Мали выглядит чертовски напуганной. Она попеременно хочет помочь Кэму и беспокоится о Лейкин. И она точно должна волноваться за нее; я точно знаю, что волнуюсь. Она в шоке.
Мы все знаем о последнем трупе, который она видела, и о событиях, которые произошли после этого. Она не очень хорошо с этим справилась. Сейчас у нее такое же выражение лица, как и тогда. Я не могу отделаться от опасения, что она вот-вот вернется в то состояние, в котором оказалась тогда.
— Что, черт возьми, мне написать? — спрашивает Кэм.
Его рука дрожит, а зрачки расширены настолько, что кажется, будто он только что принял целую партию кокаина. Если он будет писать это объявление, кто-нибудь обязательно подумает, что мы где-то употребляем наркотики. Поэтому я подхожу и забираю у него маркер.
Извините, мы закрыты по семейным обстоятельствам.
Коротко, просто и достаточно расплывчато, чтобы это работало. Я передаю Кэму бумагу, а он хватает скотч и идет к двери, поднимая жалюзи лишь на секунду, чтобы приклеить ее к внутренней стороне стекла.
Солнечный свет проникает внутрь и освещает тело. Видно, насколько он бледен. Кожа имеет сероватый оттенок. Я не знаю, как давно его убили, но предполагаю, что раз он еще не разложился, значит, это было совсем недавно.
Лейкин не отводит от него взгляда. Черт, она даже почти не моргает. Он похож на гребаную декорацию к Хэллоуину, и я знаю, что если не уберу его куда-нибудь с глаз долой, ей будет только хуже. Но как, блядь, переместить мертвое тело, покрытое грязью, не заляпав все вокруг дерьмом и не оставив нам еще больше хлопот с уборкой?
Я ломаю голову, пытаясь разобраться, пока мне не приходит идея. Взбежав по лестнице, я открываю шкаф и достаю из него палатку, которую мы обычно использовали для проведения соревнований. Марк попросил меня оставить ее здесь на случай, если он захочет устроить еще одно соревнование по серфингу. Думаю, теперь она ему не понадобится.
Я вытаскиваю палатку из чехла, с трудом отделяю полотно от металла, но оно, наконец, освобождается. Он должен быть достаточно плотным, чтобы удержать все жидкости, которые могут вытечь из кузова на пол.
Да, не волнуйтесь. Меня тоже выворачивает наружу.
Кэм с любопытством наблюдает за тем, как я возвращаюсь вниз и начинаю расстилать ткань на полу. Когда он достаточно открыт, чтобы на нем поместилось тело, я беру несколько пар перчаток, надеваю свои и бросаю остальные Кэму. С тяжестью в воздухе я второй раз прошу о той самой услуге, которая, как я думал, никогда в жизни мне не понадобится.
— Помоги мне перенести тело.
Он выглядит точно так же, как и я, вздыхает и подходит ко мне, с трудом копаясь в грязи, чтобы найти ноги. На счет «три» мы поднимаем его. Вся кровь стекает на спину, гравитация делает свое дело, а черви и личинки отваливаются вместе с грязью, когда мы переносим его на ткань, похожую на брезент.
— Хорошо, — говорю я, переводя дыхание. — Теперь давай отнесем его в холодильник. По крайней мере, там он не будет виден, и здесь не будет пахнуть смертью, пока мы не избавимся от него.
Каждый из нас берется за конец и поднимает, напрягая спины, когда мы протаскиваем весь мертвый груз через стойку и в подсобку. С трудом удается удержать дверцу холодильника открытой и занести туда тело, но мы справляемся — все равно никто из нас не хочет просить помощи у девушек.
Разобравшись с этим, я иду за барную стойку и беру несколько мусорных мешков и совок. Нужно убрать отсюда всю грязь. Всю до последней крошки. На ней может быть ДНК. И, кроме того, никто не поймет, как куча грязи оказалась в баре на пляже.
— Что ты собираешься делать? Просто оставишь тело в холодильнике навечно? — спрашивает Мали.
Я закатываю глаза. — Нет, но мы же не можем перевезти его средь бела дня, верно?
Ее глаза расширяются от моего тона, и я останавливаю все, чтобы перевести дыхание, пытаясь снизить давление настолько, чтобы мыслить ясно. Огрызаться на моих друзей сейчас — это не то, что нам нужно.
— Мне очень жаль, — говорю я ей. — Я не хотел срываться.
Она качает головой. — Все в порядке. Я все понимаю. Никто из нас не хочет иметь с этим дело.
Лейкин разрывается от рыданий. Ее рука подлетает ко рту, она пытается сдержать всхлип, но это бесполезно. Он вырывается наружу и разбивает ее. Все это настигает ее, а она так долго была сильной, но больше не может.
— Лей, — грустно говорит Мали, пытаясь обнять ее.
Я не могу сосредоточиться на том, что делаю, наблюдая, как любимая девушка снова становится такой, какой она была до своего ухода. Кэм подходит и забирает у меня совок.
— Что?
Он кивает в сторону Лейкин. — Иди к ней.
Но я не могу. — Все в порядке. С ней Мали.
— Мы с тобой оба знаем, что ей сейчас нужна не Мали. — Он забирает у меня из рук мусорный пакет. — Ты все равно будешь бесполезен, пока она не поправится, так что нет смысла бороться со мной по этому поводу.
Ненавижу, когда он прав.
Я встаю, снимаю перчатки и выбрасываю их. Лейкин плачет на руках у Мали, когда я подхожу к ним. Мали смотрит на меня, и я киваю, молча говоря ей, что все в порядке. Она осторожно поворачивает Лейкин и передает ее мне.
Ее голова прижимается к моей груди, и я провожу рукой вверх и вниз по ее спине. Я ничего не могу сказать. Я не могу сказать ей, что все в порядке, потому что это не так. В моем баре сейчас лежит труп. Я не могу сказать ей, что все в порядке, поскольку она не в порядке. Ей грозит еще большая травма. Единственное, что я могу сделать, это прижать ее к себе.
Я сажусь на один из барных стульев, приближая себя к ее уровню. Она отстраняется и смотрит на меня. В ее глазах застыла печаль. Она оплакивает потерю человека, которого даже не знает, и я уже могу сказать, что она винит себя в его смерти.
— Не делай этого, — мягко говорю я. — Ты этого не делала. Это сделал какой-то псих.
Она качает головой. — Но это все ведет ко мне.
— Это не домино. Ты не несешь прямой ответственности за это. Это не твоя вина, что кто-то решил сделать нас своими личными игрушками. Ясно? Это не на твоей совести.
Я сомневаюсь, что она мне верит, но она все равно кивает. Большими пальцами я вытираю слезы с ее глаз. Я хочу поцеловать ее. Господь знает, что это отвлечет ее от всего и вернет на ее лицо ту улыбку, которую я так люблю. Но на днях, когда она поцеловала меня только для того, чтобы я не раскрыл слишком много информации перед Райли, это чуть не убило меня.
Ощущение ее губ на моих снова было чистым огнем. Это было похоже на то, как если бы мне несколько часов не хватало кислорода, а потом я втянул его в себя. Это единственное, о чем я мог думать весь тот день и все последующие, даже на фоне всего, с чем мы имеем дело. Но больше всего меня пугало то, что ее поцелуй опьяняет, и я слишком хорошо знаю, каково это — быть зависимым от нее.
А ломка — это сука.
По милости Божьей, она выглядит относительно нормально. Она потрясена, да, но кто бы не был потрясен, если бы пришел в место, где бывал миллион раз, и увидел такое перед собой? Сейчас ей могло бы быть и хуже, это точно. Я думаю, что когда ты переживаешь столько, сколько мы пережили, ты находишь способ заглушить все это".
— Я не думаю, что кто-то из них должен оставаться один, — говорю я Кэму, имея в виду Лейкин и Мали.
Он кивает, заканчивая вытирать последнюю грязь, и морщится, снимая перчатки и завязывая мешок. — Согласен. Это определенно переходит на новый уровень.
Мали хмыкнула. — Как бы я ни любила мужчин, принимающих за меня решения, мне нужно работать. Я буду не одна. Со мной будут работать и другие люди. Но я не думаю, что кто-то из вас хочет сидеть там целый день, пока я продаю женское белье?
Кэм дразняще поджал губы. — Это зависит от обстоятельств. А они его примеряют?
Как я уже сказал, другой набор правил.
Она закатывает глаза, отмахиваясь от него и отказываясь отвечать на вопрос, поэтому он продолжает.
Как я уже сказал, другой набор правил.
— Когда ты должна быть на работе? — спрашивает он.
Взглянув на часы, она вздохнула. — Через сорок пять минут, но моя машина у дома Хейса.