Сквозь расползающуюся по лицу улыбку Муратов поморщился.
— Знаете… Не выйдет. Я выкинул телефон. А ходить за мной не советую, если боитесь проклятий.
В салоне автобуса наступила оглушительная тишина. Все настороженно переглянулись между собой, и их подозрения какого-то чёрта теперь сквозили во взглядах, обращённых на меня, чуть осевшего от неловкости. Группа быстро нашла источник проблемы в Господине.
А Ванечка всего лишь изучил матчасть на отлично — забавно, что применял в такой неловкий момент. Ну, приписывала жёлтая пресса Юдину увлечения оккультными практиками. Это всё ерунда, не было у музыкального композитора времени пентаграммки мелками рисовать. Я чуть не хохотнул, глядя на вытянувшиеся лица взрослых мужиков. Как будто даже Андрюха забыл о подмене и обосрался, но Лёша зря им угрожал. Понимаю, в нём кипела злоба… Мобильник уж точно был не при чём.
— Зачем телефон выкинул? — буркнул я, глядя в его безумные, бледно-голубые глаза.
Муратов горько ухмыльнулся.
— Чтоб ты больше не писал мне такие идиотские сообщения, Савицкий! Я тебе не девка по вызову!
Ясно… Мне всё стало ясно. Он разосрался со своей Вилкой и срывал злобу на шокированных окружающих. Был просто вне себя! Объявил бы сразу, что расстался со старухой, все готовы были понять, утешить. Но Ваня предпочитал выражаться так, словно в него вселился реальный Юдин. От этой догадки даже не хотелось хамить ему в ответ.
Придётся терпеть Юдинские выкрутасы, как и раньше.
Мы, разочарованные его возвращением в таком неудовлетворительном состоянии, молча разошлись по койкам. Лёша рухнул на свою не расстеленную кровать, лицом в подушку и долго не шевелился. Наверное, хотел задохнуться. Я беспокойно за ним следил, пока гитарист не отвернулся к стенке, а потом и меня сморило сном после всех пережитых за день потрясений.
Из раза в раз мне снилось, как я захожу в комнату брата в родительской квартире и застаю Никольскую вместе с Муратовым.
***
В зале клуба было опаляюще жарко. Голые содрогающиеся руки тянулись к подмосткам, теряясь то в ослепительных вспышках телефонов, то в пожирающей черноте. Софиты роняли свет на фанатские раскрасневшиеся лица, отчаянно визжащие выученные за сутки тексты. Балкон был битком облеплен слоем девушек и парней, выстроившихся вдоль перилл, несмотря на наше значительное опоздание. По груди и перепонкам бил бас, внутри даже в перерывах между песен чувствовался приятный тремор.
Здесь, на Рязанской сцене было безопасно. Далеко от столичного анонима, теряющего на периферии своё влияние. Личные проблемы оставались за кадром, тысячи глаз наблюдали за нами в ожидании зрелищ. Всех объединяла музыка.
Даже меня и обижающуюся Никольскую.
Под неприличные душераздирающие визги я стянул с себя футболку, оставшись оголённым по пояс, промокнул полотенцем горящее лицо. Коленки и участки кожи, что виднелись через разорванные джинсы, щипало от жара. Мисс Кисс уже выходила на сцену. Сегодня ей был уготовлен более броский, чем во время фестиваля наряд — брюки военного фасона и одна из её развратных блузок. Всё потому, что Никольская не допустила продюсера участвовать в выборе шмоток. И правда, обиделась…
Как для меня стало сюрпризом её нахождение в тур-автобусе, так и для фанатов это оказалось полнейшей неожиданностью. Надо признаться, приятной.
Толпа зашлась писком, стоило Еве выплыть из технической зоны на сцену, нежно приветствуя всех когтистой тонкой ручонкой. Я не представлял её публике. Сам засмотрелся. Никольская помахала в оживившийся зал, затем стала обходить каждого музыканта, тепло похлопывая по плечу и приобнимая, по-сестрински так.
Андрюху, Гришу из-за установки, Дрона. Подплыла ко мне, стреляя желто-зелёными глазками, и, как ни в чём небывало, щекотливо провела рукой по дрогнувшей груди. Фанатки яростно завизжали — она позволила себе то, до чего не каждая могла добраться после концерта.
Её томная улыбка ничуть не выдавала в девчонке неприязнь. При том, что Ева была отвратительной актрисой, как я понял на интервью, этот манёвр ей дался слишком легко. Но больше меня волновали мурашки, разбежавшиеся по шее, пояснице и рукам, в знойно горячем зале. Её прикосновение ещё чувствовалось на коже, когда Никольская стремительно удалялась к правой части сцены.
Всё, как в кошмаре. Я вспомнил, что он — агрессивно себя ведущий, голубоглазый мерин с волнующе дребезжащей в руках гитарой — существует. Выдавив ухмылку, я бросил вскользь взгляд на Муратова, что низвергал этим вечером бешеную энергетику на публику.
И задержал дыхание, когда руки Евы проскользили под корпусом гитары, прижатым к мужскому торсу.
39. Между нами тремя
Измученный хроническим недостатком сна, дурными размышлениями я плохо помнил оставшийся путь до Рязани. Суматоху в гримерке, поспешный выход. И даже первый блок — он пролетел будто без моего участия. Тело и рот жили своей жизнью, не предавая репутацию Господина. Только страх из-за того, что всё это чуть не сорвалось благодаря единственному решению какого-то жалкого Муратова, сделал из меня законченного зомби. Но вот я очнулся.
Очнулся от грохочущих в ушах песен, уже следя за манипуляциями Никольской над вздрогнувшим Ванечкой. Его кудри взметнулись, когда он одёрнулся, искоса, из-под ресниц заглядывая себе за плечо. Я не мог не смотреть. Девчонка вплотную прижалась к Муратову со спины и, её цепкие пальцы запредельно неприлично спустились к мужскому паху. У меня вскружилась голова. Это было ненадолго, но так, что Лёша успел заметно напрячься, замерев в руках девчонки. Ева тут же дразняще взобралась вверх по его животу и протянула ладонь из-за корпуса гитары к струнам.
Зал возликовал, погрузив нас в шквал визгов.
Им было насрать, чему радоваться. А меня обдало приливом тянущей, осязаемой беспомощности. Пульс превратился в болезненную дробь, колотящую тело, как из дробовика, но глаза продолжали видеть яснее ясного. Если бы передо мной сейчас оказались родители — я отплатил бы им разговором. Если журналист — добровольно подбросил бы ему пару идей, чтобы откупиться. Сам сатана — и ему бы предложил обмен. Хоть на успех. Только не испытывать этой муки вновь…
Зачем? Зачем Ева это делала? Лезла к Юдину сама. Унижала себя после публичного «поцелуя» с Господином. Меня — на глазах стольких людей, вынуждала чувствовать себя лишним?!
Чтобы спровоцировать? Так я уже позволил ей остаться! Что ещё я мог дать девчонке? У меня за душой больше ничего не оставалось, правда!
Я спрятал микрофон за спину и с дрожью выдохнул, разглядывая восторженные фанатские лица. Над залом разлетелось рваное, грязное интро нашего сингла, лишённое баса и барабанной партии, которое Муратов и Никольская сыграли на одной гитаре в две руки.
Ах вот, чем они занимались наедине в коттедже…
— Для вас старалась Мисс Кисс, — с издёвкой зарычал я в микрофон и зашагал к противоположному концу сцены за водой. — Не судите строго, зато она немного умеет петь.
Публика рассмеялась, но как бы я не сверкал плутовской улыбкой, мне было мерзко. Борясь с головокружением, я нагнулся к палетке с бутылками. Микрофон в руках мешал разорвать плёнку. Я засунул его за пояс брюк, морщась от оглушительного женского писка, и извлёк пару бутылок, чтобы отдать залу. Мне нельзя было стоять без дела и смотреть на этих двоих. Я был готов свихнуться.
Лёше стало нечего терять. Поэтому он и позволял Еве всё, что ей вздумается. А я никак не понимал, что же Мисс Кисс нашла в чопорной кудрявой голове? Муратов рычал на каждого встречного с тех пор, как прибился обратно к автобусу — прямо как я. От прежнего миролюбивого Лёши не осталось даже интонации. Неужели и правда он вызывал в ней желание общаться, прикасаться? У них происходило что-то более… Яркое, чем те поцелуи, что случились между нами с Евой?
Раскрасневшиеся фанаты жадно выдирали из рук бутылки, возвращая меня к жизни. Я достал ещё одну, полив себе на горячую отяжелевшую голову и торс. Встрепенулся, как пёс, выскочивший из водоёма. Капли заблестели в глубоком синем свете софитов, стекая по груди, покрывшейся мурашками, и прессу. Вода встречала преграду в виде жёсткого ремня на рваных джинсах. Судя по децибелам, перекрывшим бурчание Андрюхиного баса, я справился с привлечением внимания в одиночку. Без грязных приёмов, которых не гнушалась девчонка.
Да, она умудрялась делать рейтинги. Пока мы опаздывали на концерт, рязанцы скупили все оставшиеся билеты, устроив нам sold out. Повезло, что Ева запрыгнула в автобус без моего ведома. Но сегодня в её объятия вместо Господина угодил Юдин. Не знаю, как Лёша, но Ваня ненавидел оказываться в центре внимания.
Я бы, как продюсер, попросил Никольскую продолжать, чтобы грести деньги лопатой в каждом городе, только… Чувствовал, что всё это не понарошку. Не мог принять, что девчонка искренне интересовалась Муратовым. Я был вполне способен снова что-нибудь придумать и испортить, только тогда уже плакать будет не дурацкая Вилка Сергеевна… А Ева.
— Следующая песня «ОБ-РАТ-НООО», — заорал я, пристально наблюдая, как она нехотя отлепляется от гитариста. Придётся немного поработать, так ведь рвалась.
Лёша подыгрывал ей, что-то говорил через плечо, о чём мне не было дано знать. Только ли из-за публики?
Я настолько дрожал от злобы, с приоткрывшимся пересохшим ртом наблюдая прямо посреди сцены, как Ева его покидает… По её спине струились русые локоны, бледная упругая грудь в глубоком вырезе подпрыгивала в такт шагам, а лукавый взгляд, вдруг остановившийся прямо на моём влажном торсе, вспыхнул. От возбуждения?
Я упивался наслаждением от того, что она смотрела, мягко улыбаясь одними уголками губ. Смотрела пристально и жадно, как когда мы с ней забылись на одну ночь. Сквозь отяжелевшие из-за ослепительного света веки я осознал, что скучал по тому состоянию… Изнутри всего пробрало жалобной, физической мольбой сию минуту же прикоснуться хотя бы к её тонким пальцам, что оттягивали меня за волосы в постели. Я чуть окреп в штанах, бросив тревожный взгляд на ожидающих людей внизу сцены.
Мне только верилось слабо, что пару минут назад Никольская с невинным выражением лица потрогала Муратова между ног. Он, сбитый с толку, но не менее озлобленный, чем утром, блуждал кругами на своём пяточке сцены. Наверное, тоже не знал, куда спрятать стояк. Швырнул в меня исподтишка презрительный взгляд, а я — в него. И снова подавленно вернулся к Никольской. Мне с ней нужно было пережить целый блок.
С того грёбанного дня я перестал отрицать: между нами тремя действительно происходило нечто нездоровое.
40. Ничего криминального
Апрель. Дела группы шли в гору. Мы не успевали выступить, как нам предлагали вернуться с дублем концерта на обратном пути — желающие не умещались в зале. Организаторы из небольших городов начали связываться со мной с просьбой включить их в тур. Все они в один голос рассказывали, что кассы устали отвечать отказом на вопросы о приезде Death Breath. Билеты раскупались задолго до контрольной даты, поступало немыслимое количество просьб от фанатов устраивать мит-энд-грит после каждого выступления. Пока ещё у меня были свободные дни в чужих городах, я связался с типографией, чтобы нас снабдили большим количеством мерча. Его сметали в ноль.
«Искушение» набрал рекордное количество прослушиваний за всю карьеру Death Breath, перегнав в цифрах первый альбом в три с половиной раза. Мы вышли за пределы своего жанра, попали в поп-чарты. Мда… Радиостанции надоедали мне две недели с просьбой перезаписать некоторые куски текста в песнях — ублюдки не понимали, что я еду по трассе в автобусе с биотуалетом и карманной студией звукозаписи не владел. Потом, я так понял, нас всё равно взяли в ротацию, «забрюлив» то, что люди и так знали наизусть.
Юргену внезапно вдарило в голову творчество, он начал присаживаться вечерами мне на уши — вспомнил вдруг про своих знакомых, у которых во владении были ангары с иллюминациями для концертов. Мне было некогда этим заниматься, в какой-то момент я начал кидать ему деньги и прямо во время очередного выступления шарахнулся от внезапного столпа настоящего огня. С Юрцом было интересно работать, странно, что светооператор никогда не предлагал нам воспользоваться новыми технологиями. Наши шоу вышли на новый уровень.
Приглашения на интервью, летние фестивали, закрытые выступления сначала инфицировали мой телефон в каждой социальной сети, затем какого-то чёрта зараза перекинулась на других участников группы. И только психанувший Муратов «счастливо» жил в тишине, отнекиваясь от покупки нового мобильника.
Я не успевал разгребать почту и встраивать всех в график. Чтобы как-то уравновесить силы с возможностями, пришлось выставлять людям счёт. Но даже деньги не останавливали организаторов от переговоров с зазнавшимся Господином. Я каждый день наблюдал аукционы, где орги грызлись за наш визит в их город, и приходил во всё большее потрясение.