— Ты про что?
— Про Новый год, Лёнь, — он извлёк из кармана уже подготовленную сигарету и неспешно прикурил. Под широкой ладонью зажглась крохотная жёлтая точка и тут же исчезла, а заструившийся дым сдуло ледяным ветром.
Праздники уже так скоро? Говорят, счастливые не наблюдают часов. Я не наблюдал недели… Осмотрел непривычно обстриженную Муратовскую голову. Кудри только прикрывали уши, выглядывая из-под шапки.
— Что за вопросы… Мы тебя не бросим одного в Москве, — я чуть не добавил «в чужой».
Пора было привыкать, что он здесь осел насовсем.
— Не хочу быть третьим. Только мешать буду, — Лёша выдохнул через рот и нос, прикрывая веки.
Вроде ухмыльнулся. Человек учился улыбаться заново, но я ему не верил.
— Ну… хоть бы подружку себе нашёл, — так легко у меня вырвалось, что захотелось прокашляться. — Если… пить в барах не хочешь, посидел бы в кофейне с умным видом над текстом. К тебе без спроса подсядут знакомиться.
Сказали бы такое мне год назад, и я бы опрокинул человека с балкона. Это сейчас у меня есть Никольская. Есть идиотское желание обхаживать и боготворить только её одну… Создалось впечатление, что мы с Муратовым поменялись мозгами.
Он наградил меня хладнокровным продолжительным взглядом, жадно высасывая из сигареты никотин. Под невыносимым прицелом бледно-голубых глаз я начал чувствовать себя тупицей.
— Посмотри, Лёнь, — он вальяжно достал телефон, засветившийся в темноте, и, кажется, открыл заметки. — Это подойдёт под образ Юдина?
— Ты хотел сказать, под твой?.. — я поторопился взять мобильник, чтобы сменить, наконец, тему.
Неужели Муратов что-то сочинил?
— Ну да. Так и хотел сказать…
На экране, чуть резанувшем глаза, тянулось полотно четверостиший, в которые я, притихнув, начал вчитываться.
Дом — это там, где я закрою глаза,
Здесь нет ни пола, ни стен, ни окна.
Лекарство для душ без рецепта врача —
Пустое молчание и тишина.
.
Приют для надежд и смертное ложе обид,
Здесь не крутят паршивой реальности фильм,
Здесь вакуум молчания неразрушим,
И тихо, как море в безветренный штиль.
.
Никто не отнимет мой дом и его тишины,
Неразрушима коморка внутри.
Нет соседей, гостей, и нет суеты,
И за покой не нужно гасить кредит.
Я бегло прошёлся по тексту. Затем перечитал ещё раз. И ещё раз, нахмурившись, ощутил, как похолодел изнутри. От этих строк веяло тоской. Рёбра обдавало обжигающим душевным холодом.
Покосившись на мирно ожидающего вердикта Муратова, я незаметно выдохнул. Попытался избавиться от скопившейся в солнечном сплетении боли. Поторопился вернуть ему телефон. Но, дотягиваясь до его руки, случайно свайпнул экран и увидел, что в фоновом режиме открыта фотография Виолетты Сергеевны. Она, изменившаяся, обматеревшая. В каком-то дебильном свитере, с волнистыми волосами, стриженными до плеч, кисло улыбалась на фоне надписи «Приёмная комиссия».
Я не знаю, что за чувство испытал. Меня будто приплющило к бетонной плите балконом сверху.
— Бля, Лёх… забери, — впихнув в его ладонь мобильник, я скрестил на груди руки, чувствуя, как меня невыносимо раздирает изнутри.
Раздирает от сожаления!
Лёша уронил потерянный взгляд на пёструю фотографию. Тут же помрачнел, прикусил нижнюю губу, припрятывая телефон в карман куртки. За одно мгновение из равнодушного брутального парня он превратился в размазню с дрогнувшим подбородком. Но ненадолго.
Секундой позже его лицо приняло суровое выражение, а я увидел его затылок.
Мне показалось, я услышал звон в башке. Может, совесть моя в колокол забила?
— Лёх… я, — пролепетал я неразборчиво и стиснул челюсти… Нет! Сука! Невозможно молчать! — Я соврал тебе!
Он обернулся. Так медленно, что я чуть не задохнулся от осознания, что сейчас скажу ему в лицо.
Глаза Лёши оказались покрасневшими. Твою мать.
— Ты о чём?
57. Ничтожество
Страшась остановить взгляд на белках, покрывшихся сетью сосудов, я уткнулся в каменную плитку под ногами. На уличном холоде дрожащее дыхание, вырывающееся с паром на балкон, спрятать от внимания Муратова оказалось невозможно.
У него появилась совсем другая жизнь. Лёха стал известен, обзавёлся деньгами и фанатской любовью. Позади у него тур с крутейшей группой, славу которой, в том числе, сделала фамилия Вани… то есть его новая фамилия, а впереди — сольная карьера. Друг — известнейший продюсер Савицкий Лёня, помог с жильём в Москве, пишет ему альбом. Лёша играет на лучших гитарах, как дорогой коньяк, выдержанных временем и двумя турами по всей России. Лёша мог бы пить и пресловутый хеннесси на завтрак, если только захотел.
А сам он хотел лишь одного. И я, к сожалению, не догадывался… Я с омерзением перед собственной развитой фантазией знал, что это было.
— Мне надо тебе кое-что рассказать.
Невольно возник в памяти наш с ним разговор в Екатеринбурге: «Я постараюсь стать для тебя лучшим другом».
У тебя получилось, парень. Только из меня друг вышел отвратительный.
— Мы с Виолеттой действительно жили вместе, — когда я хрипло начал, Лёха сморщился, явно с трудом справляясь с этой повторяющейся, как и почти год назад, новостью. Сидеть на улице стало совсем холодно, но нужно было поговорить наедине. — Не как пара. Просто… Вилка меня пожалела и пустила пожить.