– А куда мы сложим при переезде всякую мелочь? Например, твои учебники и посуду?
Бабушка старше меня. Кто старше, тот и умнее. Кто умнее, тот и прав. Я замолчала. Сосчитала ящики – их было десять штук.
Какие это сервизы и библиотеки собирается перевозить бабушка? Мои книжки отлично умещаются на моей самодельной книжной полочке.
Вот 6ы хорошо иметь настоящую книжную полку! Красивый книжный шкаф, как у тети Эльзы, или хотя бы такую простую книжную полку, как у Анне. Я только что вытрясла сенную труху из одного ящика и, поставив его на два других, уже пустых ящика, взглянула на это сооружение. Постой! Почему бы мне опять не смастерить самой книжную полку? Тогда я была маленькой и неумелой и полочка получилась неважная, но теперь я, наверно, сумею сделать получше. Я быстро освободила все ящики и стала по-всякому их складывать. Ясно! Надо только хорошенько вымыть ящики, потом сбить гвоздями или склеить и, наконец, покрасить, а это не так уж трудно. Моя изобретательская мысль продолжала работать. Хорошо бы еще обить ящики фанерными листами. Но вот только где фанеру взять?
На следующий день я посоветовалась с Урмасом. Пришлось ему, конечно, объяснить, что к чему. Так у меня появилась вторая пара рук.
Урмас пришел в тот же вечер. Отец достал нам фанеры. Ур-ра-а! Мы с жаром приступили к работе. В самый разгар пришла Анне. Еще одна пара рук. Анне вместо меня принялась помогать бабушке плести коврик из тряпок. Нередко и Хелле со своей мамой сидела у нас и тоже помогала нам.
Все было бы хорошо и даже замечательно, только... Да, каждый раз, когда Анне и Урмас встречались у нас, становилось как-то тяжело. Я заметила, что эти двое недолюбливают друг друга. Во всяком случае, Урмас всегда называл Анне хоть и в шутку, но все же с насмешкой барышней, и вообще они ни в чем не соглашались друг с другом и вечно спорили.
В тот вечер Анне похвалила нас за то, что мы делаем полку, потом мы говорили о книгах, а затем Анне сказала, что ей очень хочется иметь собственный книжный знак. Она даже придумала, что должно быть на нем нарисовано. Я услышала, как Урмас пробормотал себе под нос:
– Не иначе, как барышня на высоких каблуках...
К счастью, Анне, кажется, не расслышала этих слов. Во всяком случае, она не обратила на них внимания, пока Урмас не спросил:
– К чему тебе книжный знак? Если ты боишься, что твои книги пропадут, то лучше не давай их никому.
– А если, например, попросит Кадри или ты? – возразила Анне.
– Я? – В голосе Урмаса опять послышалась насмешка. – Уж я-то у тебя не попрошу, а если возьму книгу, то никогда не забуду, что она взята у тебя.
– Ты не забудешь, а кто-нибудь другой забудет, – не сдавалась Анне.
– Так просто напиши на книжке свою фамилию и адрес, и нечего пускать пыль в глаза книжными знаками, – стоял на своем Урмас.
Я вступилась за Анне. Странно, что Урмас этого не понимает или не хочет понять. Всякие надписи гораздо больше портят книгу, особенно если почерк неважный. И что значит пускать пыль в глаза, если человек стремится к аккуратности и красоте? По-моему, книжный знак, то есть картинка с именем владельца книги, только украшает книгу. Книга становится тебе еще приятней и дороже.
Когда я это сказала, Урмас больше не стал спорить, но я не была уверена, что убедила его.
Вскоре Урмас собрался домой. Ему вечно некогда. На этот раз я вздохнула с облегчением, когда он ушел. Зачем это нужно, чтобы двое моих хороших друзей поссорились? Когда мы вместе с Анне занялись ковриком, я спросила ее, что она думает об Урмасе. Анне ответила, что считает Урмаса славным мальчиком: хорошо, если бы все другие были такими же.
Вот тебе раз! Значит, Анне вовсе не обижается, когда Урмас называет ее барышней, – она понимает, какой он на самом деле. Мне стало еще более стыдно за Урмаса.
Правда, когда Анне разговаривает с мальчиками, она ведет себя как-то странно. Втягивает щеки, и лицо ее от этого становится заносчивым, гордым. И каждый раз, когда мы с ней вместе идем по улице и где-нибудь встречаем компанию мальчишек, она начинает тянуть меня, чтобы поскорее пройти мимо. Ведь никогда нельзя быть уверенной, что они вслед тебе не выкинут какую-нибудь глупость. В таких случаях Анне принимает гордый, презрительный вид. Но ведь это, в сущности, со страху. А мальчики этого не понимают, и Урмас тоже. Не стану же я ему что-то объяснять – он меня за сплетницу примет.
И все-таки нужно поговорить с Урмасом. На следующий вечер, когда Урмас опять пришел к нам, чтобы помочь мне покрасить полку и приделать дверцы, я решилась. Решиться-то легко, а вот как осуществить задуманное? Каждый раз, как я открывала рот, чтобы начать разговор, решимость моя рассеивалась. Только после того, как бабушка ушла в лавку и мы с Урмасом остались одни, я сказала:
– Знаешь, Урмас, что я хотела тебе сказать? Не обращайся так с Анне. Она мой лучший друг, и я никому не позволю говорить о ней плохо. И думать тоже. Ничуть она не барышня. Ничего подобного! Она самая умная, самая хорошая и самая красивая девочка, какую я знаю.
Я выпалила все это единым духом, и голос у меня был, кажется, тоненький, потому что я очень волновалась.
Урмас серьезно взглянул на меня поверх полки:
– Ну, положим, есть девочки и получше и покрасивей.
Я быстро возразила:
– Я, во всяком случае, таких не знаю.
На это Урмас ответил:
– А я знаю, – и при этом с какой-то транной настойчивостью взглянул мне прямо в глаза.
Я с досадой почувствовала вдруг, что краснею. Бросив банку с краской и кисть на недокрашенную полку, я выбежала из комнаты. И спряталась в домовой прачечной.
Кто это, по мнению Урмаса, красивее и лучше, чем Анне? Глупости! Но что подумает обо мне Урмас – убежала, словно кривляка какая!
Немного погодя я услышала, как стукнула дверь нашей комнаты. Через окошко в коридор я увидела, что это Урмас. Он уходил. Я испугалась. Его, наверно, обидело мое поведение. Я хотела догнать его и поднялась, но тут что-то загремело в темноте. Услышав это, Урмас быстро обернулся и позвал:
– Кадри!
– Что тебе? – спросила я как можно спокойнее, будто мне не привыкать прятаться от своих гостей в холодной прачечной.
Урмас попытался найти меня в темноте:
– Кадри, где ты?
– Здесь, – ответила я.
– Что ты тут делаешь? –спросил Урмас.
– Ничего, – сказала я равнодушно, хотя сердце у меня громко стучало.
– Ты хочешь, чтобы я ушел? – без малейшего оттенка досады или насмешки спросил Урмас. Наоборот, в голосе его послышалось огорчение.
Мне стало стыдно за свою резкость.
– Выключатель возле двери, – сказала я наконец.
Урмас щелкнул выключателем, и зажглась тусклая лампочка. Мы стояли по обе стороны бельевого катка.
– Почему ты рассердилась?
Я не смогла удержать улыбку.
– Вовсе я и не рассердилась. – Мне вдруг очень захотелось назвать его Умми, как зовут его маленькие сестрички, но я не решилась. Я только сказала: – Ну, давай помиримся!
Урмас тоже улыбнулся:
– Никогда больше не стану говорить плохо о твоей Анне. Раз она твоя подруга, значит, не барышня. И вообще это было глупо с моей стороны. Я ведь просто шутил. Не знал, что ты так рассердишься.
Мы вернулись в комнату и снова дружно принялись за покраску. На том месте, куда я швырнула банку с краской и кисть, так и осталось темное пятно. И пускай остается.