…Токсоты еще могли поупражняться в стрельбе по врагу — но вместо этого над стройными шеренгами лучников и отрядом варанги заиграли трубы, дав приказ на отход. Выполняя его, застрельщики спешно ринулись назад этакой бодрой трусцой, вскоре обогнав гвардейцев… В то время как последние отходят медленно, неспешно — словно подарив врагу возможность догнать себя, связать боем и разбить за счет большей численности.
И ведь норманны купились!
«Хитрый» Роберт то ли не смог остановить атаку увлекшегося преследованием правого крыла, то ли решил воспользоваться удобной возможностью для разгрома отряда ромейской гвардии. Так или иначе, норманны и лангобарды не только не остановили атаку, но и вновь ускорились, силясь настигнуть медленно, но неуклонно пятящихся назад варягов… Но когда атакующие вновь начали выбиваться из сил, сломав стену щитов и смешав порядки, по команде спафарокандидата варанги трубачи подали сигнал остановки.
А следующим сигналом был отдан приказ начать обстрел норманнов.
Русичи Добромила шли в бой с парой сулиц на брата — этим коротким метательным копьем можно работать и в ближнем бою, но опытный воин способен метнуть его на сорок шагов! Чем не пилум римских легионеров⁈ Метательные дротики есть и у англо-саксов — а хускарлы, идущие в бой с двуручными секирами-бродексами, из метательного оружия имеют небольшие топорики. И теперь, по команде «младшего воеводы» русичи и англосаксы обрушили град «пилумов» и метательных топоров на сломавших строй норманнов!
Роман метнул обе свои сулицы по всей отцовской науке. Скрутившись назад перед самым броском, перенеся вес тела на правую, заднюю ногу — при этом надежно прикрыв щитом грудь и лицо практически по самые глаза… В момент же самого броска, когда правая рука его резко распрямилась, отправляя метательное копье вверх (чем выше кинешь, тем дальше полетит!) молодой гвардеец заученно перенес вес тела на левую ногу, подавшись вперед… На тренировках он мог попасть сулицей в центр деревянной мишени за сорок шагов — благо, что мышцы и связки для бросков молодой Самсон укреплял десять лет к ряду, едва ли не ежедневно.
И сейчас обе сулицы вновь улетели на предельную дистанцию…
Норманнов и лангобардов встретил настоящий град дротиков и метательных топоров! Далеко не каждый метательный снаряд нашел свою цель — все же воины Гвискара были настоящими псами войны, посвятившими ей всю свою сознательную жизнь. И шли в атаку с поднятыми над головами щитами, по возможности стараясь прикрыть друг друга… Но ведь и с гвардейцами варанги им еще не доводилось встречаться в бою! К столь молниеносной остановке варягов и последующему обстрелу враг оказался не готов, щиты над головами норманнов никак не могли составить «стену» — и многие дротики нашли свою цель, проникнув в бреши между ними… Другие же «пилумы», врезаясь в подставленную защиту по два, а то по три разом, пробили щиты, раскололи их, сделав непригодными к битве. И множество воинов Гвискара лишились защиты… После чего ринулись вперед, перехватив оружие обеими руками — и бодря себя бешеным ревом предков-викингов:
— Ver thik, her ek kom!!!
На что варанга громогласно проревела ставший неизменным со времен Харальда Хардрада клич:
— Святой Олаф!!!
Ответный обстрел врага не дал результата — дротики и метательные топоры норманнов не нашли ни единой бреши в ромейской черепахе. Ну а гвардейцы с серьезно поврежденными щитами успели отступить назад, уступив место стоящим позади товарищам…
Ведь воин без щита в большой сече — практически всегда мертвый воин. Что и успели испытать на себе оставшиеся без защиты норманны, добежав до строя варанги… Многие из них принялись наносить яростные, размашистые рубящие удары по щитам варягов, надеясь расколоть их, заставить противника попятиться, отступить. Но ромейские гвардейцы легко перебили вырвавшихся вперед смельчаков — потому как последние были открыты для ударов и справа, и слева… Участь первых несчастных разделили и иные норманны, атаковавшие, сломав строй — потому как если воина, пусть даже и защищенного щитом, не прикрывает справа соратник, то стоящий справа же ромей всегда нанесет тому хитрый удар в бок… Ибо эта традиция — разить мечом не атакующего тебя противника, а наседающего на товарища справа, в момент собственного удара врага — сохранилась еще со времен римских легионеров. Конечно, привычные сражаться стеной щитов англо-саксы не знали ее — но их научили уцелевшие ветераны варанги, такие, как Добромил и его славяне…
И к слову, с одноручной секирой варяга этот прием срабатывает не много хуже, чем с гладиусом легионера!
Увы, сохранились далеко не все римские военные традиции. К примеру, варяги точно не умеют менять шеренги во время боя, чтобы все гвардейцы успели принять участие в схватке. Собственно, и сами римляне еще до падения Западной империи утратили это воинское искусство, сохранившееся лишь в античных хрониках… А потому замерший позади Роман, изнывая от нетерпения и невольно горячась, все еще остается сторонним наблюдателем того, как отец и вои десятка одного за другим разят норманнов и лангобардов!
…Первый натиск людей Гвискара был подобен морской волне — разбившейся о стену щитов варанги, словно о каменный волнорез. Однако следующие ряды норманнских пешцев, еще не растерявших воинское искусство предков-викингов, начали давить гвардейцев плотным, скученным строем — да обтекать втрое уступающий им отряд варягов с обоих флангов. Казалось бы, схватка пошла на равных, и даже с преимуществом норманнов…
Вот только под диктовку Алексея Комнина.
Ибо второй отряд варанги, более многочисленный и жаждущий сечи, уже ринулся в самую гущу боя! Заходя сбоку и тыла давнего врага, полуокружившего стену щитов соратников по гвардии… И одновременно с тем в бой вступили хускарлы с бродексами, коих спафарокандидат первого варяжского отряда держал в резерве! Рослые и яростные в драке, отборные бойцы с двуручными топорами, они сражаются в разреженном строю — ибо с их страшным оружием хускарлам нечего делать в скученной сшибке. Нет, хускарлам нужно пространство для размаха, для страшного рубящего удара двуручной секиры, концентрирующей невероятную силу на наточенном лезвие бойка… Бродексы крушат щиты с одного удара — а в руках опытных, искушенных бойцов они с легкостью подсекают ноги противника еще до того, как тот успеет донести свой удар! Лишь умелый копейщик может противостоять хускарлу в одиночной схватке — но умелых копейщиков Гвискар держит в резерве вместе с арбалетчиками, рассчитывая при случае остановить ими натиск многочисленной ромейской конницы.
Если только она все же случится…
Контратака хускарлов не дала норманнам окружить первый отряд варанги — в то время как Роман наконец-то сумел вступить в сечу! Заменив Твердило, раненого бойца из отцовского десятка… Но еще не успел он занять место в первом ряду, сцепив свой щит с щитами соратников, как в нижний край его прилетел удар ноги, пошатнув молодого гвардейца, и заставив того невольно опустить защиту… А сверху на Самсона тут же обрушился удар норманнского топора!
Замысел противника был прост — а наработанная атака давала ему преимущество. Но и Роман не зря тренировался с варягами многие годы! И еще до того, как лезвие вражеской секиры коснулось бы его шелома, молодой гвардеец резко присел, уходя от удара врага — одновременно с тем рванув щит вверх. Боек норманнского топора врезался в дерево подставленной под удар защиты — и тут же Самсон резко выпрямился, рубанув по вытянутой к нему, правой руке норманна!
Последний вскрикнул от резкой боли в разваленном до кости предплечье, выпустил из пальцев рукоять топорища… В то время как Роман сильным ударом щит в щит выбил оглушенного болью викинга из бреши в строю варанги, закрыв ее собой. И тут же принял на защиту еще один удар секиры! После чего резко, заученно рубанул в ответ, дотянувшись до плеча противника наточенным до бритвенной остроты лезвием топора…
Но впервые оказавшийся в сече, молодой Самсон и сам допустил ошибку: силясь как можно скорее поразить противника, он слишком сильно подался вперед — и раскрылся. И в тот миг, когда его секира вонзилась в плечо ворога, в голову самого Романа ударила сулица, брошенная из задних рядов норманнов… Впрочем, вражеский дротик врезался в кольчужную бармицу, несколько смягчившую удар — и пришелся не острием наконечника, а лезвием, что спасло сына Добромила от смерти. Пошатнувшись, он даже устоял на ногах — правда, в глазах парня все поплыло, а в ушах раздался противный звон… Но все же Роман устоял. И даже подставил щит под секиру очередного врага, слепо отмахнувшись в ответ! Но тут же пропустил очередной удар, пришедшийся на шелом… Правда, вражеский топор не прорубил прочную, добрую сталь конусного «русского» шлема — и, потеряв силу, соскользнул на плечо, вгрызшись в звенья кольчуги и стеганку… Он добрался до плоти — но не задел кость. И прежде, чем в глазах Романа окончательно потемнело, он услышал до боли знакомый голос отца, отчаянно закричавшего:
— Сын!!!
…Сын Добромила окончательно пришел в сознание уже после того, как Твердило и Микула — еще один легкораненый гвардеец — двинулись к ромейскому лагерю, придерживая едва волочащего ноги Самсона.
К этому времени второй отряд построившейся клином варанги, на острие которого собрались хускарлы, уже ударил во фланг норманнов и лангобардов, смяв их в считанные минуты! В разящих ударах секир и бродексов хускарлы и прочие англо-саксы выплеснули всю накопившуюся у них ненависть к завоевателям своей родины… Неистово рубя норманнов, круша их щиты, шлемы, черепа, отсекая конечности, они не замечали собственных ран! И, обратив врага в бегство свирепым натиском, еще не чуя усталости и не слыша приказов аколуфа и греческих спафарокандидатов, варяги ринулись вслед за беглецами!
За ними последовал и Добромил с уцелевшими ратниками десятка. Правда, сами славяне пытались помочь греческим офицерам остановить вышедших из повиновения англо-саксов, но вскоре были увлечены общим порывом гвардии…
Сумятица и даже паника охватила войско Гвискара. При виде бегущих соратников, с беспощадной жестокостью истребляемых варангой, дрогнули, показав спину, и многие другие воины Роберта… Пытаясь спасти положение, «Хитрец» вновь бросил в бой всадников графа Амико. И рыцари, презирающие беглецов-пешцев, споро ринулись в бой, желая поквитаться за первую неудачу! Тем более, что им противостояли уже не смертоносные лучники, а сломавшие строй англо-саксы — стоптать их, вмять в землю копытами тяжелых жеребцов, протаранить копьями!
Кто знает, как бы сложилась судьба рыцарской атаки, окажись на их пути рядовые гвардейцы — и если бы норманнские «конруа» (группы по двадцать, тридцать всадников) сохранили бы плотный порядок ударного кулака, состоящего из двух-трех шеренг рыцарей, скачущих стремя к стремени! Но пытаясь все же не стоптать бегущих сородичей, норманны сломали строй — а наперерез всадникам ринулись рассвирепевшие, разгоряченные рубкой хускарлы! Неизменно кидаясь навстречу рыцарям, те перед самым столкновением уходили вправо, уклоняясь от укола копья — и выбивали всадников из седел размашистыми, резкими ударами двуручных секир! Иные же подрубали передние ноги рыцарских скакунов… Кроме того, конным воинам графа Амико щедро досталось и от подоспевших к схватке англо-саксов, сохранивших сулицы — и обрушивших на норманнов град дротиков!
Второй раз за день рыцари были обращены вспять…
Казалось бы, полный разгром Гвискара состоялся! Но не отдававший гвардии приказа атаковать, Алексей Комнин был уверен, что аколуф варанги сумеет остановить своих воинов — кроме того, в сумятице сражения было сложно понять, что именно происходит в настоящий момент. А потому император, командующий всем войском в битве, не отдал своевременного приказа на общую атаку, что принесла бы победу в войне!
Время было упущено — а чаша весов сражения неожиданно склонилась в сторону норманнов…
Во-первых, Роберт ввел в бой последний резерв — арбалетчиков и копейщиков, действующих под командованием сына Боэмунда. Залп арбалетных болтов, прошивающих любую броню, начисто выкосил первые ряды варягов — унеся жизни едва ли не половины хускарлов. Причем, покуда заметно уставшие от преследования гвардейцы добежали до нового врага, арбалетчики успели дать еще один залп — уже в упор! — после чего спешно отступили за ряды копейщиков… Последние же, уперев ростовые каплевидные щиты в землю, ощетинились настоящим «ежом» обращенных к англо-саксам копий. И ведь сумели же выдержать первый, самый яростный натиск варанги! Пусть и ценой немалых потерь…
Ну а во-вторых, в бой вмешалась жена Гвискара, Сишельгаита. Буйная нравом лангобардка, в своей семье она больше прочих сохранила яростных дух завоевателей-германцев, участвуя в сражениях мужа — и даже командуя собственными дружинами! А в самый критический момент бегства норманнов, Сишельгаита, схватив копье, бросилась наперерез воинам, стыдя их — так, как много веков назад поступали женщины в ее роду, стыдя обратившихся в бегство мужей… Позже ей наверняка припишут какую-нибудь возвышенную, «гомеровскую» речь — но правда в том, что Гаита осыпала «трусливых норманн» такими отборными ругательства, унижающими саму мужскую честь, что невольно вернула им боевую ярость! И было обратившиеся в бегство воины Гвискара вернулись в бой как раз в тот момент, когда вымотавшиеся варяги отхлынули от рядов копейщиков, выстоявших под их натиском.
И оказалось, что ромейская гвардия в одиночку сражается с троекратно превосходящим ее врагом…
Понимая, что он вот-вот потеряет своих лучших и самых преданных воинов, Алексей Комнин приказал вступить в бой союзникам. Королю сербской Дукли Константину Бодину, приведшему на поле боя тысячу воинов — и крупному корпусу сельджуков Румского султана, насчитывающему восемь тысяч всадников!
Но Гвискар не получил бы своего прозвища, если бы не был настоящим хитрецом — и не сыграл бы на противоречиях в войске Комнина. Например, Константину Бодину — правнуку болгарского царя Самуила, геройски сопротивлявшегося ромеям — обещали всемерную поддержку, коли он выступит против базилевса. И обещали признать за сербами все их завоевания в ходе будущей войны Дукли и Восточного Рима… Сам же Константин, хоть и успел повоевать с ромеями в ходе болгарского восстания десятилетней давности (и даже побывал в их плену!), поначалу не дал своего согласия. Но теперь, видя окруженных и теснимых с трех сторон варягов, он просто развернул отряд хорошо бронированных пешцев-копейщиков — и увел своих сербов с поля боя…
Ну, а сельджукам Гвискар тонко намекнул, что Комнин, заручившись союзом с султаном, вывел из Гераклеи Понтийской (и прочих малоазиатских фем!) всех боеспособных стратиотов, оставив эту землю без защиты греческого ополчения. Да, император решил, что раз с султаном заключен союз, и тот дал войско, то и нечего опасаться удара в спину! Но Роберт был весьма убедителен на тайных переговорах с сарацинами, вполне справедливо указав, что цепляться за союз с проигравшим неудачником (да еще и неверным!) не имеет смысла. И что гораздо лучше завоевать оставшиеся без защиты азиатские фемы, чем терять воинов в упорной схватке с норманнскими рыцарями… И командующий сельджуков решил принять предложение Гвискара, видя пример Константина Бодина.
…Роман «Самсон» не мог знать этого — он лишь с бессильной яростью смотрел вслед изменившим сербам и сарацинам, покинувшим боевые порядки императорского войска. Сам же базилевс, не имея сил вернуть предателей, все же остался на поле боя, сохранив подле себя тагму экскувиторов — тысячный отряд гвардейской тяжелой кавалерии. Также на поле боя остались и ополченцы-стратиоты малоазиатских и балканских фем, спешно перестраиваемых императором в тонкую линию копейщиков — и токсоты. Коих Алексей отправил вперед, повелев становиться единственной, растянутой к обоим флангам шеренгой стрелков…
Небольшой же отряд фессалийских всадников и охридских печенегов базилевс отправил на выручку варанге. Но некогда знаменитых греческих наездников и легких печенежских лучников одним ударом опрокинули норманнские рыцари, перехватив врага на полпути! Тем самым оправдавшись за первые две неудачи…
Между тем, теснимые к морю англо-саксы, уже очень уставшие от битвы и оказавшиеся в меньшинстве (к тому же потерявшие всех хускарлов от арбалетных болтов), попытались было зацепиться за ограду церкви Святого Николая, отдельно стоящей на берегу. Да и за сам небольшой храм, используя его в качестве укрепления… И казалось, что им это удалось — в яростной рубке остатки варанги отступили к церковным воротам и встали в них намертво, отбив несколько атак также выдохшихся норманнов.
Но Гвискар не дал англо-саксам ни единого шанса, приказав просто сжечь церковь — и всех укрывшихся в ней гвардейцев Комнина! Заодно окружив копейщиками занявшийся пламенем храм — и расстреливая из арбалетов всех, кто попытался прорваться… Часть варягов пала, решив обрести смерть в бою — иные же, в большинстве своем раненые и вконец обессилившие, заживо сгорели…
И в те самые мгновения, когда Добромил и последние ратники его десятка гибли от арбалетных болтов и огня, его единственный сын выл на одной ноте от боли — и чувства необратимой беды. С ужасом он взирал на превратившийся в огромный, чудовищный факел церковь, зажав уши — чтобы больше не слышать жуткие крики сгорающих заживо соратников из гвардии базилевса…
И в те самые мгновения Роман пообещал себе, что отомстит.
Обязательно отомстит Гвискару и всем его родичам…