Мне было жаль Зинку, и я чувствовала себя виноватой перед нею, но все же меня тешила мысль, что я все-таки главнее ее и без меня она ничего не может. Ведь заболей Зинка, я спела бы всю песню одна, а она не споет.
Зинка ушла, и ко мне начал приставать Ленька.
- Ну-ка, открой рот, покажи, что там у тебя.
Я покорно исполнила его просьбу.
- Ух, красно как! - сказал он восхищенно. - А ты знаешь что: сделай будто так и надо. Вроде это волк схватил тебя за горло...
- Отстань! - сказала я, рассердившись.
- Ага! - торжествующе сказал Ленька. - Ты же можешь говорить. Может, ты и петь сможешь? А ну, попробуй!
Я сдуру послушалась и, открыв рот, выдавила из себя жалобный писк. Ленька расхохотался, а я с досады толкнула его ногой.
- Еще и толкается, - обиженно сказал он. - Я для нее стараюсь, а она толкается...
- Ну как, не лучше тебе? - через каждые полчаса спрашивала бабушка.
Я только качала головой.
После обеда тетка Поля принесла старый чулок, наполненный теплой золой.
- Вот, - сказала она, - самое верное средство...
Чулок обвязали мне вокруг горла, мама дала еще выпить какую-то таблетку, и я, пригревшись, уснула. Проснулась, когда окна уже голубели вечерними сумерками. На маленькой скамеечке сидела красная от плясавших языков пламени бабушка и помешивала кочергой в печке. Рядом, пригорюнившись, стояла Зинка.
Проглотив слюну и прислушавшись, я не почувствовала такой острой боли, как раньше.
- Бабушка, не болит! Прошло уже, - радостно закричала я.
- Вот и хорошо, только молчи. Нельзя тебе пока разговаривать, сказала бабушка.
Зинкины глаза засияли надеждой. Из-за перегородки вышла мама, укладывавшая Лилю спать.
"Поедем?" - спрашивала я глазами.
- Не знаю, что и делать, - нерешительно сказала мама.
- Я сбегаю за Верой Петровной! - метнулась к двери Зинка.
Тетка Поля, узнав, что мне полегчало, уверенно сказала:
- К утру все пройдет. Еще теплой золы наложим...
Ехать надо было рано утром, и мама боялась, как бы я не простудилась еще больше.
Пришла Вера Петровна и, узнав, что температуры у меня нет, а горло почти не болит, решительно заявила, что нужно ехать.
- Так красиво у них получается... - сказала тетка Поля.
- Закутаем потеплее, - вставила слово бабушка.
Все были за то, что нам обязательно следует выступать, и мама пошла в правление сказать, чтобы завтра заехали за нами пораньше.
Прибежала Устенька и, узнав, что мы все же едем, радостно сказала:
- Вы там еще премию получите, вот увидите. Только не теряйтесь.
Ее оживление передалось и нам с Зинкой, и мы сидели радостные и счастливые.
На ночь мне еще раз сменили золу в чулке, и я перед сном не удержалась и попробовала запеть. Голос был еще очень слабый и неуверенный.
- Окрепнет, - утешила меня мама. - Олимпиада несколько дней продлится, так что, может, вам не сразу придется выступать...
Утром, чуть свет, у нас в доме началась веселая суета. Зинка уже сидела в санях, закутанная до самого носа, в огромных своих валенках. На коленях она бережно держала ощерившуюся волчью пасть и узелок с ботинками. Громик фыркал и нетерпеливо перебирал ногами.
Меня собирали все. Бабушка суетилась, отыскивая шерстяной шарф, который, как назло, куда-то пропал.
Лиля, про которую совсем забыли, обрадовалась свободе и, забравшись в угол, сыпала себе на голову из чулка золу, которой меня лечили. Ленька, натянув на босу ногу валенки, топтался вокруг. Улучив минуту, он подошел ко мне и смущенно сказал:
- Если вам дадут премию, ну... если коня на колесиках... так ты бери, не отказывайся - мне привезешь...
Когда мы уже уселись в сани и отец взялся за вожжи, на крыльцо выскочила тетка Поля.
- Вот, полушубок еще... Пашкин. Ноги потеплее укройте...
Сани тронулись, и я смотрела, как пятился назад наш взбудораженный дом со светящимися в предрассветных сумерках окнами.
В ГОРОДЕ
В сизой дымке зимнего утра дремал притихший лес. Громик, выбрасывая из-под копыт комья снега, бежал быстрой рысью. Потом лес кончился и потянулось скучное, покрытое снегом поле. Мы с Зинкой, прижавшись друг к дружке, клевали носами. Когда навстречу нам из-за поворота выбежали первые городские дома, я, очнувшись от дремоты, толкнула Зинку. Она высунула из-под платка нос и стала водить им из стороны в сторону. Ее глаза разочарованно скользили по деревянным домикам со ставнями, по запорошенным снегом палисадникам. Все было почти такое же, как и в деревне, и только в самом центре быстро промелькнули каменные дома со стеклянными витринами магазинов. Отец высадил нас возле дома старой маминой хозяйки, у которой она жила, когда работала в городе, а сам умчался по своим делам. Топая онемевшими ногами, мы, порядком измятые и неуклюжие, вошли в дом.
- Ой, да кто это к нам пожаловал? - запела навстречу нам пожилая худощавая женщина, обшаривая темными глазами мамину корзинку и наши узелки.
- Артисток на олимпиаду привезла, - немного смущенно сказала мама. Если разрешите, мы у вас остановимся...
Лицо у хозяйки на секунду вытянулось, но мама, берясь за корзинку, поспешно сказала:
- Вот, гостинцев вам привезли деревенских...
Когда мама выложила на стол большой кусок отжатого сыра и поставила бидон с молоком, хозяйка стала еще любезней. Она засуетилась, предлагая нам погреться с дороги чайком. Мама сначала отказывалась, но, взглянув на наши посиневшие носы, и, вероятно, вспомнив о моем горле, согласилась. Мы уселись за стол, и я с недружелюбным интересом наблюдала, как хозяйка расставляла чашки. Возле каждой чашечки, на блюдце, она положила по маленькой серебряной ложечке с изящной выгнутой ручкой. Посреди стола, на цветастом блюде, красовался наш сыр.
- Вашими гостинцами вас угощаю. А хлеба нет, вы уж извините... - слабо улыбнулась хозяйка.
- У нас лепешки есть, - сказала мама и положила на стол свежую лепешку, испеченную бабушкой.