Я не стану падать ниже этих драм,
Не приду к дверям, не попрошусь обратно!
Я подпевал одними губами, неотрывно разглядывая блестящие локоны девчонки, сексуально ниспадающие поверх кожаной куртки. А зал орал хором, не уступая по громкости звуку из колонок. Наизусть.
Это было просто крышесносно и стало настоящим облегчением!
К своей партии я подошёл хладнокровно, сумев совладать с пульсом и бесконтрольной тягой ловить каждое слово, срывающееся с рта Никольской, взглядом. Теперь смотрела она.
А я надменно захрипел в микрофон.
— Мне совсем не жаль оставить наши встречи в прошлом,
Жёстче, чем деткор,
Только та пощечина!
Сколько можно говорить? Да, я ШУТ БЕЗБОЖНЫЙ!
И не нужно ЛЕЧИТЬ то,
Что проБУДИЛ НАРО-ОЧНО!
На сцену, засиявшую новыми всплесками искр, резво выбежали танцовщицы. Гитаристы бешено запрыгали по подмосткам, а мы с Евой запели припев вдвоём, кивая бошками.
Это происходило с нами бессчётное количество раз в коттедже на репетициях, но исполнять на публику песню вместе с ней показалось мне интимнее, чем целоваться бухими в бассейне… Два наших голоса тепло зазвучали в унисон, пока гитары боем закромсали припев на щепки.
— ЗАБУДЬ МОИ ГЛАЗА И НЕ ВСПОМИНАЙ,
КЕМ МЫ БЫЛИ ПРЕЖДЕ — НЕ ДЫШИ НА ЛАДАН!
Я НЕ СТАНУ ПАДАТЬ НИЖЕ ЭТИХ ДРАМ,
НЕ ПРИДУ К ДВЕРЯМ, НЕ ПОПРОШУСЬ ОБРАТНО!
Никольская вкрадчиво сжала меня горячей ладонью за плечо, когда мы пошли рычать припев второму кругу. Из-за этого несвоевременного, продолжительного жеста перехватило дыхание, и я не смог надстроить второй голос. Вовремя ушёл вниз вместе с ней, не решившись больше посмотреть в сторону вовсю отрывающейся девчонки.
Зато глядел в озверевший зал. Все они внизу — скакали, как чертята, махали руками и снимали нас с ослепительными вспышками.
Я, завороженный успехом, превзошедшим все мои ожидания, даже не успел понять, как закончилась песня.
И тогда тысячи зрителей принялись скандировать то, от чего у меня сердце застучало в горле и болезненно стиснулись челюсти.
— ПООО-ЦЕЕЕЕ-ЛУУУУЙ!
***
— ПО-ЦЕ-ЛУЙ! ПО-ЦЕ-ЛУЙ! ПО-ЦЕ-ЛУУУУЙ! — оголтело требовали людишки. — ГОС-ПО-ДИН! ГОС-ПО-ДИН!
— МИСС! КИСС! МИСС! КИСС! — визжали они наперебой.
Фанатки, молодые девчонки, мечтающие меня соблазнить — вы что, грёбанные куколды? Что за неадекватная тяга перечеркнуть холостяцкий статус кумира на ваших же глазах?
Выкрикнуть для них ничего не значило, также, как и сам процесс?
Я исподтишка огляделся по сцене. Два запыхавшихся после исполненной песни Андрея в знак поддержки стихийного флешмоба стали мерзко лизать грифы гитар. Меня замутило от этого зрелища, к горлу подступил ком. Я хотел было отвлечься, бросился взглядом на всегда ангельски правильного Муратова — он был не в состоянии повторять за парнями из-за грима. Но его тут же оприходовали танцовщицы, повесившиеся ему на плечи. Извращенство! Вполне в стиле Юдина… Пытаясь проморгаться, я обернулся к драмеру, а тот придурошный запихнул себе за щёку одну лакированную палку и заболтал в разные стороны, как член.
Твою мать! Мне снится кошмар? Может, я не заметил, как сдох, и попал в ад? Кругом обезьяны, орудующие мерзкими языками! А полчище орущих озабоченных фанатов заставляли меня лобзаться губами прилюдно на их глазах!
В солнечном сплетении отяжелело и заныло. Я продолжал стоять, как вкопанный. Ухмылялся, не подавая виду, что вот-вот очищу желудок прямо под ноги Еве. А у самого похолодел лоб, и, кажется, выступила испарина. Всё это снимали камеры, транслирующие на гигантских экранах — в один миг из самого крутого концерта в моей жизни он превратился в пытку.
Никольская, источающая волнительное тепло, стояла рядом. Наверняка, в очередной раз думала о том, что пойти на поводу у этой просьбы было бы выше моих возможностей, но… Столько раз я умудрился нарушить слово! Это просто долбанное помрачение! Она весь месяц блуждала по коттеджу, нарываясь на раздевающие взгляды, а что оставалось мне? Ненавидеть её? Так я пытался! Во мне нет места брезгливости даже к её губам. Никольская очаровательная, хоть и дурная… Но сосаться с ней на публику — чересчур, бл*дь!
— …ПО-ЦЕ-ЛУЙ! ПО-ЦЕ-ЛУЙ!!!
ПО-ЖА-ЛУЙ-СТА! НЕ-Е-Е-ЕТ! Я знаю, что слабак… Зачем об этом знать вам?
Мы уже повернулись друг к другу лицами, мучительно надвигаясь ближе. У девчонки азартно горели глаза. Томно подрагивали длиннющие ресницы и завораживающе плавно приопускались веки. Я чуть вскинул подбородком, пытаясь незаметно вдохнуть, и, не отрываясь, продолжил наблюдать, как стремительно верно меня покидает рассудок.
Её розовые губы обезоруживающе ухмылялись. Я очень надеялся, что мои тоже изображали хотя бы подобие дерзости. Волны русых растрёпанных волос теребил ветер, а женская грудь под курткой всё ещё вздымалась после бешенных скачек по сцене.
Прошла вечность. И толпа начала стихать прежде, чем я отчаянно прикусил нижнюю губу. Неуверенно сглотнул слюну, наполнившую рот, рассматривая её порозовевшие, наверняка холодные щёки. Мы стояли в профиль к залу, практически уткнувшись носом к носу и продолжали соблазнительно разглядывать лица друг друга.
Ад или блаженство?
— Я не хочу на людях, — жалобно шепнул я, всё также въедаясь взглядом в её манящие приоткрывшиеся губы.
Прошу… УМОЛЯЮ!!!
Не знаю, услышала Ева или нет, ведь пространство гудело от шелеста курток, разговоров и одиноких выкриков.
— Пожалуйста… — чтобы не выглядеть, как раздавленное насекомое, я нагло оскалился, от чего зал снова начал повизгивать.
Если это сейчас произойдёт с нами — клянусь, я брошусь со сцены на асфальт.
Но мне было настолько трудно взять всё в свои руки, что судьба Господина зависела только от чудачки, не упустившей ни одной возможности нарушить мои личные границы. У Евы переменился зелёный взгляд. По модельному накрашенному личику проскользили розовые лучи софитов, зрачки её злобно сузились, и у девчонки дрогнул один уголок губ, оставшийся в тени.
Я весь охладел от ужаса, разглядев в этом потаенную, безмерную жестокость, и почувствовал, что доступ к кислороду перекрыло задержавшееся в глотке дыхание. Чуть не выронил микрофон. Я за долю секунды до катастрофы… Узнал, что мне крышка. Успел столько всего подумать, что по телу разошёлся жуткий, одуряющий озноб, от которого стыли даже мозги. Раздавленный её выбором, я бросил в зал косой сокрушённый взгляд и смиренно выдохнул.
Ева настойчиво обхватила меня за подбородок, устрашающе приближаясь к моим пересохшим губам. С усилием впилась острыми ногтями в щёку и застыла в миллиметре от моей погибели. Когда кожа вдруг заныла от боли, я понял, что Никольская прикладывала не дюжие силёнки, чтобы отвернуть мою голову в сторону зала…
Я, промёрзший чуть не до хруста в костях, позволил ей это сделать и ощутил, как она приникла к шее, притворяясь, что оставляет засос. Ева не собиралась истирать Господина в прах — и от этого облегчение обрушило мой пульс, позволив выдавить самодовольную улыбку. Я даже не мог объяснить теперь, почему мне показалось, что она способна на бесчеловечный поступок.
Наверное, это я виноват. Яне умел доверять девушкам. А Никольская прицепилась к самому сокровенному — могло показаться, что она желает меня уничтожить… Но она, ощутив власть, всё же, не сделала этого.
Невесомое дыхание девчонки вместе с горячими прикосновениями губ вынудили меня покрыться мурашками. Фанаты орали — то ли довольно, то ли осуждающе — мне было насрать. Я лишь чувствовал себя, на сколько позволяла ситуация, в безопасности.