- Стал бы я тебе иначе рассказывать... И такого-то человека прогнали со службы!
Друзья помолчали.
- Счастливый ты все-таки, Али, - позавидовал Хасан. - Живешь во дворце, самого Омара Хайяма видел.
- Где там! - отмахнулся повар. - Раза два-три издали, да и то со спины...
- Понимаю, - подморгнул Хасан, - он не заходит к тебе на кухню, ты не заглядываешь к нему в обсерваторию... Но не огорчайся. Я его и со спины не видал. Что ему делать в моей бедной лавчонке!
- Боюсь, скоро и она станет ему не по карману, - сказал толстяк со вздохом. - В наши дни ученый человек без богатого покровителя что перепел на сковородке.
- Говорят, к Хайяму благоволил Низам аль-Мульк, - заметил Хасан.
- В том-то и дело! Оттого-то к нему и не благоволит Туркан-хатун. Ведь Низам был ее злейшим врагом, и, когда умер Малик-шах, немалых трудов стоило ей усадить на престол своего Махмуда. Несколько сот гулямов11 пируют у нее ежедневно, я-то знаю! А иначе...
Хасан предостерегающе приложил палец к губам: в кофейню входил посетитель.
- Ну, спасибо за гостеприимство, - сказал Али, с сожалением поднимаясь с места. - В следующий раз договорим! - шепнул он Хасану, выходя из лавки.
Тот церемонно поклонился:
- Мой дом - твой дом!
В ГОНЧАРНОЙ
- Мате, голубчик, умоляю... Перестаньте кричать! - канючил Фило, едва поспевая на своих коротеньких ножках за долговязым товарищем. - Нас примут за сумасшедших.
- Оставьте, пожалуйста! - отбрыкивался Мате. - Здесь все кричат. Хайя-а-ам!
- Но это неприлично. Где вас воспитывали?
Упоминание о приличиях только подзадорило Мате: он завопил еще громче. Тогда Фило прибег к хитрости.
- Не могу больше, - простонал он, опускаясь на землю. - Задыхаюсь...
Что ни говорите, а слабость - великая сила!
Мате испуганно обернулся и бросился к своему спутнику: ему дурно? Что у него болит?
- Точно не знаю, - умирающим голосом произнес Фило, - скорей всего, кардиоида.
Но Мате даже не улыбнулся.
- Тут рядом какой-то домишко. Можете вы пройти несколько шагов?
Домишко оказался гончарной мастерской. Пожилой бритоголовый гончар - в темной чеплашке, с засученными выше локтя рукавами - без всяких расспросов указал незнакомцам на старую кошму, принес откуда-то ячменные лепешки и кувшин с кислым молоком, потом снова уселся за свой круг и принялся за прерванную работу.
При виде еды Фило поразительно быстро выздоровел. К удивлению своему, Мате тоже обнаружил, что зверски голоден, и с аппетитом набросился на скромное угощение.
Поев, он почувствовал блаженную усталость. Молоко и лепешки показались ему необычайно вкусными, кошма - мягкой, запах мокрой глины восхитительным. Мерный скрип гончарного станка завораживал, от него становилось спокойно и уютно...
Растянувшись на мохнатой подстилке, Мате бездумно рассматривал толпящиеся вокруг горшки и кувшины.
- Странно! - произнес он вдруг. - Вам не кажется, что они похожи на людей? Вон тот - низенький, широкий, - по-моему, определенно напоминает вас.
- А этот, длинный и узкий, - вас! - отбил удар Фило. - Как видите, заимствуют у природы не одни только инженеры и конструкторы, но и художники.
-Гончар - художник?!
- А кто же, по-вашему? Взгляните: он швыряет на круг ком влажной глины, и под его руками бесформенная масса превращается в сосуд идеально правильных очертаний и благороднейших пропорций.
Мате прищурился, измеряя горшки наметанным глазом; да пропорции действительно великолепные. Можно даже сказать - золотые.
- Вы ли это, Мате? - удивился Фило. - Кто б мог подумать, что вы способны на такие пышные сравнения?
- Вот еще! - фыркнул тот. - Никакое это не сравнение, а математический термин. Надеюсь, вы слышали о золотом сечении? Ну, о таком соотношении частей целого, при котором меньшая часть так относится к большей, как большая к целому?
Фило уклончиво отвел глаза: он-то, может быть, и слышал, но знает ли о золотом сечении гончар? Ведь этот старик небось и читать-то не умеет! Лепит себе свои горшки на глазок, да и все тут.
- Ну и что же? - возразил Мате. - Вы ведь сами говорили, что он заимствует у природы. Пропорции золотого сечения воспитаны в нем окружающим миром.
- Это как же?
- Очень просто. Природа и сама сплошь да рядом использует золотое сечение: в строении человека, животных, растений. И, постоянно видя перед собой созданные ею образцы, человеческий глаз бессознательно привыкает к определенному соотношению частей.
- Значит, математики тоже заимствовали золотое сечение у природы?
- Ну, это еще бабушка надвое гадала! Что, по-вашему, появилось раньше: курица или яйцо? Не знаете? И никто не знает! Точно так же никто не в состоянии определить, подсказано ли золотое сечение математикам природой или же они открыли его самостоятельно, а уж потом обратили внимание на то, что оно часто встречается в жизни. Впрочем, так ли это важно? Главное, что пропорции золотого сечения доставляют нам удовольствие. Недаром они узаконены еще древними греками, которые строго следовали им и тогда, когда возводили свои прославленные здания и когда создавали те самые статуи, которыми вы имеете честь восхищаться поныне, - заключил Мате с насмешливым поклоном.
- В таком случае вы сами себе противоречите! - поддел его Фило. Помните, там, у колодца, я сказал, что искусство и наука не такие уж противоположности, что есть между ними и кое-что общее. Вы тогда не захотели со мной согласиться...
- Тогда не захотел, а теперь соглашаюсь. Во всяком случае, искусству без науки не обойтись. Живописец - не живописец, если не знает законов перспективы, если не умеет приготовлять и смешивать краски. А это геометрия, химия, физика! Композитор - не композитор, если не знает гармонии. А что такое гармония, как не музыкальная математика? Кроме того, ни один музыкант не может обойтись без музыкальных инструментов. А попробуйте-ка создать музыкальный инструмент без математики и физики! Недаром первым человеком, научившим нас извлекать из одной струны множество музыкальных звуков, был великий математик Пифагор. Это ведь он рассчитал, в каких числовых отношениях следует делить струну, чтобы получать звуки различной высоты!
Фило приложил палец к губам.
- Будет вам философствовать! Слышите, хозяин поет...
В самом деле, пока болтали между собой чудные пришельцы, старый горшечник целиком ушел в свою работу и пел себе как ни в чем не бывало:
Базарный день. Шумит гончарный ряд.
Гончар мнет глину целый день подряд.
А та угасшим голосом лепечет:
"Брат, пожалей, опомнись! Я - твой брат!"