О боже мой, что это за стук молотком? У меня такое чувство, что моя голова взорвется в следующую минуту, если этот шум не прекратится. Как только я думаю, что все кончено, все начинается снова. Но теперь это больше, чем просто удары молотком. Это кто-то кричит?
Я перекатываюсь на другую сторону кровати и свешиваю ноги с края. Как только я перестаю чувствовать головокружение, встаю и иду навстречу суматохе. Каждый шаг пробуждает меня все больше, но ничто не может спасти меня от отражения в зеркале, мимо которого я прохожу. Мои веки опухли, а круги под глазами имеют свой собственный почтовый индекс. И давайте не будем забывать о моем носе, который соперничает с носом Рудольфа.
— Харпер Роуз Мартин, если ты не откроешь эту дверь в течение следующих тридцати секунд, я выломаю ее. Я клянусь.
Этот голос останавливает меня на полпути. Я все еще сплю? Потому что это звучало очень похоже на Тару. Но Тара в Англии, так что этого не может быть.
— Десять, девять, восемь, семь…
Я сокращаю оставшееся расстояние между мной и входной дверью и открываю ее одним мощным взмахом.
И вот она здесь. Моя лучшая подруга, у которой темные круги под глазами, как и у меня, хотя у нее они и близко не такие огромные, как мои.
— О, наконец-то. Не смей и никогда больше не делай ничего подобного, слышишь меня? — Она хватает меня за плечи и притягивает к себе.
Что происходит? Это очень непохоже на Тару.
Поскольку она все еще пытается выжать из меня жизнь, я хриплю:
— Что случилось? Что ты здесь делаешь?
Она отстраняется и кладет руку на грудь.
— Что я здесь делаю?
Я киваю.
— Я здесь, чтобы убедиться, что ты все еще жива. — Она одаривает меня одним из своих дурацких взглядов. — Очевидно.
Именно тогда я замечаю маленький чемодан у ее ног, а также коробку с едой на вынос из нашей любимой пекарни.
Я указываю на нее.
— Это то, о чем я думаю?
Вот как легко я отвлекаюсь в наши дни из-за моего беременного мозга. Я никогда не испытывала ничего подобного. Я могу буквально войти в комнату, чтобы что-то взять, и в тот момент, когда я переступаю порог, я забываю, для чего я здесь. Это похоже на волшебство, но в плохом смысле.
— Держу пари, что так и есть. — Она хватает коробку и свой чемодан.
Я отступаю в сторону, чтобы она могла войти, и закрываю за ней дверь.
— Ты остаешься?
— Зависит от обстоятельств.
— Каких?
— Разных.
— Хорошо. — Я понятия не имею, о чем она говорит, но я привыкла к этому с Тарой.
— Давай поедим и поговорим.
Мы идем на кухню, чтобы взять тарелки, немного воды и сока, прежде чем отнести все в гостиную. Поскольку мой мочевой пузырь кричит на меня, я иду в ванную, быстро чищу зубы и возвращаюсь обратно. Мы обе легко помещаемся на большом диване боком, и я хватаю одеяло, чтобы накрыть им свои колени. На мне та же одежда, которую я надела вчера.
В тот день, когда я проснулась одна в гостиничной кровати, а Райана уже не было.
В тот день, когда я вернулась в квартиру мамы после того, как обнаружила вирусное видео нашей ссоры в баре с Беном, где я узнала, что мой отец уволил Райана.
Всего этого было слишком много. Все мое тело было холодным и тяжелым, сердце болело, в голове стучало, и у меня кружилась голова. Поэтому я надела толстовку Райана, выключила телефон и забралась в свою кровать. Свернувшись калачиком под одеялом, в тот момент я чувствовала себя в большей безопасности, чем где-либо еще.
— Харпер?
— А?
— Ты меня слушаешь?
— Извини. Что ты сказала?
— Я спросила, ты уже с кем-нибудь разговаривала? Ты включила свой телефон?
Я качаю головой.
— Я не могу.
— Тебе, наверное, следует.
— Тара. — Моя нижняя губа слегка дрожит. — Я так сильно облажалась. Я… Все в таком беспорядке.
— Почему ты так говоришь?
Я ковыряюсь в своих ногтях.
— Ты видела видео, где мы с Райаном и Беном?
— Да.
— Хорошо, тогда зачем ты спрашиваешь меня, почему все в таком беспорядке, если ты уже знаешь? — Я плотнее закутываюсь в одеяло.
Тара вздыхает и протягивает мне половинку пончика с джемом.
— Мне очень жаль, Харпс. Ты знала, что это плохая идея, но все равно это отстой. Я полагаю, вы до сих пор с ним не разговаривали? Он ужасно волновался. Мы все.
Я откусываю большой кусок, сахарная глазурь, смешанная с малиновой начинкой, тает на моем языке в одном большом празднике сладости. Это помогает еще нескольким клеткам моего мозга проснуться. Мне требуется слишком много времени, чтобы переварить то, что на самом деле говорит Тара.
— Подожди. Почему вы так беспокоились? И кто это „мы”? — Я оглядываюсь по сторонам, замечая, что на улице все еще довольно темно. — Который сейчас час?
— Думаю, около семи. Я была в самолете всю ночь, но это было самое раннее, что Беккет смог организовать для меня.
— А? Беккет? — Я беру свой сок и делаю глоток. Может быть, это поможет рассеять этот туман в мозгах. Это ужасно. — Извини, мне трудно уследить за тобой. У меня такое чувство, будто я проспала два часа.
— Ты выглядишь так же.
— Что ж, спасибо. Я запомню это в следующий раз, когда мы поменяемся ролями.
Тара фыркает, как будто она ни за что на свете не могла бы оказаться в подобной жалкой ситуации. И, возможно, она права.
— Харпер, мне нужно, чтобы ты сейчас была очень внимательна, ты можешь это сделать?
Я киваю и протягиваю свою тарелку за очередным угощением. На этот раз она угощает меня мини-чизкейком в нью-йоркском стиле с фруктами. От одного этого зрелища у меня слюнки текут.
Тара тоже отвлекается на вкусности, откусывает большой кусок от своего и стонет от удовольствия.
Мы обе поглощаем наши мини-чизкейки, и я чувствую себя немного лучше. Я знаю, что это не самый здоровый способ проснуться, но, по крайней мере, теперь я более бодра.
Как только Тара заканчивает со своим, она дважды хлопает в ладоши. О боже.
— Тааак Райан вчера позвонил Беккету, чтобы узнать мой номер телефона, и Беккет, будучи странным, дает Райану мой номер телефона, хотя он лежит прямо здесь, в постели со мной. В общем, Райан звонит мне через несколько секунд и рассказывает, что случилось с вами, ребята, и как ему пришлось уйти из-за своего брата, и что ты выключила свой телефон, и он не может с тобой связаться. А это значит, что я тоже не смогла до тебя дозвониться. Я писала, звонила, отправляла сообщения во всех твоих социальных сетях. Везде и во всем, и полное радиомолчание. Райан еще пошел к твоему отцу, и я уверена, что он также позвонил твоей маме, но я не уверена, смог ли он дозвониться до нее. Так что кто-то еще может прийти и проверить тебя.
Она открывает рот и делает глубокий вдох, а я смотрю на нее так, словно только что стала свидетелем родов дельфина, что было бы довольно зрелищно, и в то же время очень удивительно. Так же, как Тара и тот факт, что она сказала все это на одном дыхании.
Я морщу нос, пока мой мозг пытается переварить все, что она сказала. Я также на мгновение отвлекаюсь на шоколадный круассан, который я стащила, прежде чем она начала свою маленькую речь. Да, у меня нет стыда. Я могу съесть свой вес в пирожных и тортах и не чувствовать ни капли вины или тошноты, если уж на то пошло. Ладно, может быть, я немного привираю насчет чувства вины, но кто следит за этим?
Я откусываю кусочек слоеного теста, которое представляет собой идеальную смесь хрустящей и маслянистой консистенции и практически тает во рту.
Номер один: Тара была с Беккетом. В постели. Сохраню эту информацию на потом.
Номер два: Райан позвонил и Беккету, и Таре, чтобы выяснить, как связаться со мной, и он пытался поговорить со мной.
О-о-о, этот шоколад такой вкусный. Он насыщенный, сливочный и идеальный.
Номер три: Райан пошел к моему отцу, чтобы узнать, может ли он помочь, и мой отец, возможно, позвонил моей маме.
Номер четыре: Райану пришлось уйти из-за своего брата.
Райану пришлось уехать из-за своего брата.
Следующий кусочек круассана трудно проглотить, и мне приходится выпить немного воды, чтобы еда не застряла у меня в горле.
Райан ушел из-за своего брата.
Не из-за меня?
Тара спокойно наблюдает за мной, что само по себе чудо, но я, наверное, выгляжу так, будто пытаюсь решить самую сложную математическую задачу на земле, набивая рот сахаром и жиром.
Поскольку она хорошо меня знает, то протягивает мне еще кусочек, когда я заканчиваю, на этот раз мини-кекс с лимонной цедрой.
— Почему бы тебе не поесть, а я поговорю. — Она берет еще одно мини — пирожное — нет, два — и кладет их мне на тарелку. — Возьми и это тоже. Они тебе, наверное, понадобятся.
Я поглощаю лимонную цедру, а также кофейные сливки и соцветия лаванды, пока она рассказывает мне обо всем, что произошло, пока я либо спала, либо жалела себя. Не могу поверить, что я провела все это время в штанах для йоги и с задранной толстовкой, чтобы скрыть себя даже от самой себя, чтобы устроить настоящую вечеринку жалости, в то время как все это происходило на другом конце страны, и я понятия не имела.
Если бы не то дурацкое видео, которое выложила Наташа Леопольт, я бы не выключила свой телефон. Но, к сожалению, я не избежала катастрофы вчера после того, как проснулась одна в гостиничном номере. Как только я это увидела, я отключила телефон, схватила свои вещи так быстро, как только это было в человеческих силах, и сбежала из отеля, как будто моя задница была в огне.
Остаток торта выпадает из моей руки на тарелку, и рука Тары тут же выхватывает у меня тарелку, пока она не упала на пол.
У меня в горле стоит комок размером с грейпфрут, или, по крайней мере, так кажется, и мне приходится несколько раз сглотнуть, чтобы избавиться от него.
— Он… он знает, что ты здесь?
Тара кивает.
— Он знает. Я позвонила ему, когда садилась в самолет, и когда ты пошла в туалет, я написала ему сообщение, чтобы оповестить, что с тобой все в порядке.
— И он сказал, что с Зейном все в порядке?
— Да. И они пытаются разобраться со всей ситуацией с блогершей.
— Это хорошо, я так рада.
Как кому-то удается так много обдумать за такое короткое время? Я начинаю беспокоиться, просто думая об этом. И все это после того, как он узнал, что я солгала ему. Что он, должно быть, думает обо мне?
Я вцепляюсь пальцами в одеяло и смотрю на свои колени.
— Он злится?
— На самом деле мы не очень много говорили об этом. Он просто рассказал мне, что случилось, и я пообещала помочь, и вот я здесь. Я уверена, что он не в восторге от того, что ты лгала ему все это время, что мы и так уже знали, но его главным беспокойством было то, что с тобой все было в порядке. — Она улыбается. — И это хорошо, не так ли? Это значит, что ему не все равно.
Уголок моего рта дергается, и она знает, что поймала меня. Только Тара заставляет меня улыбаться, когда мне не хочется.
Я просто надеюсь всем сердцем, что Райан достаточно заботится обо мне, чтобы простить меня, потому что я не могу избавиться от этого тошнотворного страха. Паника, которая нарастала во мне, сейчас достигла той точки, когда она готова сожрать меня живьем.
Это чувство росло уже довольно давно, и я должна была сделать что-то раньше. Сказать что-то раньше, и мы все это знаем.
— Харпер, ты заслуживаешь удивительной жизни с мужчиной своей мечты, а Райан, похоже, действительно хороший парень.
Моя грудь вздымается от ее слов.
— Он самый лучший.
— Я уверена, что он простит тебя. Неужели ты думаешь, что он попытался бы связаться со мной и принести все это дерьмо к порогу твоего отца, если бы он не заботился о тебе? Особенно после всего того дерьма, что случилось? — Она снова и снова качает головой. — Ни за что.
— Может быть. — Затем что-то встает на свои места. — Подожди секунду. Ты сказала, что он пошел к моему отцу. Разве он не был уже уволен в тот момент?
Тара пожимает плечами.
— Он ничего не упоминал об увольнении, но я не думаю, что он видел твоего отца до того, как позвонил мне, так как он был занят с Зейном, а затем и блогершей.
Я прикрываю рот рукой.
— Боже мой, значит ли это, что все это было ложью?
Тара морщится.
— Харпс, ты лучше, чем кто-либо, знаешь, как это работает. Наживка на клики становится все хуже и хуже, и многие блоггеры в наши дни извергают любую чушь, какую им заблагорассудится, лишь бы это приносило им лайки.
Она права. Конечно, она права. Я была так напугана после просмотра видео, что мне даже в голову не пришло, что это может быть неправдой. Потому что я уже видела, как мой отец и Райан ссорились раньше, и я знала, что это был не единственный раз, поэтому я предположила худшее и приняла это за правду.
Неужели теперь я все испортила еще больше? Что, если Райан не простит меня? Могу ли я переварить воспитание его ребенка, зная, что он в конце концов влюбится в кого-то другого, заведет детей от кого-то другого? Желчь поднимается к моему горлу от картины, которую создает мой разум. Но он никогда не говорил мне, что любит меня.
Ты тоже ему ничего не говорила.
Но я люблю, очень люблю.
А пока мне просто нужно притвориться, что он любит меня в ответ, чтобы я могла справиться с этим беспорядком. Любовь умирает последней и все такое.
Больше не надо поджимать хвост. Я не могу. Я должна все исправить.
Иногда нам приходится рисковать и отдавать частичку себя, чертовски надеясь, что другой человек отнесется к ней с нежностью и не разорвет в клочья. Разве это не то, что означает любовь, в двух словах? Управление эмоциональными рисками со здоровой долей веры в то, что все будет хорошо.
Мой мозг воспроизводит весь наш разговор, потому что там было так много информации.
Я смотрю на Тару.
— Я полагаю, это означает, что теперь все знают о нас, да?
— Ага.
— Он сказал моему отцу о ребенке?
Ее правое плечо поднимается и опускается.
— Не уверена, Харпс. Он ничего не сказал. Извини.
— Нет, все в порядке.
— Что ты собираешься теперь делать?
— Я не знаю. Еще немного ограбить мой сберегательный счет, чтобы я могла купить билет?
— О, — Она наклоняется вперед с озорным блеском в глазах, — Ты могла бы воспользоваться частным самолетом Беккета, который находится в режиме ожидания.
У меня отвисает челюсть.
— Нет. Боже. Ты ведь шутишь, верно?
Она смеется, может быть, немного маниакально, но для Тары это не в новинку.
— Нет.
— Но откуда?
— За эти выходные я узнала о Беккет две вещи. Он богат, чертовски богат, и он скрытый романтик, как бы сильно он это ни отрицал. Он даже глазом не моргнул, когда я попросила у него самолет.
— Ты попросила у него самолет?
— Держу пари, что так и было. Я должна была убедиться, что ты в целости и сохранности, и он был моим самым быстрым вариантом.
Вот и все. После моего вчерашнего почти безостановочного праздника слез, продолжавшегося до глубокой ночи, я думала, что у меня совсем не осталось слез, но я ошибалась. Они все еще там, готовые в любой момент пролиться.
Тара подползает к моей стороне дивана.
— О, милая, иди сюда.
Она заключает меня в объятия, которых я так сильно жаждала. Контакт, в котором я нуждалась. Любовь, к которой я стремилась.
— Тише, я уверена, что все будет хорошо. — Тара гладит меня по спине, пока я не успокаиваюсь. Когда она отстраняется, то морщит нос. — Как насчет того, чтобы я позвонила Беккету, и договорилась обо всем, пока ты примешь душ. Они могут не пустить тебя в самолет в таком виде.
Я фыркаю и шлепаю ее по руке.
Она падает обратно на диван.
— Прости, любимая, но ты знаешь, что я права.
Я ворчу, потому что прекрасно понимаю, что выгляжу ужасно и, вероятно, так же ужасно пахну. Нет смысла это отрицать.
Десять часов спустя, после глубоко очищающего душа и самого расслабляющего, но не менее нервирующего полета, я выхожу из частного самолета в Беркли.
Я готова все исправить со своим мужчиной, но есть кое-что еще, что мне нужно сделать в первую очередь.