— Пошли покурим, поговорим снаружи.
Я, оглушённый злостью из-за его пренебрежения к моему авторитету, не поверил своим ушам.
Зрение прояснилось, как с двадцать пятый кадром. Я в ужасе осматривался, дожидаясь, когда Муратов возьмёт сигареты, закроет комнату, и мы пойдём по коридору в гордом молчании.
Снаружи, ночью, оказалось пробирающе холодно. Я был в спортивных штанах, майке и дежурной куртке, а Ваня — без верхней одежды, только в кофте. Это я заставлял его одеваться в то, что носил Юдин.
В густой черноте пламя зажигалки опалило кончик сигареты, с силой стиснутой между моих зубов. Я раскурил её до обволакивающего, выученного на языке вкуса и отдал зажигалку гитаристу.
— Начинай свой разговор, — нетерпеливо уселся я на скамью и съёжился, пряча подбородок в ворот куртки.
Он нарочито громко вздохнув вместе с дымом и приземлился рядом, кусая нижнюю губу.
— Мне кажется, я схожу с ума, — от этой фразы у меня сжалась задница.
Он втюрился в Никольскую… Втюрился! Твою мать!
— Такое ощущение, что я — это действительно он. Все в это верят и относятся ко мне, как к Ивану Юдину, понимаешь? Это сводит меня с ума…
И что это значит? Он зло шмыгнул носом, ненасытно уничтожая сигарету, а я непонимающе нахмурился.
— Мы так и договаривались! У тебя неплохо получается быть Ваней. Иногда ты действительно хамло, иногда — успокаиваешь соплячек и несёшь чепуху. В среднем — неплохо. И играешь на гитаре ты за*бись, я не ожидал. Всё идёт лучше, чем я мог себе представить. Так что тебе не нравится?
Он даже не отреагировал на похвалу, к которой я прибегал вопиюще редко.
— Я не знаю, как объяснить… Я чувствую себя им! Чувствую, что меня боятся и сторонятся. И мне самому с этими людьми совершенно не о чем разговаривать. С Андреем невозможно общаться без бутылки, он законченный алкаш. Гриша с Дроном смахивают на нариков, всё время держатся вместе. Не берусь судить про их ориентацию… Они для меня незнакомцы, и для тебя, кстати, тоже. Ты сам с ними почти не разговариваешь. А ещё, перед ними мне легко спалиться, потому что они в курсе обо всём, что происходит в мире тяжёлой музыки… Я её слушаю, запоминаю, как ты сказал, но я всегда буду знать меньше, чем они. И это меня выдаёт! А Юрген — ещё более странный и мутный, чем эти двое. Ты знаешь, что он носит с собой в кармане перочинный нож? Просто дикий человек! Он напоминает мне древопитека, когда рассказывает про е*лю шлюх и вечеринки. А ты…
Он помолчал, чуть не задохнувшись. Я впервые слышал столько слов из его рта — это больше, чем все вместе взятые реплики, сказанные им с Москвы. На лице Муратова заходили желваки, когда он пренебрежительно меня осмотрел.
— А ты, Лёня, мерзкий человек по всем параметрам. Вы все тут отбитые!
Сказать, что я был в ах*е, не сказать ничего. Услышать такое — всегда неприятно, но он вызвал у меня лёгкий приступ уважения за то, как прямолинейно выражался.
А в остальном речь Муратова — обычное нытьё, мало отличающееся от соплей Юдина. Может, они были родственниками?
— Единственная остаётся Ева. Мне по хер, о чём с ней разговаривать, я просто не хочу забывать членораздельный язык в этом долбанном коттедже!
Я нервно сглотнул.
— И о чём же вы с ней разговариваете?
— О тебе, — вдруг рыкнул он.
— Серьёзно? — я подавился дымом и закашлялся.
У меня чуть не обрушился пульс.
— Нет, не серьёзно! На кой чёрт мне тебя обсуждать? — злобно уставился Муратов. — Мне совершенно не интересно, что между вами происходит! — он опустил взгляд под ноги.
Значит, ему чхать на Никольскую? А она тут старается, выкладывает ему цветочки из травки!
— Да она тебя использует, — прохрипел я, поняв, что так Ева выказывала мне свою обиду.
— Пускай, — хмыкнул он.
Муратов приложил сигарету ко рту и отвернулся к забору, но я вдруг заметил, что его губы мимолётно дрогнули от улыбки.
И это в миг обнулило мою веру в каждое его долбанное, лживое слово!
30Искушение
В своей жизни я не планировал обзаводиться мерзкими орущими детишками. Но то, что я перед собой теперь увидел, пробуждало во мне нечто похожее на отеческие чувства. Готовый музыкальный альбом. "Искушение". Обмерев, я благоговейно смотрел на его обложку и, кажется, тепло улыбался. Единственное, что омрачало завершение записи… Я не мог не обратить внимание. Взгляд нарисованной сирены с цветками жизни в зрачках напоминал мне прищур Никольской.
Все подходили по очереди к экрану и завороженно разглядывали безукоризненную работу художника. Матерно восторгались, пролистывали подготовленный плейлист ниже картинки — и никто. Никто даже не обратил внимание, что эти же самые зелёные лукавые глаза следили за ними с дальнего кресла в гостиной. Или же парни просто смолчали эту напрашивающуюся мысль.
Надеюсь, мне просто показалось. Художник не мог знать, как выглядит Ева, когда начал работу, а обложку рисовал только по моим корявым описаниям, скидывая на проверку промежуточные результаты. Я же сам их одобрял или отправлял на переделку…
Косым взглядом я проскользил из-под ресниц в её сторону, чтобы подглядеть выражение лица девчонки. Так было некомфортно наблюдать, когда она всматривалась в обложку с минут пять. Будто в отражение своё пялилась и ухмылялась.
Если бы Андрей не перевёл тему, у меня бы пот проступил от напряжения.
— Когда мы заканчивали первый альбом, я не был настолько счастлив, — облегчённо вздохнул он. — Не верится, что вы от меня отъ*бались!
— А тур тебя не смущает? Тридцать пять городов? Репетиции? — вцепился в него я с претензиями, рассчитывая отвлечься спором.
— Не-а! Мне нравится играть одно и то же. Я не гордый, Лёнчик. Это тебе всё быстро приедается, хочется экспромтов и острых ощущений. А я возлагаю надежды на свою стабильность… Ну и на плейбэки от Данила.
Я хотел подстебать басиста, что его стабильность для уважающего себя музыканта — настоящая смертная скука, но у меня зазвонил телефон, и я обрадовался поводу переключиться.
Тут же принял входящий и забродил по гостиной.
— Кто этот Данила? — пристал Юрген к Андрею и ревниво сощурился. — Звукарь ваш что ли?
— Ага, — я стал вслушиваться в два разговора сразу и почувствовал, как у меня медленно багровеет лицо.
— Ну такое. Я приходил на ваш питерский концерт в том году. Мог бы и получше звук отстроить. Между прочим, именно с бас-линии слышалась грязь. А ты прям в восторге от него?
— Да ну, сидишь тут в своей студии, судишь о микшировании живого звука! Он облегчает мне жизнь вообще-то… Лёнь, ты чё?
— Сука! — я сбросил звонок и зло швырнул телефон на пустой диван. Он отскочил, чуть не упав на пол.
Все боязно заткнулись, уставились на меня, и коттедже повисла оглушительная тишина.
— Его перекупили! — прискорбно сообщил я.
— Кого?