Я также знаю, что, если я это сделаю, это закончится ссорой, на которую у меня действительно нет сил.
Яблоко, которое я взяла по пути к выходу, в настоящее время лежит на прикроватном столике, и у меня болит живот, он такой пустой. Но мое упрямство мешает мне получить то, что мне нужно.
Ну, во всяком случае, ради еды. Очевидно, моя внутренняя шлюха не прислушивается к моей упрямой стороне, потому что она широко раздвинула ноги, чтобы получить то, что ей было нужно.
Я месяцами сидела сложа руки и наблюдала, как мои друзья сходят с ума из-за парней и секса, и я этого не понимала.
Теперь я понимаю.
Теперь я полностью понимаю значение слов «опьянена членом» и то, насколько они могут быть чертовски волшебными.
Его громкий вздох прорезает воздух, когда он нависает надо мной.
Я погружаюсь во тьму, когда он выходит перед потоком солнечного света, который согревал меня через французские двери.
Мои пальцы дергаются, чтобы дотянуться до него, утащить его за собой и выяснить, что происходит.
Но я сдерживаю себя, желая посмотреть, даст ли он мне что-нибудь добровольно.
— Я ненавижу видеть тебя грустной, — шепчет он, его пальцы нежно касаются моей щеки, и я поражаю себя отсутствием реакции. — Я ненавижу, что тебе больно. И я хотел бы, чтобы меня было достаточно, чтобы все стало лучше.
Мое сердце разрывается из-за него, но я остаюсь неподвижной, молча умоляя его о большем.
С очередным вздохом он снова двигается, тепло солнца возвращается на мою кожу, прежде чем кровать опускается позади меня.
— Он был недостаточно хорош для тебя, Ангел. Я просто чертовски хотел бы, чтобы я был, потому что когда-нибудь скоро я буду на твоем месте прямо сейчас, наблюдая, как ты уходишь от меня.
Его рука обхватывает меня за талию, когда он прижимается спереди к моей спине и крепко прижимает меня к себе.
— Я знаю, ты никогда не почувствуешь того же. Я смирился с этим много лет назад, — шепчет он. Его губы касаются моей шеи, и по мне пробегает дрожь желания. — Но ты для меня все.
Мне едва удается сдержать рыдание, прежде чем оно вырывается наружу.
Он обнимает меня крепче, вдыхает мой аромат и просто лежит там со мной.
Минуты проходят, и я начинаю думать, что, вероятно, мне следует сдаться и признаться, что я действительно проснулась, когда тихий храп наполняет комнату.
Мои глаза распахиваются от шока.
Я имею в виду, он выглядел разбитым, когда я нашла его ранее. Было более чем очевидно, что он не сомкнул глаз прошлой ночью. Ему это отчаянно нужно. Но все равно, я шокирована, что это произошло так быстро, когда и он, и Алекс рассказали мне, как сильно он пытается заснуть.
Осторожно и мучительно медленно я переворачиваюсь, чтобы увидеть его.
— Ты достаточно хорош, Николас, — шепчу я. — Я просто хочу, чтобы ты не был так напуган, чтобы показать мне, какой ты невероятный на самом деле.
Я целую его в кончик носа, мой гнев и разочарование от предыдущего тают, когда я смотрю на его мирное, расслабленное лицо.
Он намного больше похож на Алекса, когда спит. Это странный вид траха по голове. Когда они бодрствуют, несмотря на то, что выглядят практически одинаково, их легко отличить друг от друга. Для начала, их ауры совершенно разные. Но когда их глаза закрыты и все спокойно, все это тает.
Я лежу рядом с ним очень долго, изучая его черты и молча говоря ему все то, что, как мне кажется, ему нужно услышать, но к чему он в равной степени не готов.
Его всю жизнь унижали. Я кое-что слышала об этом, но не сомневаюсь, что за закрытыми дверями было хуже.
Да, он мог родиться более слабым, меньшим близнецом. Но по большому счету это ничего не значит.
Человек, лежащий передо мной, — мужчина. Красивый, сложный, мрачный, невероятный мужчина, который преодолел больше, чем, я думаю, он, вероятно, даже осознает.
Он бросил вызов всему, что ожидали от него его отец и дед. Возможно, это было вызвано их жестокими словами и разочарованием, и я могла бы пожелать, чтобы он открылся немного больше. Но я также понимаю, что после целой жизни попыток быть тем, кем ты не являешься, попыток скрыть сломанные части, как, должно быть, трудно доверить кому-то те части, которые все остальные считали недостойными.
Я понимаю это, действительно понимаю. Но я также отчаянно хочу разрушить эти стены и действительно узнать, кто этот мальчик, прячущийся за фасадом.
В конце концов, мои приступы голода становятся настолько сильными, что я начинаю чувствовать головокружение и странность, и у меня нет другого выбора, кроме как выскользнуть из-под его руки и что-то с этим сделать.
Когда я захожу, на кухне снова прибрано. Доказательства того, что Деймон начал готовить завтрак, а затем был уничтожен, когда я фактически потребовала, чтобы он съел меня вместо этого, были уничтожены, а стойкий запах подгоревшего бекона — единственная подсказка, что это когда-либо происходило.
Открыв холодильник, мои глаза расширяются, когда я обнаруживаю, что он полностью забит всем, что нам может понадобиться, и еще кое-чем. Похоже, у кого-то есть намерения оставить нас здесь на некоторое время. Мое сердце учащенно бьется при мысли о том, что я застряну здесь с Деймоном. Конечно, все могло быть и хуже. Я беру немного масла и сыра и начинаю делать бутерброд. Я не очень хорошо готовлю. Джослин пыталась учить меня последние пару лет, но на самом деле это не мое. Не то чтобы у Деймона были с этим проблемы. У меня слюнки текут, когда я думаю о том завтраке, который он приготовил для меня в своей квартире.
Я замираю с хлебом на полпути к доске.
Как именно я прошла путь от запертой в его квартире до запертой… здесь?
И почему моей первой мыслью было набить себе живот, когда он вырубился в постели, а не сбежать?
Потому что на самом деле нет другого места, где ты предпочла бы быть прямо сейчас, чем с ним.
Я сосредотачиваюсь на текущей задаче, мое тело действует на автопилоте, когда я наполняю свою тарелку и выношу ее из комнаты с намерением узнать немного больше о том, где мы находимся.
Возможно, я была только в спальне, которая, кажется, была выделена мне, и на кухне, но и того, и другого было достаточно, чтобы подсказать мне тот факт, что мы находимся в шикарном месте. И когда я захожу в огромную гостиную с видом от пола до потолка на то, что кажется частным пляжем за ее пределами, это только подтверждается.
— Вау, — выдыхаю я. Вид из моей спальни кажется отсюда намного более захватывающим.
Я не утруждаю себя тем, чтобы подойти к дверям, которые ведут на настил и песок за ним. Я уже знаю, что они будут заперты. Вместо этого я направляюсь к огромному белому дивану, поджимаю под себя ноги и принимаюсь за еду.
Моя тарелка опустела за возмутительно короткий промежуток времени, но мой желудок все еще требует добавки, когда я оставляю ее на подушке рядом со мной.
Найдя часы на одной из полок, я обнаруживаю, что уже почти обеденное время.
Скоро меня не будет двадцать четыре часа. Они ищут меня? Что, по их мнению, произошло? Или они даже не знают?
Деймон сказал, что папа знает. Он все скрыл? Доверяет ли он Деймону держать меня здесь? Как долго все это будет необходимо?
Миллион и один вопрос крутятся в моей голове, пока я сижу и смотрю на волны, разбивающиеся о берег.
Я часами погружаюсь в свои мысли, и только после моего третьего визита на кухню меня осенила идея.
Я стою перед белыми занавесками, задернутыми по углам комнаты. Мысль о том, чтобы закрыть их и скрыть этот вид, кажется преступлением, но я не могу отрицать, что веревочные завязки посередине меня не вдохновляют.