Расхохотались наши танкисты, подхватили Ванюшу и давай качать.
Мальчишке раз десять пришлось рассказывать всё сначала и подъехавшим артиллеристам, и подоспевшим пехотинцам, и жителям деревни, прибежавшим из лесу приветствовать своих освободителей.
Он так увлёкся, что и не заметил, как вместе со всеми вернулась из лесу его мать.
Она ему всегда строго-настрого наказывала, чтобы без спросу в погреб не лазил, молоком не распоряжался и сметану не трогал.
— Ах ты разбойник! — воскликнула мать, не разобравшись, в чём дело. — Ты чего в хозяйстве набедокурил? Сметану немцам стравил! Горшок разбил!
Хорошо, что за него танкисты заступились.
— Ладно, — говорят, — мамаша, не волнуйтесь. Сметану снова наживёте. Смотрите, какой он танк у немцев подбил! Тяжёлый, пушечный, системы «тигр».
Мать смягчилась, погладила по голове сына:
— Да чего уж там, озорник известный…
…Прошло с тех пор много времени. Война окончилась нашей победой. В деревню вернулись жители. Веретейка заново отстроилась и зажила мирной жизнью. И только немецкий «тигр» с разорванной пушкой долго ещё стоял у околицы, напоминая о вражеском нашествии.
И когда прохожие или проезжие спрашивали: «Кто же подбил этот немецкий танк?» — все деревенские ребятишки отвечали: «Иван Тигров из нашей деревни».
Оказывается, с тех пор так прозвали Ваню Куркина — Тигров, победитель «тигров».
Так появилась в деревне новая фамилия.
Наш суровый командир любил пошутить. Когда на фронт явились лётчики, недавно окончившие военную школу, он, рассказав им, в какой боевой полк они прибыли, вдруг спросил:
— А летать вы умеете?
Молодые авиаторы почувствовали себя неловко. Как ответить на такой вопрос — ведь они только и делали, что учились летать. Й научились. Поэтому их и прислали бить фашистов в воздухе. И вдруг один лётчик громко сказал:
— Я умею!
Командир поднял брови: «Ишь ты какой! Не сказал — мы умеем».
— Два шага вперёд!.. Ваша фамилия?
— Младший лейтенант Николенко! — представился молодой лётчик уверенным баском.
— Ну, раз летать умеете, покажите своё умение, — сказал с усмешкой командир. — Обязанности ведомого в воздухе знаете?
— Следовать за ведущим, прикрывая его сзади.
— Точно. Вот вы и следуйте за мной. Я ведущий, вы ведомый.
И с этими словами они направились к самолётам. Старый лётчик шёл и всё усмехался: не так это просто следовать за ним, мастером высшего пилотажа, если он захочет оконфузить ведомого и уйти от него.
— Полетим в паре, я буду маневрировать так, как приходится это делать в настоящем воздушном бою с истребителями, а вы держитесь за мой хвост, — сказал командир, как бы предупреждая: «Держи, мол, ухо востро».
И вот два «ястребка» в воздухе. Десятки глаз наблюдают за ними с аэродрома. Волнуется молодёжь: ведь это испытание не одному Николенко…
Старый истребитель, сбивший немало фашистских асов, вначале выполнил крутую горку, затем переворот. После пикирования — снова горка, переворот, крутое пикирование, косая петля, на выводе — крутой вираж. Ещё и ещё каскад стремительных фигур высшего пилотажа, на которые смотреть — и то голова кружится!
Но сколько ни старался наш командир, никак не мог «стряхнуть с хвоста» этого самого Николенко. Молодой ведомый носился за ним как привязанный. Когда произвели посадку, командир наш вылез из машины, вытер пот, выступивший на лице, и, широко улыбнувшись, сказал:
— Летать умеете, точно!
А Николенко принял это как должное, ответил:
— Служу Советскому Союзу!
Ещё раз оглядел его старый боец. С головы до ног. Хорош орлик, только слишком уж самонадеян. Если зарвётся, собьют его фашисты в первом же бою.
Николенко был назначен ведомым к опытному, спокойному лётчику — старшему лейтенанту Кузнецову.
И в первом же полёте совершил проступок. Когда восьмёрка наших истребителей в строю из четырёх пар сопровождала на бомбёжку группу штурмовиков, Николенко заметил внизу фашистский связной самолёт, кравшийся куда-то над самым лесом. Спикировал на него и сбил первой же очередью из всех пулемётов и пушек. Но потерял группу и нагнал своих только при посадке.
— Вы что же это вздумали? Бросать ведущего? Разрушать строй?.. — разносил его командир эскадрильи.
— Но я сбил самолёт, — пытался оправдаться Нико-ленко.
— Хоть два! Из-за вашего самовольства мог погибнуть ведущий, нарушиться строй. В образовавшуюся брешь могли ударить фашистские истребители, навязать нам невыгодный бой… Мы бы не выполнили задания по охране штурмовиков и понесли бы потери!
Словом, досталось Николенко.
Но привычке своей — волчком отскакивать от строя в погоне за своим успехом — он не Оставил. Правда, благодаря лихости и сноровке на его счету появилось несколько сбитых вражеских самолётов. И в ответ на упрёки своих товарищей по лётной школе он насмешливо отвечал:
— «Дисциплина, дисциплина»!.. Что мы, в школе; что ли? Вот вы — первые ученики, с пятёрками по дисциплине. А где у вас личные счета? Пусты…
Как-то раз командир полка, улучив минуту, когда они были одни, по-дружески обнял его за плечи и сказал:
— Смотрите, Николенко, убьётесь!
— Меня сбить нельзя! — задорно тряхнул головой Николенко.
— Вот я и говорю: сами убьётесь.
— Подставлю себя под удар? У меня глаза на затылке! И Николенко так — удивительно покрутил головой, что, казалось, она у него вертится вокруг своей оси.
— Шею натрёте, — усмехнулся командир.
— Не натру: вот мне из дому прислали шарф из гладкого шёлка.
И показал красивый шарф нежно-голубого цвета.
— Ну, ну, смотрите, да не прозевайте. Уж очень вы на одного себя полагаетесь. А знаете, что мой отец, сибирский мужик, говаривал: «Один сын — ещё не сын, два сына — полсына, три сына — вот это сын!» Так и в, авиации: один самолёт — ещё не боевая единица, пара — вот это боец, четыре пары — крепкая семья, полк — непобедимое братство!