- Девушка как девушка: симпатичная...
- Что?! - взвизгнула Маня. - Ах ты свинтус, ах ты оболтус, ах ты Вахромей!
- Маня, Маня! - звала ее Аглаида Васильевна.
Но Маня не слушала. Ее волосы рассыпались, глаза сверкали, как бриллианты, она наступала на Тёму и визжала:
- Да я тебе, негодному, все глаза твои выцарапаю, своими руками задушу негодяя...
- Я ухожу, - в отчаянии сказала Аглаида Васильевна.
- Хорошо, я больше не буду, но я так зла, так зла...
Она быстро то сжимала, то разжимала пальцы рук и проговорила комично:
- Хоть бы кошка мне, что ли, попалась, чтоб разорвать ее в мелкие клочки.
Все смеялись, Карташев довольно улыбался, а Маня продолжала:
- Нет, как вам нравится? Можно сказать, ангел сошел на землю, а он, чучело...
- Маня, что за манеры?!
- Манеры? Разве с этаким господином хватит каких-нибудь манер?! Ну, хорошо же! Только ты ее и видел! На коленях будешь умолять, ручки мне целовать - никогда!
Она ходила перед Карташевым и твердила:
- Помни, помни - никогда! И заруби это себе хорошенько на своем носу-лопате!
Она остановилась перед братом, взялась в бока и сказала:
- Ну! Повтори теперь еще раз, что ты сказал?
- Сказал, что она очень симпатичная и милая...
- Дальше, дальше.
- Что ж дальше?
- Ну, уж говори прямо, что влюбился, - сказал Сережа. - Я, по крайней мере, - готов.
- Молодец, Сережка! Вот настоящий мужчина, а не такой кисляй, как ты.
- А нога у нее некрасивая: длинная, на низком каблуке, - заметил Тёма.
- Смотрите, смотрите, успел уж и под платье заглянуть...
- Маня!
- Дурак ты, дурак, - продолжала Маня, - нога ее в великолепном, самом модном, летнем ботинке. И всякую ногу одень в такой ботинок, она будет длинная и узкая, как у обезьяны. И через полгода ты и не увидишь другого фасона. И слава богу, потому что нет ничего ужаснее этого полуторааршинного каблука, торчащего на середине подошвы. И в таком ботинке и нога слона и та будет ножкой, а такие, ничего не понимающие, как ты, будут только вздыхать от восторга: ах! ах! Ну, а играет она как?
- Играет прелестно, и если Сережа уже влюбился в нее, то я тоже влюбился в ее музыку.
- Не беспокойся, черт полосатый, влюбишься и в нее.
- Маня! То есть после тюрьмы у тебя такие стали ужасные манеры, замашки, выражения...
- Одним словом, известно, острожная, пропащий человек, и конец.
И Маня хлопнула по плечу старшего брата.
- Ну, ты совсем уж разошлась, - сказала мать, - идем лучше спать.
Но Маня, проходя через гостиную, присела к роялю, и долго еще сперва шумная, а потом тихая музыка разносилась по дому. Под окном кто-то кашлянул. Маня остановилась, прислушалась и встала.
Теперь лицо ее было совершенно другое, напряженное, немного испуганное.
Оглянувшись и увидев на кресле старшего брата, она быстро приняла свой обычный вызывающий вид.
- Ты что здесь делаешь? - накинулась она на него, - пора спать.
- Ну, спать, так спать, - согласился Карташев и пошел в свою комнату.
А Маня дразнила его вдогонку:
- А-га, а-га! хочется поговорить, заслужи сначала! Ты думаешь - такое сокровище даром дают. Надо стоить ее.
- Оставь себе это сокровище, - повернулся к сестре в дверях Карташев и, не дожидаясь ответа, затворил за собою дверь.
Маня не двигалась, пока не затихли его шаги, затем торопливо подошла к окну и кашлянула.
Когда раздался ответный кашель, она наклонилась в окно и тихо спросила:
- Кто?
- Ворганов.
- Проходите через парадную дверь на террасу. - И подождав еще, она пошла на террасу.
Там стоял молодой человек, светлый блондин, в пиджаке.
Маня и молодой человек крепко пожали друг другу руки.
- Благополучно? - спросила Маня.
- Вполне.