— Я очень рада за тебя, мама, — у меня даже голос сел.
— Дочя, мы в Москве, давай встретимся где-нибудь, пообщаемся…
Мы встретились на следующий день, я отпросилась на час пораньше, чтобы успеть приехать в центр города. Там на набережной в маленьком кафе меня ждала мама.
Она действительно пришла и не одна. Вместе с мамой ко мне подошёл невысокий крепкий мужчина с почти буденовскими усами и хитро прищуренными глазами. В нем угадывалась военная выправка, хороший костюм сидел, как влитой.
— Здравствуй, доченька, — голос мамы был что мёд.
— Привет, мамуль, рада видеть тебя.
— Тонечка, ты не говорила, что у тебя такая красивая дочка. Можно поцеловать вашу ручку? — кавалер мамы расшаркался и, схватив мою руку, и ткнулся в нее усами.
— Познакомься, дочь, это Павел Георгиевич, — мама просияла. — А это моя дочь Светлана.
— Вам, Светочка очень подходит это имя, — Павел Георгиевич опять галантно шаркнул ножкой.
Мы расположились за столиком с видом на реку, сделали заказ, и мама начала рассказ о своем путешествии. Она говорила и говорила, ее глаза горели, на лице выступил румянец, она словно помолодела лет на двадцать.
Из рассказа мамы стало понятно, что бравый, отставной военный Павел Георгиевич сразу разглядел среди других дам мою матушку. Тут же и познакомился, сразу взял в оборот. А мама впервые повелась, спрятала свою стервозность. И сейчас глядит на него влюбленными девичьими глазами.
Когда Павел Георгиевич вышел покурить, чтобы нас не окуривать, как он выразился. Мама впервые сказала мне то, что, видимо, всегда было в ее душе, что она прятала и не хотела в этом признаваться.
— Зря я тогда в молодости твоего отца у Дашки отбила, пузом его жениться заставила. Не принесло это нам с ним счастья. Твой отец хороший человек, он меня уважал, помогал, но не любил. Вот так всю жизнь и прожила, а любимой себя не почувствовала.
— Мама, я рада, что ты нашла себе мужчину.
— Ой, не знаю, дочь, он завет меня к себе жить в Подмосковье, тут у него домик.
— А что ты теряешь, мама, стаж педагогический у тебя уже выработан, пенсию ты свою получишь. Квартиру сдай, пусть тетя Зоя присмотрит.
— А сад, там урожай?
— Мама, какой урожай, хватит уже капусту и картошку разводить, да кабачки выращивать, жизнь одна…Продай сад.
— А вдруг у нас ничего не получится? Мне вернуться некуда будет, как я без сада.
— Мама, не попробуешь — не узнаешь!
Глава семнадцатая
Жизнь течет своим чередом, дни сменяют друг друга. На работе рутина, ничего нового. С Катей мы бегаем вместе на обед, иногда перекидываемся парой фраз.
Компания абсолютно мужская, из женщин только я, Катя, Ядвига, бухгалтер тоже Света только Иосифовна, дама лет пятидесяти, да мороженная, снулая рыба — Оленька.
Катька смеется, что мужики бегают теперь в офис, чтобы посмотреть на новенького юриста. И действительно, в кабинет то и дело заглядывают разные личности, окидывают оценивающим взглядом, здороваются и лезут знакомиться. Только Катя стоит на страже, пресекая любые фамильярные выпады в мою сторону. И быстро разгоняет зарвавшихся мужиков. Она маленькая и воинственная, а те ее боятся.
— Гони их в шею, нечего им яйца подкатывать, у нас все женатые, холостых нет, — предупреждает меня Катя.
Я ей благодарна, мужиков красивых много, но не хотелось снова нарваться на токсичные отношения.
Зато Ядвига ревностно следит за мной, чтобы я не слишком сближалась с директором. И однажды я спросила у Кати: Почему Ядвига не ревнует Ольгу к Кириллу Дмитриевичу?
— Так у Оленьки жених есть, местный олигарх, правда не понятно, женятся ли они, но так-то он каждый день ее на работу завозит и забирает.
— Понятно, почему Ядвига ее из претендентов на руку Кирилла вычеркнула.
— Ага, меня она в расчет не берет, я как сестра. А ты для нее триггер, ходишь тут, попой виляешь, а ее уже от злобы трясет.
И мы смеемся с Катюхой.
По воскресеньям у нас посиделки с Риммой, правда иногда к нам присоединяется Катя.
Собираемся обычно у меня. Хоть квартирка и маленькая, но удобная. Широкий диван буквой Г позволял расположиться комфортно, маленький столик перед ним умещает всю закуску, а вино стояло в ведерке со льдом.
Что еще надо для приятного времяпрепровождения, где мы друг другу изливаем душу.
Вот только сегодня мы вдвоем с Риммой. У Катьки клиент, переговоры с китайцами.
— Ты не права, Светик, нельзя замыкаться, если тебя постигла неудача, то это не значит, что так будет всегда.
— Рим, сама подумай, два раза, два! И все одни и те же грабли.
— Свет, ты почти пять лет не ходила на свидания, шарахалась от любого мужика, а тут слащавая моська тебя чуть ли не силой в постель уложила, и ты поплыла.
— Так я сама на это согласилась. Думала, что у меня чувства к нему.
— Светик, надо общаться с другими мужчинами, ходить на свидания, дать им возможность ухаживать за тобой.
— Не могу, я любого со спущенными штанами представляю, и все. Как отрезало.
— Тьфу ты, зачем, зачем ты это делаешь?
— Не знаю.
— Ты специально отталкиваешь от себя мужчин, и невольно притягиваешь тех, кто поступает с тобой точно также, как твой Миша.
— Может я бракованная?
— Тьфу, ну что у тебя за мысли? Ты себя в зеркало видишь?
С этими словами Рим тянет меня к большому зеркалу. Стаскивает с меня халат и оставляет в одном белье. Я закрываю себя руками, мне жутко неудобно.
— Да перестань закрываться. Лучше смотри.
Куда смотреть? На что тут смотреть? Кожа бледная, сто лет не загорала, от переживаний пять килограмм потеряла, ребра торчат, волосенки дыбом. Они от природы у меня кучерявые, выпрямляй не выпрямляй, стоит появиться небольшой влажности в воздухе, как у меня кудри по всей голове. Намучалась я с ними.