но ничего нового не узнал: двойная жизнь шефа не была тайной для подчиненных, но Ватутин ни с кем из подчиненных не откровенничал и в свою жизнь не впускал. Правда, одна деталь в разговоре с начальником охраны насторожила Федина: мужчина нелестно отозвался о личном телохранителе Ватутина — мол, парень нахальный и не обязательный: в положенное время после «новогодних каникул» на работу не явился, а через несколько дней прислал факсом заявление о своем уходе.
Федин полистал блокнот и перечитал свои записи, сделанные во время беседы с Танком — им особо были отмечены день вылета Тайнинцева в Турцию и день его возвращения: четвертого и двадцать седьмого января — эта спонтанная поездка Тайнинцева в Турцию следователя заинтересовала. Заинтересовал не сам факт поездки, а то, что Тайнинцев уехал на столь долгий срок, не предупредив никого из начальства и не позаботившись о дополнительном отпуске (ведь официальные «новогодние каникулы» заканчивались тринадцатого января). Не предупредил, хотя билеты заказал туда и обратно, а значит, знал, что вовремя на работу не выйдет. Но, похоже, особо не переживал по этому поводу. Почему? И еще заинтересовала эта поездка Федина потому, что после нее, вернее, во время нее, Тайнинцев решил уволиться с работы. Почему? Другой работы у него пока нет — болтается парень без дела, собирается ехать за границу искать работу, а почему бы ему это время не поработать на фирме… Что могло произойти там заграницей, подвигнув его к увольнению? Или это произошло гораздо раньше — до поездки и, уезжая в Турцию, Тайнинцев уже знал, что уволится с этой работы, и особо не волновался из-за задержки.
К тому же на свет выплыл уличающий факт с сигаретными колечками — любой другой следователь на месте Федина ухватился бы за него двумя руками, но Федин разыскал бывшего водителя Ватутина Олега и телохранителя Игнатьева, опросил их, проверил алиби на моменты аварии и нападения на Инну Новикову и с легким сердцем вычеркнул обоих из списка подозреваемых — у одного и у второго было стопроцентное алиби.
Теперь в списке подозреваемых Тайнинцев значился под первым номером. И для того, чтобы хоть немного приблизиться к разгадке «дела», Федину пришлось ехать в Шереметьево.
45
— Чур, я на верхней полке! — Витек первым забежал в двухместное купе и, скинув рюкзак на мягкий «диван», с интересом прильнул к окну — так далеко из Москвы он уезжал первый раз. — Ну, когда мы поедем?
Инна и Дорохов вошли в купе в совершенно другом настроении — расставаться им ужасно не хотелось: они еще только учились жить вместе, открывая друг в друге все новые и новые качества, привыкая друг к другу и притираясь, как жернова, чтобы «мелить» семейные разногласия и житейские неприятности в мелкую муку.
— Я разберусь с делами и прилечу к вам. На недельку, но прилечу, — хмуро пообещал Дорохов, крепко держа жену за руку.
— Ну, когда мы поедем?
— Как только устроимся, я позвоню, — вздохнула Инна, не в силах оторвать взгляд от лица любимого.
— Деньги на телефон я положил — так что звони, когда захочешь и сколько хочешь разговаривай.
Инна покивала головой и снова вздохнула.
— Сергей Александрович! Ну, когда мы поедем? — прильнув к окну, мальчик провожал головой каждого проходящего мимо пассажира, ему было все интересно — вот носильщик в форме катит целую тележку чемоданов и баулов, вот толстая тетка обнимается с усатым дядькой, вот гомонящая толпа цыган бежит по перрону к своему вагону. — Ну, когда мы поедем?
— Скоро, Вить, — не поворачиваясь, ответил Дорохов.
— А вы к нам приедете? — наконец, Витек насмотрелся в окно и повернулся к разговаривающим взрослым.
— Обязательно! — Дорохов оторвался от Инны, присел на корточки перед мальчиком и взял его за руки. — Виктор, поскольку ты единственный мужчина в отбывающей компании поручаю тебе присматривать за Инной Павловной: что бы долго по берегу не гуляла, в море не купалась и больше отдыхала. Договорились?
— А то! — Витя был горд полученным заданием. — Только вы скажите Инне Палне, чтобы она меня слушалась.
— Не только скажу, но и прикажу, — грозно нахмурился Дорохов. — Прикажу, как старший по званию.
— Слышали, Инна Пална? — обрадовался мальчик.
Едва сдерживая слезы, Инна кивнула.
— Ну, тогда я пошел.
Дорохов не любил прощаться, но если все же приходилось расставаться, то старался делать это быстро и без сантиментов. Вот и сейчас он, как взрослому, пожал Витьку руку, обнял Инну, громко чмокнул ее в щеку и, не оборачиваясь, вышел из купе.
Но Инна бросилась следом, догнала, бросилась на шею и поцеловала в губы… долго-долго и прощаясь на веки-вечные… Дорохов обнял жену и, чтобы уж совсем не разнюниться, прервал прощальный поцелуй.
Потом Дорохов будет не раз вспоминать этот поцелуй… жалеть, что прервал его и что отпустил из одних…