Но вместо собаки рука попала по бутылке, и та со звоном скатилась с кровати на пол. Из бутылки подозрительно забулькало, и Инна бросилась ее поднимать.
Услышав бульканье, мужчина открыл второй глаз, поднял голову и попытался посмотреть с кровати вниз на упавшую на пол бутылку. Оторванная от подушки голова закружилась, он замычал и, взявшись рукой за голову, повалился на подушку. Движенья его были вялыми и натужными, и Инна невольно пожалела мужчину, хотя пьяницы вызывали у нее лишь чувства омерзения и осуждения.
Со второй попытки мужчина все-таки оторвал голову от подушки, свесился вниз и, не найдя на полу упавшей бутылки, разочарованно икнул, однако поиски оной не прекратил, а попытался заглянуть под кровать и чуть не свалился с нее.
Рой прытко отскочил в сторону от кровати, а Инна наоборот: шагнула ближе и поддержала сползавшего с постели мужчину.
— Осторожнее, — недовольно проворчала она и, не удержавшись, осудила такое отвратительное поведение: — Пить надо меньше — тогда с кровати падать не будете.
Мужчина перевел мутный взгляд с ног Инны на ее лицо и попытался осмыслить происходящее.
— Ты кто? — пьяно спросил он, и его взгляд, не удержавшись на женском лице, скользнул ниже. Мужчина увидел бутылку в руке Инны и возрадовался: — О! Моя дорогая! Иди ко мне!
Дорохов протянул руку, и Инна, подражая Рою, прытко отскочила от кровати.
— Я вам не дорогая! — возмутилась она.
— Это точно — вас я не знаю, — мужчина кивнул коротко стриженной головой, но протянутую руку не опустил. — А вот с этой старой знакомой мне хотелось бы пообщаться поближе.
— Вы о бутылке… — догадалась Инна и решительно спрятала ее за спину. — С ней можете попрощаться навсегда — больше пить я вам не дам.
Она подошла к открытому бару и решительно сгребла в охапку все оставшиеся там бутылки — вот теперь ее никто не обвинит в равнодушном бездействии и потакании пьянству. Прижимая бутылки к груди, Инна гордо вышла из спальни, провожаемая ненавистным взглядом мужчины.
Без алкогольного запаса в спальне делать было нечего, и скоро Дорохов выполз из комнаты на поиски спиртного, пошатываясь, спустился со второго этажа и, игнорируя «сторожиху», прошаркал на кухню. Там он долго лазил по шкафам и полкам в поисках алкоголя, заглядывал в холодильник в надежде отыскать завалявшуюся банку пива, но, в конце концов, сдался и припал к водопроводному крану. Пил он долго и жадно, но холодная вода, плескаясь в пустом желудке, не принесла облегчения.
— Выпейте кифирчик — в нем тоже содержится алкоголь! — издевательски прокричала Инна из гостиной и погладила Роя по голове — пес интуитивно опасался приближаться к озлобленному хозяину и старался держаться поближе к Инне, чувствуя в ней защитницу.
— Спасибо за совет, — буркнул Дорохов, притащив свое непослушное тело в гостиную — просить бутылку с «лекарством» у «наглой, незнакомой бабы» он не стал, посчитав это ниже своего достоинства. — Со своими проблемами я разберусь сам — без дурацких советов.
— Оно и видно! — отчеканила Инна, с высокомерием королевы глядя на потащившегося к выходу мужчину. — Если вы все свои проблемы решаете подобным образом, то вряд ли вы их решаете успешно!
— Ну, это не вам судить! — разозлился Дорохов — еще одно слово и он кинется на нее с кулаками. Ненависть немного отвлекла его от головной боли, и он постарался открыть дверной замок.
— Даже не пытайтесь — сигнализация сработает, — невозмутимо предупредила Инна, продолжая сидеть на диване в гостиной.
Рой подошел к хозяину, заглянул в глаза и выразительно посмотрел на собачий лаз во входной двери — подсказал выход.
Со своего места Инна хорошо видела происходящее в прихожей.
— Не советую — опять застрянете, — съязвила она и, вспомнив живописную картину их встречи, прыснула в кулак. — Вот охрана опять посмеется!
— Ну, вы!!! — сжимая кулаки, Дорохов шагнул от двери. Едва сдерживаясь чтобы не заорать, он тяжелым взглядом уставился на обидчицу. — Откройте дверь!
— Открою. И что дальше? — насупилась Инна, тоже сжимая кулаки — ее начинала бесить невоздержанность мужчины (ну, пил три дня — пора и меру знать!). — Пойдете по домам искать выпивку, а потом опять завалитесь сюда? Нет уж! Хотите уходить — уходите совсем! Оставаться с запойным мужчиной в доме я не собираюсь!
— Ну и вали отсюда!
— С радостью! Но на кого же я оставлю дом и собаку? На вас? Как же, держите карман шире — вам у меня веры нет! Лучше будет, если вы свалите отсюда!
То, что его крика и сжатых кулаков не испугались, Дорохова ошарашило — раньше от одного его взгляда подчиненные тряслись, как осиновые листочки, а теперь… теперь даже «наглая баба» смеет огрызаться. Кулаки его сами собой разжались, плечи опустились — он, почему-то, думал, что он все тот же: властный и строгий, а на деле оказалось, что никто его не боится и никому он теперь не нужен.
Инна заметила произошедшую перемену и сменила тактику — переговоры были куда лучше военных действий.
— Могу предложить огуречный рассол — говорят, помогает. В банке осталось несколько огурчиков — можете их съесть…
Неожиданная обжигающая нутро жалость окончательно добила бывшего полковника. Вот он — его конец! Только унизительную жалость теперь испытывают к нему люди! Жалость и презрение! А раньше…
Нет! Он не будет вспоминать о прошлом!
— Выпить бы… — униженно произнес он и, злясь на себя за безволие, низко опустил голову.
Сердце Инны вдруг сжалось от нехорошего предчувствия и простой человеческой жалости — что-то страшное случилось у этого большого, нескладного, какого-то помятого человека. И это страшное, и непоправимое «что-то» согнуло его, придавило и наверняка сломает. Сломает, если кто-нибудь не поможет ему подняться, протянув ему руку и подставив свое плечо, чтобы он мог опереться…
Но причем здесь она?
У него же есть родственники, близкие — вот пусть они и занимаются его проблемами: вытаскивают, отряхивают, поддерживают. Они его знают, любят — вот пусть и заботятся…
Вспомнив о близких, Инна вздохнула — кому, как ни ей знать, что не все можно рассказать близким, доверить друзьям: мы бережем их нервы и спокойствие, для откровений куда больше подходят совершенно посторонние люди: выплеснешь на них свое горе-злосчастье и становится легче на душе. Посторонние люди тебе посочувствуют, поохают и поспешат по своим делам, и ты вновь остаешься наедине со своим горем-злосчастьем, но, разделенное с другими, оно уже не кажется тебе таким сокрушающим и безысходным.
Ну, что ж, она готова выслушать этого человека — ведь на работе она привыкла сочувственно выслушивать незнакомых людей.
Вздохнув, Инна посмотрела в сторону высокой под потолок елки, под которой спрятала батарею «конфискованных» бутылок и вздрогнула: из пакета с красками и альбомами (Инна рассчитывала несколько дней новогодних каникул посвятить рисованию) торчала темно-коричневая кожаная барсетка, подобранная на месте аварии. Гениальная мысль полностью завладела Инной, и она напрочь забыла о просимой мужчиной выпивке.
— Сергей Александрович, мне нужен ваш совет, — Инна встала, быстро подошла к елке, вытянула из пакета чужую барсетку и шагнула к крупному понурому мужчине. — Я нечаянно взяла эту чужую вещь и теперь не знаю, что мне с ней делать.
Дорохов поднял голову — он не ослышался? — может, не все так плохо, как он предполагал: эта препротивная «громкоговорящая» женщина просит у него совета, а это значит, что он все еще кому-то нужен, ему доверяют, с ним советуются…
6
Сидя в домашнем халате на необъятной супружеской кровати Валентина Николаевна Ватутина сжимала в руках мобильный телефон, с надеждой глядя на светящийся голубой экран — муж третий день не отвечал на звонки, и это обстоятельство наводило ее на тревожные мысли.
«— Пора бы ему уже перестать праздновать и вспомнить о семье! — мысленно выговаривала она мужу. — Новый Год праздник семейный, и обоим родителям следовало бы уделить время детям! А он выдумал эту деловую поездку! Ну, какие в новогодние дни могут быть дела?»
Правда, большинство праздников у Георгия Рудольфовича Ватутина были все же рабочими, да и выходные тоже.
— «Как потопаешь — так и полопаешь!» — любил повторять преуспевающий бизнесмен, видя обиженно поджатые губы жены.
— Но всех денег все равно не заработаешь! — возражала она, и Георгий Рудольфович тут же признавал ее правоту.
— Все, уговорила: завтра на работу не пойду! — решительно заявлял он, плюхаясь в обволакивающее кожаное кресло, с наслаждением вытягиваясь и беря в руку пульт от огромного телевизора — Ну, его к черту этот миллионный контракт! Пусть ищут себе других перевозчиков. Проведу выходные с семьей, как все нормальные люди… Только вот о новом велосипеде Витька пусть даже не заикается.
Десятилетний сын Витька, худой, темноволосый и очень смышленый подросток, услышав такие безрадостные перспективы, обиженно сопел и тут же старательно начинал кашлять, прикидываясь больным. Утром в выходной все запланированные с вечера мероприятия на «семейные» выходные откладывались. Больной ребенок оставался целый день в кровати, а Валентина Николаевна начинала самозабвенно лечить сына и Георгию Рудольфовичу Ватутину, пенявшему на невезение (в кои веки решил остаться в выходной дома и провести целый день с семьей и на тебе!), вместо запланированного похода в зоопарк и кино приходилось идти на работу. Уходя, он заглядывал в комнату сына, заговорчески подмигивал безропотно пьющему лекарство мальчику и в конце недели тот получал свой долгожданный велосипед.
Точно такая же история повторялась и с шестнадцатилетней дочерью Властелиной невысокой, заносчивой, кареглазой шатенкой, следящей за своей внешностью и фигурой и трепетно относящейся к выбору подарков. Дети рано поняли, что одновременно иметь и отца, и желаемые подарки у них не получится — пришлось выбирать, и они единогласно выбрали подарки.
Того, что мать болезненно переживала отсутствие мужа и требовала от него внимания, как женщина, избалованные, эгоистичные дети, в силу своего возраста, не понимая семейных отношений между супругами, ее переживаний не разделяли — одним, без отца, жить им было намного лучше: никто не выдворял их из гостиной (хотя у каждого была своя комната и свой телевизор), не гонял от «общего» телевизора (к интернету был подключен только этот телевизор и можно было смотреть любые фильмы, как в кинотеатре), не напоминал об уроках, которые делались Витей с горем пополам, не высказывал недовольства по поводу внешнего вида (в школу Властелина одевалась, как на показ модной одежды) и не требовал тишины.