В доме было такое запустение, что мне стало как-то не по себе. Но Зинка не растерялась.
- Где у вас метла? - обратилась она к Таньке, снимая платок.
- Метла? - удивленно переспросила Танька.
- Ну да! И ведро с тряпкой, да поживее, - командовала Зинка.
Через несколько минут работа закипела. Раздевшись и подоткнув подол платья, Зинка веником терла пол. Я, высунув от усердия язык, скребла ножом некрашеные доски стола с черными кругами от чугунов и сковородок. Растерянная Танька сперва молча наблюдала за нами, а потом, забравшись на табуретку, начала мокрой тряпкой протирать цветы.
Мы работали почти до вечера. Когда все было готово, Зинка удовлетворенно потерла руки:
- Ну вот, теперь порядок.
Я, окинув взглядом блестевшие в лучах заходящего солнца умытые окна, помолодевшие фикусы и желтый выскобленный пол, сказала:
- Скатерть бы еще на стол...
- А у нас есть, мамкина еще, - бросилась Танька к сундуку.
Она достала белую скатерть, вышитую крестом, и подала мне. Я в нерешительности взглянула на Зинку. Скатерть была совсем новая. Чувствовалось, что ее берегли.
Порывшись еще в сундуке, Танька достала фотографию на толстом картоне и, протянув ее мне, сказала:
- А вот моя мама. А это тятька, - ткнула она пальцем в молодого бравого парня, в котором трудно было узнать нынешнего Алексея Ивановича. Он стоял, опершись о стул, на котором сидела светловолосая женщина с ребенком на руках.
- Это Павлик, - пояснила Танька. - Меня еще не было, потому и не сфотографировали, - вздохнула она.
Я смотрела на улыбчивое лицо Танькиной матери, на ее широко открытые глаза и думала: "Она, наверно, была добрая и веселая, и ей, наверно, было бы приятно, что в доме красиво и чисто..."
Не раздумывая больше, я постелила на стол скатерть.
- И где это Павлик болтается? - уныло проговорила Танька, заметив, что мы собираемся уходить.
- Тебя, наверно, ищет, - сказала я.
- Мы его домой пошлем, если увидим, - добавила Зинка, - а ты пока тут сама похозяйничай.
- Как только они с тятькой заявятся, я им скажу, чтоб ноги вытирали, оживилась вдруг Танька. - И картошки сейчас наварю, а то Волк тоже есть хочет...
Мы с Зинкой шли и молчали. Перед моими глазами стояла Танька, совсем маленькая, одна в пустом доме, и даже то, что у нее там сейчас все убрано и помыто, не утешало. В голове вертелись разные мысли. Вдруг я остановилась.
- Послушай-ка, Зинка, а что если...
Я выложила свою новую идею и по оживившемуся Зинкиному лицу поняла, что затея ей понравилась.
Дойдя до перекрестка, где одна дорога поворачивала на ферму, мы остановились. Со стороны леса надвигались сумерки. Из деревни тянуло дымком, заливались лаем собаки.
- Поздно уже. Может, лучше в другой раз? - нерешительно сказала Зинка.
Несколько минут мы спорили и наконец все же повернули на ферму.
Там шла вечерняя дойка коров. Весело позванивая подойниками, пробегали по двору девушки. Спрятавшись за угол, мы с Зинкой выжидали, пока все разойдутся. Было слышно, как звонкими струйками ударяется о подойники молоко, мерно дышат коровы. В приоткрытую дверь коровника я увидела тетю Машу. Она сидела на маленькой скамеечке и доила рябую корову.
Мы стояли долго. Доярки разошлись, в маленьком домике зажегся свет. Заглянув туда сквозь марлевую занавеску, мы увидели тетю Машу. Она что-то записывала в тетрадь.
- Пошли, - сказала Зинка.
Мы долго скреблись у двери - никак в темноте не могли отыскать клямку. Тетя Маша открыла изнутри.
- Кто тут? - спросила она и, вглядевшись, удивленно добавила: - Что за поздние гости пожаловали?
Мы растерянно молчали. Мне стало неловко, и я подтолкнула Зинку говори, мол. Но Зинка будто проглотила язык. Тогда я выпалила:
- Тетя Маша, мы пришли просить вас, чтобы вы вышли замуж за Алексея Ивановича, зареченского председателя.
Тетя Маша в первую минуту не могла сказать ни слова.
- Это... кто же вас послал? - спросила она наконец строго.
- Никто. Мы сами, - сказала я виновато.
Тетя Маша облегченно вздохнула, но лицо ее осталось строгим.
- Хозяйка им нужна, - проговорила Зинка.
- А Танька... она такая маленькая, - сказала я звенящим от подступивших слез голосом.
- Мы сейчас у них были, убрали там все...
Тетя Маша обняла меня за плечи и притянула к себе. Другой рукой она обхватила упиравшуюся Зинку. Уткнувшись носом в тети-Машино плечо, я почувствовала, как что-то теплое поползло у меня по щеке.
- Ничего, ничего, девочки, все будет хорошо, - сказала тетя Маша, ласково поглаживая меня по голове.
- А он, Алексей Иванович, красивый даже... На фотографии. Не верите? Спросите у Зинки, - сказала я.
Приподняв голову, я осторожно взглянула на тетю Машу. Она улыбалась, и две прозрачные слезинки дрожали у нее на ресницах.
- Когда-нибудь такая жизнь наступит, что никакого горя на земле не будет, - задумчиво сказала она.
Я радостно встрепенулась.
- Ну, пошли, Зина, а то уже поздно.
- Не боитесь? Может, проводить вас? - живо поднялась тетя Маша.
- Дойдем, - по-взрослому солидно сказала Зинка.