Все население лесной деревушки сбежалось смотреть Ригму. Одних пугал вид живого тигра — ведь находились люди, считавшие его людоедом, другие изумлялись его необычайной окраске и высказывали мнение, что это особый, «полярный» тигр. Такое множество людей Ригма видела впервые. Ее занесли в пустую холодную избу. Люди долго толпились у окон.
Желая избавиться от назойливых зрителей, Калугин быстро вышел на крыльцо и, хлопнув дверью, с досадой и тревогой в голосе громко воскликнул:
— Развязалась!
Одно это слово обратило всех в паническое бегство. Просторный двор мгновенно опустел, никто до следующего дня не подходил к избе.
Вскоре пришла машина, высланная базой «Зооцентра» по запросу Калугина. Ригму посадили в дощатую клетку с железной решеткой, выкованной местным кузнецом. В кузове рядом с клеткой разместились тигроловы, собаки, сюда же погрузили нарту и все охотничье снаряжение. Это недлительное путешествие Ригма перенесла тяжко: на ухабах трясло, она больно ударялась о прутья.
Противно пахло бензином, отработанным газом мотора. Тонкое обоняние тигрицы болезненно страдало от этих резких запахов. Шерсть на ней свалялась и намокла от пара, оседавшего инеем на внутренних стенках клетки, ее знобило от холода.
Благо к середине ночи машина пришла на базу «Зооцентра». Заспанный ветеринарный врач, наспех осмотрев пленницу, буркнул что-то невнятное себе под нос и показал на клетку-изолятор — сюда следовало перегнать Ригму. Составив приемный акт о том, что двухгодовалая тигрица-альбинос принята от бригады Калугина на месячный карантин, ветеринар удалился в свои покои.
Вырезав кусок изюбриной мякоти, Калугин решил в последний раз побаловать Ригму. Суровый охотник привязался к гордому, величественному зверю. Это чувство нашло отклик в сердце Ригмы. Она не шипела, не метала из глаз зеленые искры, когда тигролов приближался к ней, спокойно брала из его рук мясо, насаженное на тонкую заостренную палочку. Если глаза их встречались, Ригма не проявляла ни раздражения, ни тревоги.
Жаль было Калугину расставаться со своей золотой тигрицей. В эту минуту никто не ведал, что они еще встретятся. Словно предчувствуя долгую разлуку, Ригма прижалась к железным прутьям клетки. Калугин погладил ее по шее, и она спокойно приняла прощальную ласку человека.
Потекли однообразно-томительные дни в неволе. Теперь свежего мяса Ригме не давали, не видела она и родного леса. В просторном сарае базы, уставленном клетками, стоял смрадный запах навоза и какого-то лекарства. Сюда прибывали различные звери: медвежата, кабаны, изюбры, рыси и крупные непальские куницы — харзы. У многих пленников оказались израненными ноги. Искусанные собаками, бедняги жалобно стонали. Иные, перепуганные насмерть, забившись в темный угол вольера, не принимали пищи и тихонько дремали.
Ухаживал за мохнатыми узниками старик зверовод, бывший в молодости заготовителем пушнины. Он журил охотников за неумение ловить зверей живьем.
— Зверя нужно взять не в раз. Погонял его — оставь в лесу на ночь, а на второй, на третий день вязать можно. Такой зверь завсегда выживет, — утверждал он.
Вскоре на базу привезли трех тигрят, пойманных где-то в истоках Большой Уссурки. Их разместили рядом с Ригмой.
К концу месяца зверей, прошедших карантин, набралось на целый вагон. Их рассортировали, приготовили к отправке. Товарный вагон, куда затаскивались клетки с пленниками, был темный и холодный. Сопровождающие даже не додумались поставить печь, надеясь на то, что звери, терпящие морозы в лесу, перенесут их и в вагоне.
Перед выездом с Ригмой произошел случай, составивший ей плохую репутацию. Когда клетки были погружены, на станцию прибежал фотокорреспондент местной газеты, желая сфотографировать необычных пассажиров.
— Не показательно, — заявил он. — Что-то ваши тигры забились в угол и выглядят совсем жалко. Нельзя ли их приободрить?
С этими словами он стал примеряться аппаратом, пытаясь сделать снимок как можно лучше. Помогая гостю, сопровождающий рабочий шурнул в одну клетку длинной палкой, затем в другую, где сидела Ригма… Тигрята бросились к решетке. Вспышки электролампы сливались с щелчками аппарата. Фотограф ликовал, как вдруг один из тигров, молниеносно просунув лапу между железными прутьями, чуть не схватил его за голову. Отпрянувший в смертельном испуге корреспондент невольно прижался спиной к противоположной клетке. Раздраженная яркими вспышками и ударами палки, Ригма кинулась на человека с фотоаппаратом и вырвала из его пальто большой кусок ткани, оставив на теле глубокие раны. Это был единственный случай в жизни Ригмы, когда она пролила кровь человека.
Отчаянно вскрикнув, пострадавший кинулся на станцию, откуда его доставили в больницу. Зашивавший раны хирург, шутник от природы, сказал:
— Выразительный автограф оставила вам на спине тигрица! Хорошо еще не вцепилась в затылок, тогда моя помощь не понадобилась бы.
Вечером состав со зверями отправился в Москву. Езда в поезде оказалась для Ригмы тяжелее жизни на базе. Она болезненно страдала от холода, стук колес и лязганье буферов не давали ей хорошо выспаться.
Однажды при резком броске на дверцу клетки ей удалось сломать запор и выйти в узкий проход вагона. Каков же был испуг рабочего, кормившего зверей в пути, когда он, открывая дверь вагона, на одной из станций носом к носу столкнулся со страшной мордой тигрицы. Захлопнув дверь вагона, он побежал сообщить об этом начальнику станции.
Старый железнодорожник, не видавший никогда живых тигров, заявил, что тут надо действовать решительно. Он приказал отцепить вагон с животными и поставить в тупик, а рабочему посоветовал телеграфировать на зообазу.
…Выйдя с промысла, Калугин снова собирался уходить в лес, когда к нему прибежал посыльный из промхоза и передал срочный вызов к директору.
— Сейчас получили телеграмму, — сообщил директор, — что один из тигров, отправленных в Москву, вылез из клетки. Нельзя войти в вагон. Третий день звери не кормлены, могут погибнуть. Выезжай-ка ты срочно и поправляй дело!
Прибыв на станцию, где стоял отцепленный вагон, Калугин решил сам проверить, что случилось. Приоткрыв дверцу вагона, он увидел Ригму, лежавшую в проходе. Напрасно называл Калугин ее ласковыми именами. Измученная невзгодами дороги, Ригма, казалось, не узнавала своего друга, и как только он шире открывал дверцу, тигрица бросалась к выходу с явным намерением овладеть утраченной свободой, сметая все на пути.
— Через дверь в вагон не войдешь! — заключил Калугин. — Придется лезть через крышу.
Сорвав жесть с угла крыши вагона и прихватив с собой большое ватное одеяло, Калугин исчез в темнеющей дыре, как в колодце. Обступившие вагон железнодорожники и вызванная милиция молчаливо ожидали конца дела, готовые в случае беды прийти на помощь отважному тигролову. Но пока было все тихо.
Проникнув в вагон, Калугин пригляделся к темноте, затем, осторожно продвигаясь вдоль узкого прохода, подошел к Ригме, лежавшей у задней стенки вагона и внимательно наблюдавшей за ним.
— Беляночка, золотая моя, — нежно зашептал Калугин, — иди на место. — Но тигрица не шевелилась. Тогда Калугин перегородил одеялом проход возле широко открытой клетки и начал жестом подгонять тигрицу к ее жилищу.
— Ты что, не понимаешь, что я тебе говорю? Иди, иди на место, ну!
Ригма, конечно, ничего не понимала, что говорил Калугин, но требовательный жест заставил ее с неохотой войти в свою клетку.
Калугин крепко закрутил сломанный запор толстой проволокой, снял одеяло, погладил через решетку плечо Ригмы и распахнул дверцу вагона:
— Заходите, товарищи! Тигрица в клетке.
Снова вагон с невольниками застучал по рельсам, снова потянулись однообразные дни, ставшие последними для трех тигрят, не перенесших холода и кормления мороженым мясом. В Новосибирске окоченевших тигрят отвезли к препаратору.
После этого случая Ригму стали кормить парным мясом. Миновали Урал. Не столь лютые европейские морозы звери переносили легче.
К концу десятых суток Ригму доставили на подмосковную базу «Зооцентра».
Ригму поместили в просторный вольер с чистым покатым деревянным полом, дали хорошего свежего мяса. Здесь стояла тишина. Тигрицу внимательно осмотрел ветеринарный врач в белом халате. Хотя на базе привыкли видеть всевозможных зверей, необычная окраска Ригмы вызвала всеобщее восхищение не только служащих «Зооцентра», но и ученых-натуралистов. Люди подолгу рассматривали редкого зверя, покачивая от изумления головами.
После месячного карантина зверей показали прославленному дрессировщику и укротителю хищников Ивану Зарубину. Ему разрешалось выбрать двух тигров для смешанной группы, с которой он успешно выступал в цирках страны.
Красавица Ригма очень понравилась Зарубину. Обходя клетку, он вплотную приблизил лицо к прутьям решетки, чтобы лучше рассмотреть тигрицу. Ригма не выдержала пристального взгляда человека, восприняв его как угрозу. Она подняла губу, обнажая клыки. «Р-р-р-ры — р-р-р…» — пророкотало в ее горле.
— Молодец, Ригма! — воскликнул укротитель. — Приношу сто тысяч извинений за свою бесцеремонность. С сего дня Иван Зарубин — покорный слуга вашего таежного величества!
На второй день Ригму перегнали в транспортную клетку и доставили в цирк. Наступила сытая, но беспокойная жизнь. Ригму раздражали шум доносящейся музыки, невероятное смешение запахов людей, порохового дыма, смолистых опилок и конского пота. Все куда-то спешили, были возбуждены, и это передавалось Ригме. Она металась по клетке, пробовала крепость решетки, шипела и рыкала на проходящих служителей. Напротив стоял ряд старых клеток. В них жили леопарды и тигры. Они не обращали никакого внимания на Ригму.
Ежедневно в вольере по нескольку раз появлялся Зарубин. Сперва Ригма встречала его враждебно. Она хотела напугать этого назойливого человека, но опытный укротитель даже не вздрагивал, когда Ригма молниеносно ударяла лапами о решетку. Слегка улыбающиеся глаза Зарубина смело и пристально смотрели в самые зрачки Ригмы. В этом ласковом взгляде человека была такая непреклонная воля, светились такое превосходство и уверенность в своей силе, что Ригма невольно пятилась в темный угол и с ворчанием опускала глаза. Но не силой и грозностью стремился Зарубин расположить к себе сердце Ригмы. Он больше полагался на доброту и ласку. Кормление Ригмы Зарубин не доверял рабочим. Он сам приносил своей любимице отборное мясо. Но гордая тигрица не прикасалась к нему, пока у клетки стоял человек.
Магически действовал на Ригму голос укротителя. Он словно зачаровывал, успокаивал ее легко возбудимую натуру.
— Ригмушка, умница, кушай, — убеждал Зарубин, и тигрица переставала волноваться, подходила к пище.
Прошло немало дней, прежде чем Ригма решилась принять кусок сырой телятины из рук Зарубина. Вскоре она даже позволила погладить себя через решетку. Так постепенно закреплялись первые, очень важные рефлексы: появление человека приносит пищу, протянутая рука дарит ласку.
Теперь Ригма реагировала на свое имя и смело приближалась к Зарубину, когда он появлялся у клетки. Настало время более близкого знакомства с человеком. «Как-то поведет себя золотая тигрица?» — думал Зарубин.
Однажды, после завершения вечернего представления, Ригму выпустили на освещенную арену. Как встрепенулось ее сердце! Опрометью бросилась она вдоль решетки, ища выхода на свободу, но тщетно: непреодолимой стеной стояли стальные прутья.
— Ригмушка, ну успокойся, хорошая моя, — услышала она знакомый ласковый голос.
В тот вечер прогулка длилась недолго. После нескольких выходов на пустую арену, когда успокоившаяся Ригма перестала метаться, к ней вошел Зарубин. Это был человек среднего роста, но атлетического сложения. За поясом кожаных брюк виднелась рукоять нагана, заряженного холостыми патронами. В руках он держал длинный бич и тяжелую металлическую трость. Через плечо висела сумка, наполненная кусками мяса.