Поставив на обеденный стол две тарелки с яйцами-пашот и маффинами с авокадо, он возвращается за мной.
Я ожидаю, что он поможет мне спуститься, поэтому визжу от удивления, когда он стаскивает меня со стойки в свои объятия. Он несет меня к обеденному столу, где садится на стул, который сам выдвинул, сажая меня к себе на колени, обхватив рукой за талию.
— Мы не можем так есть, — возражаю я, борясь с ним.
Его свободная рука зарывается в мои волосы, оттягивая мою голову назад, чтобы я могла видеть его.
— Продолжай вот так прижиматься ко мне своей голой киской, и это не будет завтраком, который я буду есть, — стонет он мне на ухо, его губы дразняще касаются моей кожи.
Непреднамеренный бессмысленный стон срывается с моих губ при виде образа, который всплывает в моем сознании.
— Ты хочешь этого, не так ли?
— Деймон, — предупреждаю я, снова пытаясь выскользнуть из его хватки, но все, чего я добиваюсь, — это трусь о его очевидную эрекцию.
Его губы касаются моего уха, его горячее дыхание сбегает по моей шее, заставляя меня дрожать, и все это заставляет мои соски твердеть под тканью его рубашки.
— Я мог бы уложить тебя прямо здесь, на столе, и снова попробовать твою сладкую-пресладкую киску. Напомнить тебе, кому ты на самом деле принадлежишь. Это то, чего ты хочешь, Ангел?
Мои губы приоткрываются, чтобы ответить, в то время как голова и тело борются с тем, как я должна реагировать, но у меня нет шанса, потому что его зубы прикусывают мое ухо, посылая волну удовольствия, пронзающую мое тело, заканчивающуюся на клиторе.
— О Боже, — стону я, когда его язык ласкает укус.
— Скажи мне, что ты моя, — требует он, его рука скользит вверх по моему бедру.
Мои губы остаются плотно сжатыми, когда он поднимается выше, задирая ткань своей рубашки.
Мои бедра бесстыдно раздвигаются, когда костяшки его пальцев касаются моего холмика, и он стонет, как будто ему физически больно.
— Насколько ты мокрая, красавица?
Я не отвечаю, я не думаю, что кому-то из нас нужно слышать подтверждение того, что мы уже знаем вслух. Он и так должен чувствовать, как я намочила его штаны.
Я втягиваю воздух, ожидая, что он приблизится к тому месту, где я так отчаянно нуждаюсь в нем, но его прикосновения так и не происходит.
— Тебе нужно поесть, — говорит он, и его голос снова становится деловым.
Отпуская меня, он тянется вокруг моего тела за столовыми приборами и отрезает мне кусочек своего аппетитного завтрака, накалывает его вилкой и подносит к моим губам.
— Ешь, — требует он.
— Знаешь, я могу прокормить себя, — огрызаюсь я на него.
— Я в курсе. Ублажи меня.
— Почему я должна делать все, что ты говоришь?
— Потому что ты знаешь, что это доставляет мне удовольствие. Потому что ты знаешь, что я дам тебе за это все, что ты захочешь.
— Ты отпустишь меня? — с надеждой спрашиваю я, хотя не могу отрицать разочарования, которое захлестывает меня при мысли о том, чтобы уйти.
Со мной что-то очень, очень не так.
Он снова хихикает, и я молча проклинаю, что не могу видеть выражение его лица, когда он это делает.
— Я думаю, это последнее, что ты хочешь делать прямо сейчас, не так ли?
— Нет. Мне нужно пойти и—
— Назови его имя, и ты ничего не получишь.
Тишина опускается, когда между нами возникает напряжение.
— Я никогда не прощу тебя за то, что ты сделал, — говорю я ему, стараясь не использовать имя Анта. Хотя я не могу отрицать, что часть меня хочет увидеть, что это заставило бы его сделать. Но я, вероятно, насмотрелась достаточно «Психо Деймона», чтобы продержаться какое-то время, особенно за последние хрен знает сколько часов.
— Да, ты сделаешь это, — уверенно заявляет он.
Когда он снова подносит вилку ближе и маффин касается моих губ, я уступаю и открываю рот, чтобы он мог продолжить кормить меня.
Срань господня.
Я стону от удовольствия, когда мои глаза закатываются.
Мальчик умеет готовить.
— Вкусно? — самодовольно спрашивает он.
— Не нужно высокомерия, — бормочу я, более чем привыкшая видеть или слышать это от моего брата и его друзей, а не от него.
Когда он предлагает мне больше, на этот раз я без колебаний соглашаюсь.
Не успеваю я опомниться, как моя тарелка пуста, а щеки горят от осознания того, что я позволила ему накормить меня всем этим, как бесполезного ребенка.
— Ты, должно быть, голоден, — говорю я, глядя на его все еще полную тарелку.
— Чертовски проголодался, — ворчит он, но вместо того, чтобы потянуться за едой, отодвигает ее в сторону, поднимая меня со своих колен и сажая на обеденный стол.
— Д-Деймон, — кричу я, когда на меня обрушивается осознание.
— Я говорил тебе, если ты будешь хорошей девочкой, я вознагражу тебя тем, что тебе нужно.
Схватив низ моей рубашки, он резко разрывает ее, и пуговицы, удерживающие ткань вместе, отрываются, разлетаясь по комнате.
— О Боже мой, — выдыхаю я, возбужденная этим одним ходом больше, чем, думаю, когда-либо в своей жизни.
— Я сожалею о двух событиях Хэллоуина, — говорит он мне глубоким и душераздирающим голосом.