- Ну, дид, еще горилки.
Дид опять встал, перекрестился, покивал на все стороны и, выпив, крякнул.
- Добра...
- Еще осталось... Кому отдать? Пьянице, - решил Тимофей и передал рабочему с одутловатым лицом.
Рабочие вставали; Карташев, съев третий огурец, тоже поднимался.
- Ну, дид, - сказал Тимофей, - иди спать теперь, а мы тоже уйдем: никто больше красть у тебя не станет.
- А що хоть и возьме кто? Всем у бога хватит. Только вот хлопоты мне с этим, - показал дид на двугривенный, - куда его сховать?
Карташев опять предложил ему деньги.
- Ну! - брезгливо махнул дид рукой и побрел к своему шалашу.
- Ну, ребята, смотри только как бока отбивать! - весело командовал Тимофей.
Кривая была быстро разбита. Последнюю кривую, когда уже солнце длинными лучами скользило по долине, Карташев разбивал на глазах у Пахомова, нагнав его.
Пикетажист и Сикорский остались далеко позади и не были видны.
Пахомов, кончив работу, стал и молча, сдвинув брови, смотрел, как на рысях команда Карташева, совершенно приспособившаяся, вела свою работу.
Карташев боялся только, как бы рабочие не начали при Пахомове свою болтовню и не выдали бы его, Карташева, начальственную слабость. Но самый строгий глаз не заметил бы малейшей непочтительности или чего-нибудь такого в обращении, что напомнило бы, что он, Карташев, вместе с этими самыми рабочими воровал сегодня огурцы с огородов.
Когда разбивка была кончена, Пахомов подошел ближе и внимательно, с видом знатока, смотрел на колья, обозначавшие кривую. Местность была открытая, пологая, красивая кривая ясно обозначалась кольями, и Карташев, затаив дыхание, следил за Пахомовым.
Он, очевидно, остался доволен, но ничего не сказал и только, сильнее сдвинув брови, буркнул:
- На сегодня довольно. Идем в эту деревню.
Пахомов с Карташевым пошли вперед, а рабочие, значительно отстав, смешавшись с рабочими Пахомова, шли веселой гурьбой.
Напрасно ждал Карташев, что Пахомов хоть одним словом обмолвится... Так молча и дошли они до просторной молдаванской избы, чисто, опрятно выбеленной белой глиной.
На пороге избы уже стоял, выжидая, брат Сикорского и, согнувшись, почтительно пожал руку Пахомова.
- Все в порядке? - сухо спросил Пахомов.
- Все, Семен Васильевич, - ласково, с особым тоном почтительной фамильярности своего человека, ответил Сикорский.
- Ну, вот познакомьтесь, - буркнул Пахомов.
Сперва Сикорский важно было протянул руку Карташеву, но затем весело и с уважением в голосе крикнул:
- Кого я вижу? Один из столпов нашей революции в гимназии. Ведь, Семен Васильевич, - он, Корнев и Рыльский были наши самые первые главари, бунтари. Писарев, Шелгунов...
- Вот как, - ответил односложно Пахомов, усаживаясь на широкую деревянную скамью и скользнув с любопытством по Карташеву.
- Да как же? Наши светила...
- Ну, вот, - смущенно отвечал Карташев, и польщенный и с тревогой думавший, как посмотрит Пахомов на то, что он когда-то был бунтарем.
Изба была просторная, прохладная, с чисто вымазанным глиняным полом, с сильным и приятным запахом васильков. Посреди избы уже стоял накрытый стол, на нем тарелки, деревянные ложки, водка, вино, разные закуски.
- Не взыщите, как умел, - говорил Сикорский.
На что Пахомов только сильнее сдвинул брови, и Карташев, внимательно наблюдая его, не знал, что это значило: доволен он или нет?
Когда пришли младший Сикорский и пикетажист, сели ужинать.
Младший Сикорский, войдя, сделал презрительную гримасу и жест в воздухе.
- Семен Васильевич, - сказал он, - вы бы его дубиной, - указал он на брата. - Что он тут за разврат развел? Закуски, анчоусы. Тварь!
Старший Сикорский, только растерянно оглядываясь на всех и мигая маленькими глазами, повторял:
- Ну вот, ну вот...
Пахомов нервно, громко и коротко рассмеялся и опять уже угрюмо сказал:
- Ну, будем есть.
- Я сейчас, - ответил младший Сикорский.
Он ушел, вымыл лицо и руки, расчесался и возвратился к столу, когда уже ели борщ из свежей капусты, помидор и утки с салом.
Младший Сикорский сделал еще раз пренебрежительный жест, показав на закуски, причем у старшего брата Леонида опять появилось испуганное выражение лица, и принялся за закуски. Он ел сардинки, пикули, икру. Ел помногу.
Леонид сказал:
- Ругал меня, а один ест закуски.
- Не пропадать же, - ответил младший брат.
- А ты лучше суп ешь. Всегда вот так: закусок наестся, а остального не ест.
На второе подали синие баклажаны по-гречески.
- Это я буду есть! - сказал младший Сикорский и, обходя борщ, наложил полную тарелку баклажан. - А кайенский перец есть?
- Есть и кайенский, - с гордостью ответил старший брат. И, обратясь к Пахомову, жалобно сказал: - Вот так он всегда, Семен Васильевич: ворчит, что много, а чего-нибудь не окажется - ругаться начнет. Больше, господа, ничего нет.
- А чай будет? - спросил Пахомов.