Я оглядываюсь на своих друзей, счастье наполняет мое сердце, хотя к нему примешивается беспокойство.
Все кажутся такими беззаботными и счастливыми, но я все еще не могу избавиться от беспокойства внутри меня. Беспокойство, которое не имеет ничего общего с тестом в моем клатче.
Черт.
Отступая от них, как только они все отвлекаются, я пытаюсь, наконец, сбежать.
Поиск ответа посреди этой вечеринки может быть худшим решением, которое я когда-либо принимала, или это может быть лучшим, и я, возможно, смогу выдержать бокал или пять этого шампанского. Видит Бог, мне бы не помешало отвлечься парой бокалов прямо сейчас.
Мой взгляд прикован к указателю туалета, поэтому я не замечаю парня, на которого собираюсь наехать, пока он не заговорит.
— Привет, как ты себя чувствуешь? — говорит знакомый голос, прерывая мою миссию одинокой женщины, чтобы запереться в кабинке.
Поднимая взгляд, я замечаю, что добрые, но усталые глаза Джерома встретились с моими.
Смех вырывается из моего горла, поскольку мои эмоции продолжают разбрасываться, как на долбаных американских горках.
— Бывало и лучше, не могу лгать. Ты?
— Почти уверен, что я мертв. Что, черт возьми, было в той водке?
— Наши мучительные смерти? — невозмутимо говорю я.
— Похмелье в сторону, это была хорошая ночь. Я просто хотел сказать спасибо, что выслушала меня. Я действительно ценю это.
— Джером, — вздыхаю я.
— Не надо, — предупреждает он. — Прошлой ночью у меня был свой момент. Я в порядке.
Я улыбаюсь ему, видя силу в его чертах, которой не было прошлой ночью.
— Я догоню тебя позже, хорошо? Мне просто нужно… — Я киваю в сторону ванной, и он улыбается мне, наконец, отпуская меня.
Я вздыхаю с облегчением, уходя.
— Каллиста.
— Во имя любви ко всему святому, могу я, пожалуйста, просто сходить в чертову ванную? — Бормочу я себе под нос.
Хорошо, что мне на самом деле не нужно отлить, иначе у меня были бы серьезные проблемы к настоящему времени.
Я оборачиваюсь на звук глубокого голоса моего отца и позволяю ему осмотреть меня.
— Когда моя малышка успела вырости? — он дышит, его глаза становятся мягкими, когда он на несколько секунд забывает о том, что был младшим боссом семьи, и просто становится моим отцом. — Ты выглядишь прекрасно. Но что-то подсказывает мне, что это платье произвело на твою мать примерно такое же впечатление, как и то, которое ты выбрала прошлой ночью.
На моих губах появляется ухмылка, и я уверена, что вижу вспышку гордости в его глазах.
— Можно и, так сказать. Думаю, действительно хорошо, что она этого не видела.
Я выдвигаю ногу вперед, позволяя ткани раздвинуться на бедре, и обнажаю оружие.
— Господи, Калли. Я не уверен, что это необходимо, — выпаливает он в шоке.
— Ты вооружен, папа? — Невинно спрашиваю я.
— Э-э… конечно, я вооружен.
— Тогда нет причин, почему я не должна быть такой же.
Его рот открывается и закрывается, казалось бы, не в состоянии подобрать слов для ответа.
Позволяя своему платью упасть обратно на место, я делаю шаг вперед, сокращая пространство между нами.
— Что на самом деле происходит сегодня вечером, папа? Мы не ходим на вечеринки под прикрытием. Мы не прячемся. Никогда.
Он нервно сглатывает, и это все, что мне нужно знать, что мои подозрения верны.
— Тебя не касается, что у нас происходит на заднем плане, милая.
— И это вполне может быть правдой. Но можешь ли ты стоять здесь и сказать мне без всяких сомнений, что никто из людей, которых я люблю, сегодня вечером не подвергается риску?
Когда его ответ приходит не сразу, горький смех срывается с моих губ.
— Я должна забрать своих друзей и убраться к черту подальше от этого места, — предупреждаю я.
— Мы все предусмотрели, Калли. Нет причин, по которым что-то должно произойти.
— Но это может случиться?
— Всегда есть риск, милая.
— Но этот шанс недостаточно велик, чтобы отправить тех, кого ты любишь, в подполье, как на прошлой неделе? — Спрашиваю я, изогнув бровь.
— Это было направлено против тебя. Это было по-другому.
— Значит, если это место взорвется позже вечером, и я не увижу завтрашнего дня, это другое дело, не так ли?
— Калли, — предупреждает он, его мягкий, отеческий голос уступает жестокости солдата, которая скрывается за ним. Переключение между ними настолько знакомо мне со всеми мужчинами в моей жизни, что это почти нормально.
— Что? Я просто спрашиваю. Я знаю, что ты любишь маму безоговорочно и все такое, но я просто хочу, чтобы все знали, что это действительно плохая идея.
Его темные глаза смотрят в мои, и, клянусь, я вижу в них проблеск нерешительности.
Он знает. Он тоже это чувствует.
— Эван, дорогой, — мурлычет мама откуда-то из-за его спины, заставляя нас прекратить нашу молчаливую битву воли. Не то чтобы у меня когда-либо был шанс победить его. — Нам нужно пойти и занять свои места. Они хотят, чтобы скоро принесли закуски.