Но тут его взял страх: а что если утильщик приедет, а его дома не будет? Это что же, - значит, прощай, голуби? Нет, нужно скорей кончать.
Он снова разложил тетради. Но теперь никакая арифметика уже не лезла в голову. В голове были только голуби.
Он прошел в соседний класс, выглянул из окна во двор. На дверях кирпичного домика, где жила Елизавета Степановна, висел замок, - наверно, учительница ушла на огород копать картошку.
"Э, ладно, - подумал Володька, возвращаясь в класс и кое-как запихивая в сумку свои книги и тетради. - Что же я, в самом деле, ждать ее буду, что ли? Сделаю задачки дома, а завтра скажу, будто сидел, сидел и не дождался".
И чтобы не терять времени, он перемахнул через подоконник на улицу и через десять минут уже бежал по федосьинским задворкам, размахивая своей холщовой сумкой и не думая о том, какие новые беды и напасти ждут его впереди.
* * *
Отца не было. Володька воспользовался этим и облазил весь дом. На чердаке, в кладовке, на помойной яме, в холодной подклети он насбирал килограмма два старых, сухих и легких, как прошлогодний тростник, мослов.
С голубями ничего как будто не получалось. Два килограмма - это всего сорок копеек, а за сорок копеек и воробья небось не купишь.
"Ничего... постепенно поднакопим", - утешая себя, думал Володька.
До вечера он ждал бородатого утильщика, побаиваясь немножко, что тот заругается, когда увидит, что костей так мало. Он уже придумал, как будет врать: будто костей у него оказалось четыре с лишним пуда, будто он честно ждал, но тут вдруг приехал другой утильщик и купил, выпросил у него эти кости, заплатив по сто рублей за пуд.
Врать ему, однако, не понадобилось, - утильщик не приехал.
За всеми этими делами Володька совсем забыл про сукна и бассейны. И только вечером, за ужином, когда отец по обыкновению спросил у него, выучил ли он уроки, Володька вспомнил, что ему еще нужно решить шесть задачек.
Не допив чая, он вытащил из сумки задачник и тетрадки и сел заниматься.
С грехом пополам одолел он первую задачу - про яблоки, которые делили между собой четыре брата и неизвестно сколько сестер. Оказалось, что сестер было еще больше - целых шесть.
Володьке надо бы сразу переходить к следующей задаче - про самолет и поезд, которые в один и тот же час отбыли из пункта А в пункт Б, но он почему-то все продолжал думать про этих братьев и сестер: вот небось весело жить в таком большом семействе! Ведь это подумать только - целых десять ребят в доме!..
"В один и тот же час из пункта А в пункт Б отбывают самолет и поезд. Самолет летит со средней скоростью 365 километров в час, поезд за это же время проходит..."
Глаза у Володьки слипались. Перо само собой выписывало вместо цифр какие-то закорючки с хвостиками.
"Значит, постойте, что же выходит? Поезд летит со средней скоростью... Тьфу. Самолет летит, а не поезд... Куда же он летит? И какой самолет большой или маленький? Вот насажать бы туда всех десять братьев и сестер! Вот небось весело было бы... А потом все на парашютах - прыг, прыг - вниз".
На полях задачника Володька нарисовал самолет и десять маленьких парашютиков. Потом изобразил другой самолет - фашистский. Потом подрисовал внизу пушку, из которой палят по фашистскому самолету. Потом голова его упала на задачник...
Когда он очнулся, за окном было так тихо и так темно, как бывает только ночью в деревне.
"Наверно, часа два уже", - подумал Володька и зевнул при этом так сладко и так широко, что даже под ложечкой у него закололо.
"Э, ладно, - подумал он, поднимаясь и сгребая в кучу свои учебники и тетради. - Все равно ничего не выйдет у меня, - только даром мучить себя буду. Утречком пораньше встану и сделаю".
Конечно, ничего другого ему и не оставалось делать. Но все-таки это был еще один маленький шаг на том гибельном пути, по которому несла Володьку весь день его непутевая голова.
Разбудил Володьку отец.
- Эй, спящая красавица, вставай, зиму проспишь!..
Володька открыл глаза, повернулся, посмотрел и ахнул. За окном, в синеватых утренних потемках, неслышно и неторопливо падал легкий, белый, пушистый, первый в этом году снежок. И такой чистой свежестью повеяло от этого раннего снегопада, так живо представилась Володьке вся прелесть наступающей зимы и все предстоящие зимние радости - и лыжи, и коньки, и катание с гор, и елка, и снежки, и снежные бабы с чугунами на головах и с метелками под мышкой, - что он даже взвизгнул от восторга, скинул с себя одеяло и через минуту уже стоял в сенях у рукомойника, шумно плескался и напевал что-то такое, чего и сам не мог бы пересказать словами.
Но когда, растирая полотенцем лицо, он вернулся в комнату и увидел на столе, у окна свою холщовую сумку и сбитые в кучу учебники и тетрадки, от хорошего настроения его сразу ничего не осталось. Он вспомнил, что до школы ему нужно решить еще целых пять задач.
- Батя, сколько время? - крикнул он.
- Восемь без четверти, - с набитым ртом ответил из кухни отец.
"Ничего, еще успею, - с облегчением подумал Володька. - Минут двадцать еще в запасе есть. А там бегом по снежку как припущу - в самый раз успею".
Голова у него была ясная. Он вспомнил задачу про самолет и поезд и, не заглядывая в учебник, понял, как она решается: 365 разделить на пять получится, сколько проходит за час поезд. А там помножить на пятнадцать вот и выйдет расстояние.
Отец уже сидел за столом, завтракал. На столе дымился котелок с вареным картофелем и шипел, поблескивая, большой медный чайник.
Володька поздоровался, присел у краешка стола и тоже потянулся за картошками.
- Ты что же это, Соня Ивановна? - нахмурился отец.
- Уроков очень много, - вздохнул Володька. - Я вчера до трех часов ночи занимался.
Отец посмотрел на него и вдруг, подавившись картофелиной, откинулся на спинку стула.
- Э! Погоди! Постой! - воскликнул он. - Что это у тебя?
- Где? Что? - не понял Володька.
- Да на лбу.
Отец хлопнул себя по коленке и громко захохотал.
- Братцы мои! Да это кто же тебе штемпелей-то на лбу понаставил?
- Каких штемпелей?
Володька пощупал лоб, ничего не нащупал, вскочил и подбежал к зеркалу. Действительно, весь лоб у него был густо изгвожден какими-то синими и лиловыми крестиками, палочками и кружками.
- Что это? - повторил отец.
- Не знаю, - с испугом ответил Володька.
- Как это не знаешь? Что же это тебя, черти, что ли, во сне разрисовали? А ну, иди умойся, живо!
Минут пять тер Володька серым хозяйственным мылом лоб. Наконец, когда лоб у него запылал, как будто его горчицей смазали, он выглянул в комнату:
- Отмылось?
- Да, да, отмылось, дожидайся, - рассердился отец. - Ты что в самом деле - клоун какой-нибудь, людей смешить собрался?