В понедельник в наш офис вошел представительный мужчина в костюме, весь седой, как лунь, но все еще крепкий. У меня язык не повернулся назвать его стариком. Мимо меня он прошел, бросив коротко: “Я к Станиславу”, а когда я попыталась было двинуться следом, то мне дорогу преградил шкаф в человеческом обличье. Честное слово, если бы я хотела достать ему до носа, мне пришлось бы прыгать на батуте! Из-за двери, ведущей в коридор, встревоженно выглядывала девочка-администратор, да и наша охрана подтянулась к приемной.
Из-за двери кабинета босса не просачивалось ни звука, видимо, если разговор и шел, то был спокойным. А минут через десять Станислав выглянул из-за двери и велел:
— Вызови Татьяну. По поводу инцидента на корпоративе.
Верно, Татьян у нас много, а вот “инцидентах” у нас замешана только одна… Признаюсь, я не стала сама это делать, сгрузила грязную работу на администратора, заодно девочка отвлечется от разглядывания внезапно возникшей выставки корпусной мебели в приемной. Не знаю, кем был этот седой мужчина, но охрана у него была очень впечатляющей. Так вот впечатлишься, а потом и заикой стать недолго.
Она буквально вплыла в приемную, эта мерзавка, любовница моего мужа. Сияя как начищенный медный таз, кивнула шкафам, вихляя задницей подошла к моему столу. Я застыла статуей.
— Ну что, допрыгалась, дорогуша! — голос у Татьяны, надо сказать, был на редкость противный, высокий, даже писклявый, срывающийся в конце слова на подвывы. Так что все это она произнесла как “Нуу чтооу, допрыгаулась, дорогууушауу”. Меня передернуло. А эта… Эта поганка взяла, и потрепала меня по щеке!
Не знаю, как я не вцепилась ей в волосы. Наверное, мой ангел-хранитель пуп надорвал, удерживая мои руки.
А она сделала мне ручкой и упорхнула, виляя пятой точкой, к Станиславу в кабинет. Так вот оно что. Видимо, тот седой мужчина ее отец.
Потянулись тягостные минуты ожидания. Надо сказать, что у шефа в кабинете была звукоизоляция. То есть если в кабинете орали, то можно было слышать, что там орут, но нельзя было разобрать, что именно.
Зато звон разбитого стекла я хорошо разобрала. Не знаю, кто грохнул вазу, единственную стеклянную вещь в кабинете, которую можно было с таким грохотом раскокать, но шеф будет недоволен. Ваза, надо сказать, была довольно уродливой, как будто огромную бело-красную карамель расплавили на солнце, потом растянули в тонкие длинные нити и навертели из них что-то совершенно невообразимое. Но Станиславу нравилось, и когда мы с Тамарой Васильевной фукали, мол как можно такое держать в кабинете, он смеялся и говорил, что мы ничего не понимаем в современном искусстве.
Следом за звоном в кабинете послышался визг, топот и мужское бубубу, довольно громкое, на два голоса.
Дверь открыл седой, он стоял в проеме, загораживая мне обзор, но я все равно ухитрилась рассмотреть бело-красные осколки на ковре, Станислава, стоящего у окна и Татьяну, рыдающую на неудобном стуле. Единственном, кстати, в кабинете. Мы называли его стулом позора.
— Ты, ты и ты, — седой потыкал пальцем в корпусную мебель, заполонившую приемную, — сюда. Таня, прекрати рыдать, ничего страшного не случилось, — это он уже своей дочурке. И снова шкафам, — сопроводите ее в машину. — И уже мне, — девушка, будьте добры, пошлите кого-то за вещами моей дочери, пусть принесут сюда, спасибо.
Татьяну вывел Станислав, держа двумя пальцами за локоток. Выйдя из кабинета она дернула руку из его пальцев, выпрямилась, утерла слезы и королевской походкой прошествовала на выход, сопровождаемая охраной отца. Я даже ее зауважала, надо иметь стальной стержень, чтоб вот так уметь уходить.
Вещи пришлось тащить все той же девочке-администратору. Их, кстати, набралось две большие коробки. Так что в кабинет она занесла одну, с трудом удерживая ее двумя руками и плюхнула на стол.
— Держи, Алин.
— И втораааая!
Вот зараза. Что за черт дернул эту старую калошу Мариванну припереться в такой момент!