— Ну, давайте скорее именинный пирог! Пирог где? Антрекот, Эскалоп, Лангет, мартышки вы болтливые! Где же пирог? — восклицал Иджабо, главный лакей королевского дворца, влетев на королевскую кухню.
Три дворцовых повара, лишившихся от изумления речи, уставились выпученными глазами на стол. Великолепный покрытый розовой глазурью пирог, испечённый ко дню рождения принца, исчез, хотя всего лишь каких-нибудь две секунды назад Лангет самолично водрузил его в самый центр стола.
— Я в этот пирог всю душу вложил! — прорыдал бедный Лангет, срывая с головы белый поварской колпак. Он попытался сбросить и фартук, но запутался в лямках, и голова его оказалась закутанной в фартук, как в женский платок.
— Караул! Грабители! Воры! — завопили Эскалоп и Антрекот, подбегая к окну.
Происшествие было из ряда вон выходящее. Ведь уже трубили трубы к началу празднества, а самое главное украшение предстоящего торжественного пиршества бесследно исчезло.
— Ну, теперь нам не поздоровится! — простонал Иджабо, так резко распахивая в безумной надежде дверцы шкафа, где хранился запасной, второй по красоте обеденный сервиз, что три серебряные чашечки и оловянный кубок свалились с полки ему прямо на голову. И тут Лангет, который наконец сбросил фартук с головы, испустил пронзительный крик.
— Смотрите! — вопил он. — Вот он!
Все бросились к столу. Эскалоп и Антрекот протирали глаза, а Иджабо тёр то место за ухом, где кубок набил ему шишку. На столе стоял королевский пирог, по-прежнему розовый и роскошный.
— Он тут и был всё время, чтоб я лопнул! — возмутился Лангет. — А ты ещё мартышкой обзываешься! — Схватив громадную деревянную ложку, он погнался за Иджабо.
— Исчезал он или нет? — воскликнул Иджабо, обращаясь к остальным за поддержкой и хватая хлебный нож для самозащиты.
Мгновенно разразился жаркий спор.
— Исчезал!
— И не думал!
— Нет думал!
— Ах так!
— Да, так!
— Вот тебе!
Трах! Бах! Вам! Бум! Разгоревшийся спор мгновенно принял нешуточный характер, ибо аргументами спорщикам служили не только слова, но и поварёшки, скалки и миски. Кто знает, какая судьба постигла бы пирог в этой свалке, но в эту минуту прозвонил гонг, и второй лакей просунул голову в дверь.
— Пирог! Пора нести именинный пирог! — важно возгласил он.
Иджабо, уклонившись от двух чашек и литой солонки, летящих ему в голову с трёх сторон, схватил громадное серебряное блюдо с пирогом и поспешил в пиршественный зал дворца. Одна из пол его парадного розового фрака была утрачена в пылу спора, парик слегка топорщился над левым ухом, где наливалась внушительных размеров шишка — память об оловянном кубке, тем не менее шествовал он с большим достоинством, присоединившись к процессии дворцовых лакеев, тащивших золотые и серебряные блюда с яствами на пир в честь дня рождения принца Помпадора Пампердинкского.
Гости уже собрались. В ту самую минуту как Иджабо вступил в зал, пажи затрубили в серебряные трубы, Верховный Пампер шагнул вперёд и объявил о прибытии их величеств.
— Внемлите! Внемлите! — возгласил Верховный Пампер, ударив в пол серебряным жезлом. Гости вежливо наклонили головы, словно их не призывали внимать десятки раз до этого.
— Внемлите! Внемлите!
Все склонились в низком придворном поклоне, и на середину зала выплыл Помпус, толстый и роскошный, в украшенной драгоценными камнями короне и пурпурном одеянии, и Розалилли, величественная и царственная, в горностаевой мантии, и принц Помпадор, юный, стройный и прекрасный. Словом, все трое выглядели именно так, как мы привыкли представлять себе короля, королеву и принца.
Но на этом сходство с прочими королевскими семействами и кончалось, потому что вслед за принцем величественно вошёл Кабампо, а таким царственным и изысканным слоном мало кто из монархов мог похвастаться. Он был громадный и серый.
На голове он носил ленты, расшитые самоцветами, а небрежно наброшенная на спину шёлковая мантия величественно колыхалась при каждом его движении. Его маленькие глазки весело посвёркивали, и большие уши хлопали так мило и забавно, что смотреть на него было одно удовольствие. Кабампо был единственным слоном не только на весь Пампердинк, но и на все сопредельные страны, так что неудивительно, что он был всеобщим любимцем при дворе. Его подарил королю какой-то доброжелательный чужестранец в день крестин принца Помпадора, и с тех пор слон жил в довольстве и роскоши. Он считался членом королевской семьи, и слуги обращались к нему «ваша милость».
«Он придаёт блеск и изысканность нашему двору», — часто повторял король, почему Кабампо и не называли иначе как Изысканный Слон. Конечно, видеть при дворе изысканного слона в какой-нибудь из нормальных нынешних стран было бы весьма удивительно, но Пампердинк — страна совсем не нормальная и уж никак не современная. Это уютное старомодное королевство, расположенное в северной части Овражья, которое, в свою очередь, расположено в Стране Оз. Страна эта настолько старомодна, что здесь ещё носят панталоны по колено, обожают своего короля, торжественно празднуют дни рождения и любят полакомиться сливочной тянучкой.
И если Помпус, король Пампердинка, и был несколько склонен к зазнайству, то кто бы поставил это ему в вину? Ведь его королевство могло похвалиться самой красивой королевой и самым прекрасным принцем, а его слон был не только самым изысканным на двадцать окрестных королевств, но и вообще единственным. А управлял Помпус своим королевством очень просто: когда жители Пампердинка поступали хорошо, он их награждал, а за плохие поступки наказывал, причём весьма своеобразно.
В самом центре двора перед королевским дворцом находился большой каменный колодец с большим каменным же ведром. В этот колодец и окунали всех злодеев и нарушителей закона. Вода в нем была тёмно-синяя, и кожа наказанных приобретала тёмно-синий цвет, который держался несколько дней. Поэтому все подданные короля Помпуса старались вести себя хорошо, и случалось, что Главному Окунателю, в обязанности которого входило вертеть колесо, поднимающее и опускающее ведро, по нескольку дней было нечего делать. Свободное время он посвящал сочинению стихов. Вот и сейчас стоило принцу Помпадору занять свое почётное место во главе праздничного стола, как Главный Окунатель поднялся со своего скромного места на противоположном конце стола и с выражением произнёс:
— Очень хорошо, — одобрил король, и Главный Окунатель сел, покраснев от гордости и смущения. Принц Помпадор поклонился, а гости разразились аплодисментами.
— А по-моему, это чушь и ерунда, — заявил Кабампо. Он стоял за троном принца и лениво пощипывал сено — на пол рядом с ним положили целый тюк. Вас это, может быть, удивит, но в Стране Оз все животные говорящие, так уж вышло, а поскольку Пампердинк — часть Страны Оз, Кабампо тоже, естественно, умел говорить, да ещё и получше иных людей.
— Взор, как мармелад, — надо же такую глупость придумать! Ха-ха-ха! О-хо-хо! И-хи-хи! — Изысканный Слон расхохотался так, что весь затрясся. Потом он вытянул хобот из-за плеча Верховного Пампера, цапнул его стакан с розовым лимонадом, мгновенно его опустошил и поставил на место прежде, чем старый придворный успел повернуть голову.
— Вы меня звали, ваша милость? — подскочил к слону Иджабо. Он не понял, что слон смеётся, ему показалось, что тот его зовёт.
— Звал. Почему ты не налил лимонада его превосходительству? — строго спросил Изысканный Слон.
— Я налил! Их превосходительство, наверно, его выпил.
— Ничего подобного! — воскликнул Верховный Пампер, негодующе стукнув кулаком по столу. — Ничего я не пил!
— Ну-ка, тащи ему лимонаду немедленно, — приказал Кабампо, и Иджабо, у которого хватило ума не спорить с членом королевской семьи, немедленно притащил другой стакан с лимонадом. Но стоило лакею отойти, как проказливый слон стащил и этот стакан, а заодно и тарелку со всем прибором, да так быстро, что никто, кроме принца Помпадора, не заметил его проделок, и пришлось бедному Иджабо бегать туда-сюда и приносить всё заново, пока у него парик не встал дыбом от возмущения.
Всё это развлекло принца и помогло ему вытерпеть пятнадцать длинных поздравительных речей, с которыми обратились к нему королевские гвардейцы. Но хотя речи были скучными, про сам обед этого не скажешь. Скрипачи весело играли, а главный повар Лангет превзошёл самого себя в изготовлении новых восхитительных блюд, так что, когда пришло время подавать мороженое и пирог, все были в отличном настроении.
— Пирог, мой добрый Иджабо! Тащи сюда пирог! — приказал король, широко улыбаясь сыну.
Терзаемый неясными, но дурными предчувствиями Иджабо подошёл к боковому столику и зажёг восемнадцать высоких свечей. Ему не терпелось поскорее подать пирог, разрезать его и покончить с этим делом. Он побаивался, что пирог, который уже исчезал один раз, исчезнет опять — это пусть бы, да лишь бы он, Иджабо, успел его подать, а уж за дальнейшее он не отвечает.
Взволнованный Лангет подглядывал в дверную щёлку и чуть не лопался от гордости за свой роскошный розовый шедевр, который как раз поставили перед принцем.
— Поздравляем с восемнадцатилетием! Еще много-много раз! — закричали все как один придворные, вскочив с мест и восторженно размахивая салфетками.
— Спасибо! Спасибо! И вам того же желаю! — отвечал Помпадор, кланяясь во все стороны.
Между прочим, это была вовсе не шутка. В Стране Оз восемнадцатилетие бывает не раз в жизни, а столько раз, сколько кому захочется. И в частности, принц Помпадор справлял его уже десятый раз.
Придворные подняли бокалы, а принц набрал в грудь побольше воздуха, чтобы задуть свечи.
— Давай-давай, все разом! — вскричал король. И принц стал дуть. Но ни на единой свече даже огонёк не заколебался. Принц дунул сильнее. Он дул, пока не побагровел, но свечи как ни в чём не бывало горели себе да горели ярким пламенем.
— Что за упрямые свечи, сроду таких не видал! — удивился король Помпус. Он и сам начал дуть, а вслед за ним и королева, и Верховный Пампер, и придворные — все дули на упрямые свечи, пока тарелки на столе не запрыгали. Наконец все без сил откинулись на спинки стульев — а свечи горели по-прежнему.
Тогда в дело вступил Кабампо, уже давно наблюдавший за всем происходящим своими маленькими глазками. Он сделал глубокий вдох, протянул хобот прямо к загадочному пирогу и дунул изо всей своей немалой слоновьей силы.
Понятно, что такого дуновения даже заколдованные свечи выдержать не могли. Но лучше уж они горели бы и дальше, потому что в тот самый момент, когда восемнадцать огоньков погасли, громадный розовый пирог взорвался — взорвался с такой силой, что половина придворных оказалась под столом, а половина лишилась сознания под ударами разлетевшихся кусков глазури и, главное, бокалов и кованых серебряных блюд.
— Измена! — возопил король, первым оправившийся от потрясения. — Кто посмел подложить порох в именинный пирог? — Стряхнув с носа глазурь, он гневно смотрел по сторонам. Первым, на ком остановился его взор, был Лангет, стоящий ни жив ни мёртв у двери.
— В колодец его! — закричал разъярённый самодержец. И Главный Окунатель, радуясь предлогу покинуть ставший неуютным зал, схватил бедного Лангета за шиворот.
— И этого тоже! — добавил король, указывая пальцем на Иджабо, который хотел под шумок выбежать за дверь. — И этих! — королевский палец описал полукруг, указуя на разбегающихся лакеев. Главный Окунатель выстроил своих жертв по росту и повёл строевым шагом прочь из пиршественного зала.
— Вообще-то всех прочих тоже бы окунуть не мешало, — пробормотал Верховный Пампер, с трудом поднимая голову.
— Ни в коем случае! — возразил строгий, но справедливый король, обмахивая блюдом упавшую в глубокий обморок королеву Розалилли. — Но что это всё-таки значит? — Вспомнив происшедшее, король снова стал распаляться гневом.
— А я почём знаю? — отозвался Кабампо. Он вытащил принца Помпадора из-под стола и, чтобы привести в чувство, вылил ему на голову кувшинчик сливок.
— Что-то ударило меня по голове, — прошептал принц, открывая глаза.
— Не что-то, а пирог, — пояснил Кабампо. — Поразительный пирог оказался, ползала поразил по голове. Изысканный Слон с грустью посмотрел на свою парадную мантию, безнадёжно перепачканную разноцветной многослойной начинкой. Потом он приложил хобот к голове, куда его ударило что-то тяжёлое. Интересно, что? Он пошарил хоботом по полу и обнаружил нечто твёрдое, блестящее и круглое. Слон собрался было показать находку королю, но в этот миг и сам Помпус сделал открытие: в его кубке торчал свёрнутый в трубочку и запечатанный свиток пергамента, невесть откуда взявшийся.
— Ну-ка, ну-ка, что же нам, интересно, пишут? — и король решительно сломал печать.
Королева Розалилли открыла со вздохом глаза. Из-под стола понемногу выползали растерянные и ошарашенные придворные. Король с вытаращенными от изумления глазами прочёл про себя свиток, после чего вскочил и в неистовстве заплясал на месте.
— Что такое? Что там написано? — воскликнула королева, пытаясь прочесть загадочное послание из-за плеча супруга. И вдруг она взвизгнула — не так, как визжат простые женщины, а особым, аристократическим образом, как полагается визжать столь знатным дамам, — и снова упала в обморок. К счастью, её успел подхватить оказавшийся рядом маршал Нетрусь.
К этому времени Верховный Пампер успел несколько прийти в себя и вспомнить, что оглашать послания и всяческие документы входит в его обязанности. Пошатываясь, он подошёл к его величеству и взял пергамент у него из рук.
— Внемлите! Внемлите! — по привычке воскликнул он и стукнул жезлом об пол.
— Да брось ты эти свои штучки, читай скорей, что там написано! — нетерпеливо воскликнул Кабампо, хлопая ушами.
«Да ведают все, — дрожащим и слабым голосом прочёл старик, — что ежели принц достославного и древнего Королевства Пампердинк не женится в должный срок на подходящей принцессе-фее, то означенное Королевство Пампердинк исчезнет из Страны Оз до скончания веков и даже долее того. Д. Г».
— Что-что? — вскричал принц Помпадор, вскакивая на ноги. — Но я не хочу жениться!
— А придётся! — простонал король, указывая на пергамент. Придворные сидели, не смея пошевелиться, и только обменивались растерянными взглядами.
Со двора доносились всплески, стоны бедняжек лакеев и скрип колодезного ворота.