Она молчит, и если бы я ее не видел, я бы забеспокоился, что обидел ее, заговорив о нем. Но по выражению ее лица я вижу, что она действительно задумалась над этим вопросом.
Через пару минут она смотрит на меня с решимостью на лице. — Да. Я бы так и сделала.
— Из-за нас с Девин?
— Нет, — говорит она, и на ее лице появляется грустная улыбка. — Потому что до того, как он начал пить, он был любовью всей моей жизни. Я бы прошла через все, чтобы это было так.
— Правда? — Я, честно говоря, немного удивлен. — Даже после того, как он ушел от нас? Разве ты не боялась, что он сделает это снова?
Она пожимает плечами. — Ну, конечно. Я человек, и это очень обоснованный страх. Но его отсутствие я ощущаю до сих пор. Оно ослабевает, но никогда не проходит полностью, даже зная, что его больше нет с нами. Потеря такой любви оставляет после себя пустоту, и как бы вы ни старались заполнить ее или чем бы вы ни пытались ее заполнить, вы не можете. Это бездонная яма в центре вашего сердца, идеально повторяющая его форму.
Сделав паузу, она переводит дыхание и смотрит в потолок. Когда она снова смотрит на меня, я понимаю, что она физически ощущает боль от каждого сказанного ею слова.
— Я бы предпочла иметь дело со страхом потерять его снова, чем с пустотой от того, что его вообще нет.
Я опускаю голову и смотрю на свои колени. Все, что она сейчас сказала, созвучно всем тем эмоциям, которые я испытываю каждый день. Но вот о чем я не задумывался, так это о последних словах.
Все это время я думал о том, смогу ли я когда-нибудь снова ей доверять. Смогу ли я спать, не просыпаясь в панике только потому, что она перевернулась. Но я не переставал спрашивать себя, смогу ли я справиться с тем, что ее больше нет. Потому что это моя единственная альтернатива.
Если мы не пройдем через это, то это будет наш конец.
И эта боль так же страшна, как и страх, который будит меня по ночам.
Как говорится, я оказался между молотом и наковальней. Кажется, что, что бы я ни делал, я проиграю. Все, чего я хочу, — это вернуться к тому времени, когда она ушла. До того, как она взяла наш маленький идеальный пузырь и разорвала его, чтобы уйти и оставить меня.
— Хейс, — мягко говорит мама. Мои глаза встречаются с ее глазами, и она слегка улыбается. — Лейкин не твой отец.
— Нет, но она ушла так же, как и он.
Она вздыхает и кивает один раз. — Хорошо, я соглашусь с тобой. Сходство есть. Но ты забываешь о самом большом различии между ними.
Я поднимаю бровь и смотрю на нее. — И какое же?
— Самой большой любовью твоего отца была бутылка, — говорит она. — А у Лейкин — это ты.
Я выхожу из дома престарелых с большей ясностью, чем раньше. Если разобраться, передо мной только два варианта. И дело не в том, смогу ли я попытаться снова впустить ее в свою жизнь, а в том, смогу ли я снова ее потерять.
Прежде чем завести машину, я проверяю свой телефон и обнаруживаю пропущенный звонок от моего риелтора. Я нажимаю клавишу, чтобы перезвонить ей, и включаю громкую связь, когда начинаю ехать к Бланшарам на ужин.
— Хейс! — взволнованно отвечает она после второго звонка. — У меня есть отличная новость, которая, я думаю, сделает тебя по-настоящему счастливым.
Я больше сосредоточен на том, чтобы посмотреть в обе стороны на знаке «Стоп», чем на ее словах. — Мне нравятся хорошие новости. Что это?"
— Помнишь ту пару, которая предложила тебе на двадцать тысяч меньше, чем ты просил?
— Да. Я отказался.
Точно так же, как я отказывал всем остальным, кто делал предложение с тех пор, как дом был выставлен на продажу. Рамона тоже не скрывала своего разочарования по этому поводу. Впрочем, я бы тоже, наверное, не скрывал, если бы работал за комиссионные.
— Так и было, — подтверждает она. — Но они решили, что дом им так нравится, что они готовы отдать за него столько, сколько ты просишь.
Черт.
Я молча слушаю эту новость. Когда я сказала Кэму, что собираюсь продать дом, я действительно имел в виду именно это. Нам нужны деньги, чтобы оплатить счета в баре, и я думал, что с Лейкин все кончено. И даже если нам удастся совершить чудо и все закончится хорошо, я думал, что дом будет омрачен памятью о ее уходе.
Но постепенно, в течение последних нескольких недель, мы создавали новые воспоминания. Те, которые покрывают старые, как свежий слой краски. Сейчас продажа дома похожа на то, как если бы я сдался. Как бросить полотенце и признать поражение.
А к этому я пока не готов.
— Знаешь, я думала, ты будешь более взволнован, — говорит мне Рамона.
— Да, — отвечаю я с выдохом. — Извини, но я вынужден сказать «нет».
Из ее уст вырывается сдавленный звук. — Хейс, я не думаю, что ты меня правильно понял. Они готовы дать тебе именно то, что ты просишь. Ни центом меньше.
— Я правильно вас понял, — говорю я ей. — Но я просто не думаю, что готов продавать его теперь.
Она тяжело вздыхает, и я уверен, что сейчас она беззвучно произносит все известные человеку непристойности. — Хорошо, но ты должен знать, что твой дом был выставлен на продажу по завышенной рыночной стоимости. Если ты попытаешься продать его еще раз в будущем, велика вероятность, что ты не получишь и близко того, что они тебе предлагают.
— Ну, я надеюсь, что вообще не буду его продавать.
Она явно недовольна тем, что потратила несколько часов своего времени и ничего не получила взамен, и я чувствую себя плохо — но не настолько плохо, чтобы продавать свой дом. Наш дом. Потому что кажется, что каждый день ко мне возвращаются отблески того будущего, которое я считал уже невозможным.
Не буду врать, это пугает меня до смерти, но иногда самые лучшие вещи — это те, которых ты больше всего боишься.
Подъехав к Бланшарам, я паркуюсь за джипом Кэма. Если он здесь, значит, и Лейкин тоже. Она осталась в баре, чтобы поехать с ним, пока я ездил к маме.
Каждая встреча с ней стоит того. Время, которое мы проводим вместе, — это то, что я буду хранить еще долго после ее смерти. Но этот случай научил меня кое-чему. Он показал мне, что важнее всего.
Я открываю дверь и вхожу внутрь, обнимая миссис Бланшар, как обычно. Она как раз готовится поставить ужин на стол и говорит мне, чтобы я садился вместе со всеми.
В первый раз, когда Лейкин появилась на семейном ужине, я чуть было не развернулся. Я увидел ее машину на подъездной дорожке, и первой моей мыслью было вдавить педаль газа в пол и умчаться прочь на скорости гоночного автомобиля NASCAR. Но какая-то часть меня все же хотела ее увидеть. Сесть за стол напротив и украдкой взглянуть на нее, чтобы напомнить себе, что все было по-настоящему. Что она действительно вернулась, и у меня не было галлюцинаций после того, как я разбил свой мотоцикл.
Именно так я и поступил, и хотя при каждом вдохе мне казалось, что моя грудь горит, это того стоило.
Когда я вхожу в столовую, Лейкин поднимает глаза и улыбается мне. Это та улыбка, которая предназначена только для меня. Та, которую Мали называет ее «опасной улыбкой». И вот я уже двадцатилетний парень, который влюбился в девушку, нарушившую все мои проклятые правила, как будто они никогда не были применимы к ней.
— Привет, — радостно говорит она. — Как прошла встреча с мамой?
Вместо того чтобы занять место напротив нее, я обхожу стол и сажусь рядом с ней. Три фута — это слишком большое, мать его, пространство между нами.
— Все прошло очень хорошо, — отвечаю я, наклоняясь и целуя ее в висок.