Было очень поздно, больше часа ночи, когда мы добрались до моей квартиры.
Поездка прошла в тишине, настроение Чейза ничуть не улучшилось.
Гораздо более короткая дорога вверх по лестнице до квартиры тоже прошла в тишине.
Я бродила по комнате, включая свет, пытаясь решить, что делать, что сказать и мечтая скрыться в ванной и позвонить Лори, Лекси, Крис или Твайле, чтобы спросить у них совета, когда Чейз сказал:
— Я домой.
Я стояла возле своей стороны кровати, включала лампу, но от его слов, как от выстрела, моя спина выпрямилась, и мой взгляд метнулся к нему, стоящему в пальто у двери.
С той ночи, когда он лишил меня девственности, мы никогда не спали порознь. Ни разу. Никогда не ложились спать друг без друга.
Ни разу.
У меня не было хорошего предчувствия по этому поводу.
— Что? — прошептала я.
Он не повторил.
Вместо этого сказал:
— Езжай завтра к своим родным без меня. Я позвоню тебе в понедельник. Может быть, во вторник.
В понедельник?
Может быть, во вторник?
Холод пробежал по моей коже, хотя я все еще не сняла пальто, но я не шевельнула ни единым мускулом и уставилась на него.
— Пока, Фэй, — закончил он.
Пока, Фэй?
Никаких поцелуев. Никаких прикосновений. Никаких «милая», «дорогая» или «детка».
Просто: «пока, Фэй».
Он был у двери, когда я, заикаясь, позвала:
— Я… ты… Чейз, что происходит?
Он отвернулся от двери и посмотрел на меня.
— Тебе тоже нужно пространство. Все происходит быстро. Слишком быстро, на мой взгляд. Слишком быстро для тебя, ведь это твои первые отношения. Давай притормозим, я даю нам время, чтобы привести в порядок мысли.
Привести в порядок мысли?
Что там приводить в порядок?
Сердце начало колотиться так сильно, что я действительно его чувствовала.
— Я… мне… это не кажется быстрым, — осторожно сказала я.
— И все же, это быстро, — твердо заявил он, поставив точку в разговоре, и начал поворачиваться к двери, бормоча: — Позвоню во вторник.
От мыслей, сталкивающихся в моем мозгу, я видела его движения как в замедленной съемке, хотя, на самом деле, он двигался как обычно.
И мыслей у меня было много.
Очень много.
Недели мыслей.
И они появлялись так быстро, что, казалось, голова вот-вот взорвется.
Затем я почувствовала, как мои плечи расправились, и я сказала:
— Ты позвонишь мне во вторник.
Он оглянулся на меня и с нетерпением подтвердил:
— Да. Так я и сказал. Я позвоню тебе во вторник.
— Я видела тебя каждый день, спала рядом с тобой каждую ночь в течение нескольких недель, и вдруг я не только не увижу тебя, но и не получу от тебя вестей два дня.
— Все верно.
— Ты говорил мне, что я не буду спать без тебя, — напомнила я и закончила: — Никогда. Теперь ты говоришь, что я не буду спать с тобой два дня?
Мышца на его челюсти дрогнула, но он не произнес ни слова.
Мое сердце забилось быстрее.
Я сменила тактику.
— Что, если я не хочу ждать до вторника? — спросила я.
Он покачал головой.
— Фэй, уже поздно. Я вымотался. Мы поговорим во вторник.
— И тебе не важно, что я бы предпочла, чтобы ты остался, и мы либо поговорили о том, что явно тебя беспокоит, либо ты позволил бы мне позаботиться о тебе другими способами?
— Нет, не важно, потому что я устал. Я думал по дороге домой, и я уже сказал, как ты можешь обо мне позаботиться: дать мне пространство. Итак, ты даешь мне пространство, и мы поговорим во вторник.
Я бы дала ему пространство. Но он решил дать его себе без меня.
Меня тут же осенило, что Чейз многое решил без меня.
И меня также поразило, что всякий раз, когда мои подруги говорили мне, что их парням нужно пространство, на самом деле, они в нем не нуждались, им нужно было что-то совершенно другое.
Поэтому я приняла решение — первое в наших отношениях.
— Нет, не поговорим, — объявила я, и его брови нахмурились.
Затем он сделал успокаивающий вдох, явно подавляя раздражение от того, что имеет дело с неопытной девушкой, и объяснил:
— Когда я говорю, что мне нужно пространство, Фэй, когда кому-то нужно пространство, важно дать ему его.
О, нет.
Ни черта подобного.
Он мог быть моим первым почти во всем, но мне было не семнадцать, и я не познавала мир. Мне было двадцать девять, черт возьми, я не была глупой, у меня имелось собственное мнение, собственные желания, собственные потребности, и они были такими же ценными, как и его.
Наконец, внезапно мне все это так осточертело, что захотелось кричать.
Я не закричала.
Сбрасывая с себя пальто, я предложила:
— Отлично, бери его, да побольше.
Он полностью развернулся от двери и спросил:
— Что?
— Возьми его побольше, — повторила я, направляясь на кухню и по пути бросая пальто на табурет. — Ты хочешь его. Оно у тебя есть. Но не трудись звонить мне во вторник.
Его едва сдерживаемое терпение лопнуло, когда он заявил:
— Господи, Фэй, сейчас охеренно поздно, я пи*дец как устал. Я объясняю тебе, что мне нужно, чтобы ты поняла меня, и мне не нужна гребаная драма.
— Никакой драмы, — я открыла шкаф и достала бокал. Закрыв дверцу, я повернулась к нему, но не глядя на него, потянулась к бутылке вина на столешнице, и закончила: — Я даю тебе пространство. Много пространства.
— Ладно, — сказал он, когда я потянула за пластиковую штуковину, которую Чейз засунул в бутылку прошлым вечером, чтобы вино не выдохлось. Душераздирающе грустно, что я делаю это сама, потому что предыдущее решение Чейза означало, что он больше никогда этого не сделает.
— Но не звони в среду, — сказала я бутылке.
— Иисусе, — услышала я его вздох.
— Или в четверг, — продолжила я, наливая вино.
— Твою мать, Фэй.
— Или в пятницу, — продолжила я, поворачивая бутылку в руке, чтобы остановить льющееся вино, на накапав на стол.
— Фэй, это не имеет большого значения.
Не для него.
Но для меня это имело огромнейшее значение.
Хотя ему явно было все равно.
Я поставила бутылку на стол, подняла на него глаза и закончила:
— Или вообще когда-либо.
Он замер, и его настроение снова окутало комнату, когда наши глаза встретились.
— Ты прав, — продолжила я, — ты этого не говорил, но я поняла. Я неопытна. Мне нужно руководство в отношениях. Половину времени я не знаю, что делаю.
Я отпила вино, выдержала взгляд Чейза, опустила бокал и проглотила.
— Но не обязательно знать что-то об отношениях, чтобы понимать: каким бы замечательным ни казался мужчина, какие бы чудесные чувства он в вас ни пробуждал, для него ненормально скрывать что-то от вас. Ненормально, что, несмотря на то, что у него в голове происходит что-то серьезное, он набрасывается и разрывает вас в клочья. Ненормально, что, хотя он и более опытен, чем вы, он не направляет отношения, а контролирует их железной рукой. Значит, тебе нужно время, а я не имею права голоса в этом вопросе? Забирай себе время. Все время.
Выражение его лица изменилось, и я напряглась.
— Ты придаешь этому большое значение, дорогая, — сказал он мягко, но не двинулся ко мне. — После того, что произошло сегодня вечером, мне просто нужно немного времени, чтобы собраться с мыслями.
— А что произошло сегодня вечером?
Чейз не ответил.
Когда это было важно, Чейз никогда толком не отвечал.
— Ясно, — пробормотала я, мое сердце сжалось, и мне стало совсем нехорошо.
Я отпила вина, не понимая, почему женщины всегда говорят о том, что вино помогает при разбитом сердце. Оно не заставило меня чувствовать себя даже немного лучше.
Возможно, вина нужно больше.
Типа, целый ящик.
Чейз не двигался.
— Ты уходил, — напомнила я, довольная, что мой голос не дрогнул от подступивших к горлу слез.
— Я позвоню тебе во вторник, — прошептал он.
Я отсалютовала ему бокалом и предложила:
— Давай, попробуй.
Он не двигался.
Я отпила еще глоток.
Когда я опустила бокал, он, снова прочитав меня, заметил:
— Ты не ответишь.
— Неа, — подтвердила я шокирующе беспечно, учитывая, что внутри истекала кровью.
— Фэй… — начал он, делая шаг ко мне.
Я покачала головой и вскинула руку в его сторону.
— Э-э-э, нет. Дверь в другой стороне, Чейз.
Он резко остановился, его голова дернулась назад, словно от удара, затем он вскинул голову и напомнил:
— Ты говорила, что никогда не укажешь мне на дверь.
— Я передумала.
Он некоторое время изучал меня, и я надеялась, что, черт возьми, не показываю своих истинных чувств, а потом заметил:
— Ты же знаешь, моя у меня е*анутая семья.
— Нет. Я знаю, что твоя мама психически больна, и что это не в ее власти, это не ее выбор. Это такая же болезнь, как и любая другая, и здесь нет причин напрягаться или смущаться. Если бы у нее был диабет, рак, это никак не отразилось бы на ней. Но из-за того, что она такая, какая есть, ты такой, какой ты есть. Ты считаешь, что я осужу ее или, может быть, вас обоих из-за чего-то, что находится вне вашего контроля. Это нехорошо, и мне это не нравится.
— Фэй…
Я прервала его.
— И я ничего не знаю о твоем отце. Ты рассказал мне кое-что, но не все, определенно не то, что могло бы заставить тебя вести себя так, как ты вел себя вечером. Ради своей матери, ради того, чтобы оградить ее от волнения, было несложно поступиться пятнадцатью минутами и выпить с ним. Он был готов сделать это для нее. Но очевидно, в чем бы ни заключалась причина твоего отказа, она намного глубже. И, очевидно, ты не собираешься делиться ей со мной.
— Она глубже, — подтвердил он, но больше ничего не сказал.
— Да неужели? — спросила я, скрывая свое отчаяние за сарказмом.
— Дай мне время, — тихо попросил он.
— Сколько тебе нужно, Чейз? Год? Десять? Двадцать? — выпаливала я, теперь прячась за гневом.
— Это неприятно, — прошептал он.
— Как и многое в жизни, — парировала я. — Подсказка: я — не твоя мать. Да, я люблю читать. И да, я много читаю. И да, я читала до тебя, потому что жизнь может быть отстойной, а жизнь в фантастическом мире иногда намного веселее, чем в реальном. Это не был выбор слабого человека, это был осознанный выбор. В моем городе орудовали продажные полицейские, моего отца часто задерживали, потому что ему не нравилась вся эта ситуация, и он об этом громко заявлял, но был не в силах остановить. Невиновных людей, таких как Тай Уокер, экстрадировали в другие штаты, чтобы они предстали перед судом за убийства, которых не совершали. Женщин убивали, и пусть они не были такими уж хорошими, но все же не заслуживали смерти. Моим подругам изменяли их бойфренды, бросали после того, как с ними переспят, или лгали, или расставались без всякой причины. Я, знаешь ли, могу продолжать перечислять. Нет ничего плохого в том, чтобы сказать: «К черту этот мусор» и погрузиться в миры, где счастливая жизнь гарантирована или все настолько фантастично, что ты знаешь, что даже плохие вещи в них нереальны. Но это не значит, что я слабая или хрупкая. Это не значит, что я не могу жить своей жизнью. Каждый находит свой способ, чтобы сбежать. Я не чудачка. Даже ты сбегаешь от реальности в свой спорт. Части меня нравится, что ты хочешь защитить меня от неприятностей, но часть меня ощущает это пощечиной, с которой, по твоему мнению, я не справлюсь, но я могу с ней справиться.
Он сделал еще один шаг ко мне, сказав:
— Все хуже, чем ты ожидаешь.
— Хорошо, — мгновенно ответила я. — Возможно, это и так. Но то, что ты не делишься этим со мной, говорит мне, что ты не веришь, что я могу с этим справиться. А значит, ты не доверяешь мне отстаивать свою сторону отношений. И это показывает, что у нас нет отношений. Мне не нужно было состоять во многих отношениях, чтобы знать, что оба человека в отношениях несут ответственность за то, чтобы они оставались крепкими и процветали, и часть этого заключается в том, чтобы подставлять друг другу плечо. Ты подставляешь мне свое плечо, но отказываешься позволить мне подставить тебе мое. Я не возражала. Проявляла терпение. Давала тебе время. Хочешь еще, бери его, но не тащи меня за собой, когда будешь бороться с этим дерьмом, Чейз. Потому что чем дольше мы вместе, тем лучше ты должен знать меня, прийти к пониманию, что я могу справиться с этим и доверять мне. А ты даже и близко этого не делаешь. И это говорит мне, что этого и не будет. Итак, хочешь хранить свои темные секреты, чтобы они съедали тебя заживо? Хорошо. Но не заставляй меня смотреть на это.
— Значит, ты хочешь сказать, что несколько часов назад ты призналась мне в любви, а теперь, когда мне нужно пару дней, чтобы прийти в себя, ты расстаешься со мной, — сказал он низким, предостерегающим голосом. Но его предостережение меня больше не волновало.
— Да, — подтвердила я.
— Вот так просто?
— Нет, со мной такого никогда не случалось, но я сомневаюсь, что после того, как я по уши влюбилась в замечательного мужчину, который скрывает от меня важные вещи, я справлюсь с этим так просто. Я буду выпивать с подругами, плакать и размышлять, правильное ли решение приняла. Потом появится другой мужчина, он не будет таким замечательным, как моя первая любовь, но я думаю, что в конце концов переживу это и буду двигаться дальше.
Это были очень, очень, очень неправильные слова, и я поняла это, когда воздух из спертого превратился в удушающий, и Чейз двинулся вперед.
Я пыталась сохранять хладнокровие, наблюдая, как он снял пальто и перебросил его через изножье кровати, и указала:
— На улице холодно, Чейз, и дверь в другой стороне.
Его глаза скользнули по мне, и он сказал:
— Прекрати это дерьмо.
— Какое дерьмо?
— Притворяться холодной и отстраненной Фэй. Вот какое дерьмо, — ответил он.
— Ты прав. Это притворство. Маска, чтобы скрыть мое разбитое сердце. Но не важно. Это больше не твоя проблема. Теперь, могу я заметить, что ты просил меня предоставить тебе пространство, а сам все еще здесь?
— Другого мужчины не будет, — отрезал он, и я уставилась на него.
Потом спросила:
— Что?
— Ты не будешь с другим парнем, — он скрестил руки на груди и закончил: — Никогда.
— Это не твой выбор.
— Мой, — быстро ответил он. — Ты не можешь отдать другому то, что принадлежит мне.
— Ты этого не понимаешь, Чейз, но я только что забрала это обратно.
— Я тоже не могу отдать то, что принадлежит мне.
Боже! Он хотел уйти, почему бы ему просто не уйти?
Я должна положить этому конец.
— Думала, ты устал, — напомнила я.
— Я думал о том, чтобы уйти, — заявил он, и я снова уставилась на него.
Потом почувствовала боль. Ну и плевать. Я выпью вина, а завтра позвоню девочкам, а лет через пятьдесят мне полегчает, поэтому предложила:
— Вот дверь. Уходи.
— Был так близок к этому, — продолжил он.
— Чейз…
— Потом ты вернулась в город.
Моя голова дернулась в удивленном замешательстве.
— Но лишь взглянув на тебя, — продолжил Чейз, — решил, что смирился бы со всем этим дерьмом на работе, которое становилось только хуже, потому что моей конечной целью была бы ты.
Неужели он говорил то, о чем я думала?
— Милая, сладкая, тихая, красивая городская библиотекарша в моей постели, с моим кольцом на пальце, мы наслаждаемся удовольствием, способам получать которое я ее научил, заводим детей, строим семью.
Святой чертов frak!
Он говорил то, о чем я думала!
Нет, он говорил больше.
Я перестала дышать.
Он продолжил.
— Один лишь взгляд на тебя, когда ты стояла в проходе продуктового магазина, уткнувшись носом в книгу. Я пялился на тебя, такую чертовски милую, но понятия не имел, как ты можешь делать покупки, не отрываясь от книги. Но ты это делала. Ты подняла глаза, увидела кого-то знакомого, улыбнулась, и я понял, что стоит пережить все это дерьмо на работе, чтобы сделать свой шаг. К этой милашке в моей постели. К этим волосам. Этим глазам. Этой улыбке. Определенно стоит. Так что я терпел, выжидал, пока перебешусь, чтобы все, что я дам тебе, было милым. Мы переедем в Гно Бон или Шантелл, чтобы я мог распрощаться со всем этим дерьмом, выкарабкаться из него, не забрав тебя от людей, которых ты любила, когда я заявлю на тебе права.
Святой чертов frak, frak, frak!
Я пыталась впустить в легкие воздух.
Чейз направился ко мне, продолжая говорить.
— Я ждал слишком долго.
Я смотрела, как он приближался, мое сердцебиение участилось, а ноги отказывались двигаться, не потому что я пыталась выглядеть крутой, а потому что застыла от шока. Он остановился в футе от меня, и я запрокинула голову, чтобы посмотреть на него.
Он поднял руку, забрал из моей руки бокал и с тревожным звоном поставил его на прилавок.
Я посмотрела на бокал, смутно пытаясь убедиться, что он не разбился, затем снова перевела взгляд на Чейза, открыла рот, но не произнесла ни слова.
— Он прикоснулся к тебе, — сказал Чейз
Я растерянно моргнула, потому что не поняла его слов.
— Что?
— Он прикоснулся к тебе, — повторил Чейз.
— Кто?
— Мой отец. Он не только находился с тобой радом, с моей Фэй, моей милой, чистой и нежной Фэй, но и прикасался к тебе. Взял за руку, держал, — он резко замолчал, втянул воздух через нос и рявкнул, — прикоснулся к тебе губами.
Ладно, а теперь: какого черта происходит?
— И? — тихо спросила я, когда он больше ничего не сказал.
— Он любит извращения.
Я снова моргнула, потому что эти слова были неожиданными, а также я не понимала, что он имел в виду.
— Что?
— Извращения, — выдавил он, — секс, дорогая, таит в себе массу приключений, и если ты закончишь эту дерьмовую игру, которую затеяла, и у нас будет время, я покажу тебе это, и мы исследуем это хорошими способами, которые нам обоим понравятся. Но секс также может быть странным. Каждому свое. Мне плевать, кто что делает, чтобы кончить. Чего мне не нужно знать, так это того, что моему отцу нравится это странное, и когда я говорю «странное», я имею в виду выворачивающее кишки, — он наклонился ко мне, чтобы сделать акцент, хотя в своем последнем слове акцент был неоспорим, — странное.
Я не хотела этого знать. И не хотела, чтобы он знал об этом. Я не понимала, почему он мне это рассказывает. И не хотела знать, как он об этом узнал.
Но он мне объяснил.
— Мисти с подругой выполняли задание Арни Фуллера и занялись этим дерьмом с моим отцом. Они также засняли это на видео. И стали его этим шантажировать. И я видел эту запись.
Мой рот открылся, желудок сжался, а желчь подступила к горлу.
Я закрыла рот, чтобы проглотить ее.
Глаза Чейза скользнули по моему лицу, и когда они встретились с моим взглядом, он прошептал:
— Да. Это достаточно неприятно для тебя, Фэй?
Определенно неприятно.
— Я… — начала я.
— Дальше хуже, — оборвал он меня, и я снова моргнула.
Хуже?
Как это может стать хуже?
Чейз объяснил.
— В этом и заключалась ее роль, и как только ты оправишься от шока, узнав, что это за дерьмо, ты поймешь сама. Но все же, я тебе расскажу. Она использовала эту запись, чтобы выкачать деньги из моего отца. Арни использовал эту запись, чтобы держать моего отца на коротком поводке, но Мисти пошла дальше, она хотела мое кольцо на своем пальце. Они прокрутили мне это видео и указали путь. Либо я женюсь на Мисти и буду работать с продажными полицейскими, либо эту запись увидит моя мама. Так что я оказался с гребаной женой, которая поимела моего отца не одним грязным способом. То дерьмовое видео было выжжено у меня в мозгу, а эта шлюха спала в моей долбаной постели. Вдобавок ко всему, с помощью всей этой дерьмовой ситуации я узнаю, что они делают с Таем и почему, и не могу сделать ни хрена, чтобы остановить это, иначе моя мама заплатит. И в заключении, насколько я понимаю, меня лишают любого шанса на будущее: Мисти меня не отпустит, а дерьмо не исчезнет. Ни будущего. Ни семьи. Ни тебя. Ничего из того, что я хотел всю свою жизнь, важные вещи, такие как любимая женщина в моей постели, и дети, которых мы завели бы в доме, который я обеспечивал бы, трудясь на хорошей работе, которой гордился. Только сука в моей постели и отец, который изменяет моей маме, и воспоминания о том, как он изменяет мне никогда не стереть.
О, мой fraking бог.
— Чейз… — прошептала я.
— Хочешь больше?
Мое сердце сжалось.
— Больше? — выдохнула я.
— Да, Фэй, — он наклонился ниже, — больше.
Я не хотела, но выслушала бы. Хотя, Чейз не дал мне возможности согласиться или отказаться.
Он продолжил рассказ.
— До Мисти, до того, как она сделала это с моим отцом, я был как Фрэнк. Делал все возможное для жителей этого города, зная, что дела идут скверно, но держал руки чистыми. Разговаривал с братьями, надеясь, что они отвернутся от темной стороны. После того, как меня поймали на крючок, после того, как я увидел ту запись, у меня не оставалось другого выбора, кроме как вступить в их ряды. Ты видела мою маму, и сегодня вечером она была в хорошем состоянии, сегодня вечером ты помогла ей держать себя в руках, но, Фэй, поверь мне, у нее случаются срывы. Она лежала в больнице. По моим подсчётам, сколько я себя помню, четыре раза. Один раз это длилось полгода. Это уничтожит ее. Если каким-то чудом ей станет лучше, она не сможет жить с ним. Проблема в том, что и без него она жить не сможет. Зная это, зная, что ей некуда бежать, она может никогда не оправиться. Я не хочу, чтобы мама прозябала в больнице следующие тридцать лет. У меня не было выбора. Только держать рот на замке, брать конверты с грязными деньгами, отворачиваться от произвола и выполнять следующее задание.
— Ты вернул деньги, — тихо напомнила я ему. — Так было написано в газетах.
— Да, но когда дружки моего отца, Элита, вляпались в очередной беспорядок, в тот, с участием Арни, и его нужно было разруливать с помощью мускулов и значка, они послали меня. Не имея выбора, я пошел.
Я не поняла.
— Чейз, я не…
— Человек пытался вмешаться в шантаж и вымогательство Арни, и они послали меня, чтобы уговорить его. Вот только для уговоров мне пришлось использовать кулаки, а с той записью, готовой отправиться к моей матери в конверте, у меня не было другого выбора, кроме как сделать это.
Тут до меня дошло, и мои ноги невольно отступили на шаг назад, и, не то чтобы он мог, но все же Чейз не упустил это из виду.
— Вот именно, — прошептал он, его лицо было таким же суровым и жестким, как и его голос, — теперь ты видишь эту темноту, не так ли, детка?
— Ты обратился в отдел внутренних расследований, — прошептала я.
— Да, обратился. Я проглотил столько дерьма, сколько смог переварить, а потом, рискуя маминым рассудком, пошел в отдел внутренних расследований. Забавный выбор: психическое здоровье матери или собственная задница.
— И город, — добавила я.
— Да, и город. Детектив Чейз Китон, отважный герой, уничтоживший банду продажных копов. Но тот факт, что я был одним из них, скрыли. И то, что я годами делал дерьмо или закрывал глаза на то, как его делают другие, когда людей имели направо и налево. Не только незначительные случаи, вроде незаконного задержания твоего отца, о чем, кстати, Фэй, я знал, но не мог ничего сделать. Но и очень весомые, вроде бесчинства против Тая Уокера, потерявшего пять долбаных лет своей гребаной жизни, гния в тюрьме Штатов, отбывая срок за преступление, которого он не совершал. Твой папа говорил, что не хочет знаться с человеком, который, когда происходит нечто плохое, не делает все возможное, чтобы это исправить. Ты тоже живешь этим принципом, и я тот человек, с которым ты не хочешь знаться.
— Чейз, ты не сидел, сложа руки, — напомнила я.
— А до этого делал совершенно другое, Фэй. Делал все неправильно.
— Тебя заставляли.
Он покачал головой.
— Сильного человека никто бы не заставил.
— Твоя мама…
— Я должен был уйти.
— А я бы не ушла, — мгновенно ответила я.
От моих слов он вздрогнул.
— Если бы кто-то намеревался навредить моей маме, папе, Лизе, мальчикам, кому-то из моей семьи или кому-то, кого я люблю, я сделала бы все, что в моих силах, чтобы остановить это. Любой, кто любит кого-то, так поступит.
— Даже вываляется в грязи? — спросил он с тяжелым недоверием в тоне.
— Все, что угодно.
Он покачал головой.
— Нет, дорогая, легко сказать, сложнее сделать.
— Я не говорю, что это было бы легко, но я бы это сделала.
— Ты бы не сделала.
— Ты не можешь этого знать.
— Могу. Тебя вырастили Сайлас и Сондра Гуднайт. Ты сделаешь правильный выбор. Меня же вырастили Трейн и Валери Китон. Я бы сделал неправильный.
— Ты сделал единственный выбор.
— Оглядываясь назад, все кажется ясным, но в то время это было не так, и у меня был выбор. Я просто не сделал правильный.
— Ты любил ее, и тебя вынудили. У тебя ушло на это некоторое время, но в, конце концов, ты увидел свой путь и очистил город, и, кстати, это спорный вопрос, был ли это правильный выбор, поскольку я могу предположить, что это сделало ее более уязвимой, чем она уже есть.
— А перед этим, Фэй, я избил человека, заставив его выдать мне дерьмо, которое он имел на кучку мужиков, которые не заслуживали таких усилий.
Я вздрогнула и увидела, как от этого его лицо стало жестче, но осталась стоять на своем.
— Ты сделал это ради Валери.
— Я поступил неправильно.
— Ты сделал то, что должен был.
— Да, и это… было… неправильно.
Ну, все, с меня довольно.
Как и с Чейза.
Пришло время для прорыва.
— Боже! — Я вскинула руки, теряя самообладание. — Неужели ты не понимаешь, что сила, стоящая за любовью твоих поступков ради матери и, чего ты не признаешь, Чейз, но и ради твоего отца, — это прекрасная вещь, которой ты должен гордиться?
Его тело окаменело.
Я не заметила этого, так как была на задании и уже зашла слишком далеко.
— Неужели ты считаешь, что если во имя любви ко мне ты бы отвернулся от всех своих принципов ради моей защиты, я бы не любила тебя сильнее? Потому что ты так сильно меня любишь, что сделаешь все возможное, чтобы защитить меня? Даже зайдешь так далеко, что потеряешь самого себя? Но чего ты не понимаешь, Чейз, так это того, что ты всегда оставался самим собой. То, что они сделали, было неправильно. То, что сделал ты, было правильно.
Чейз не шевельнулся, даже не дернулся, и я по-прежнему это не замечала.
Я была в ударе.
— Прими ты другое решение из-за желания стать тем, кем ты хотел стать, чтобы защитить желаемое будущее, это было бы эгоистично. Тот выбор, что у тебя был, вовсе не был выбором. Спасти того, кого ты любишь, не дав ему сломаться, или спасти город и свою задницу. Ты прожил всю свою гребаную жизнь, защищая свою мать. С рождения был готов играть эту роль. Но даже в этом случае ты выбрал более трудный путь, чтобы поступать правильно, даже если это означало, что тебя вынудили поступать неправильно, пока ты шел по этому пути. Ты поступил бескорыстно, храбро и героически. Тем более, учитывая, что Валери, если Бог поможет, никогда не узнает, что тебе пришлось сделать ради ее защиты. Так что, ты защищаешь ее и тем, что оставляешь в неведении, относительно того, через что ее сын прошел ради нее. Ты поступил так, понимая, что даже не услышишь ее благодарности. Ты поступил так, понимая, что получишь одно только дерьмо, но при этом ее душевное спокойствие никто не нарушит.
Чейз просто смотрел на меня, не двигаясь.
Я продолжала свою тираду.
— Если бы мой отец узнал это, он бы восхищался тобой. Если бы моя мама узнала это, она бы обожала тебя. Если бы горожане узнали об этом, они бы уважали тебя больше, чем сейчас.
— Ясно, — мягко сказал он. — Думаешь, ты во всем разобралась, тогда, что насчет Мисти?
— А что насчет нее? — огрызнулась я.
— Она была моей женой. Я обращался с ней как с дерьмом. Изменял ей и, в конце концов, не защитил.
Только не это!
— Черт возьми, Чейз! — закричала я. — Она не была твоей женой, она была твоей ношей! Тюремным надзирателем. Тай провел за решеткой пять лет. Ты же провел шесть, но в другой тюрьме. Это даже ненормально, что, сделав с тобой такое, она считала, что ты переживешь это и влюбишься в нее или попытаешься найти хотя бы минимальное удовлетворение в такого рода договоренностях. У меня в голове не укладывается то, как она поступила с Таем, и то, как она поступила с тобой я совершенно не понимаю. Ситуации схожи, и все же в разы хуже. Она тебе не нравилась, поэтому ты не притворялся, что она тебе нравится. Ты женился на ней не по любви, поэтому жил своей жизнью, будто ее не существовало. Она заслужила это, занимаясь… занимаясь… — я запнулась, слишком вне себя, чтобы подобрать слова, а затем выпалила, — тем, что бы ты назвал серьезной херней. При ее жизни, ты не обращался с ней иначе, чем она того заслуживала, и сюда относится способ, которым она покинула этот мир. Это также не твоя вина, берешь ли ты ее на себя или нет. Взять на себя вину — твое решение, а не твоя ответственность, не твое проклятие. Это твое решение. И ты можешь решить его не принимать. Ни один здравомыслящий человек, которому даже не обязательно любить тебя так, как люблю тебя я, не станет со мной спорить.
— Детка… — начал он мучительным шепотом, но я все еще ничего не замечала.
— Нет! — рявкнула я, поднимая руку между нами. — Я еще не закончил. Я знаю, что ты старше и опытнее меня, но тебе нужно знать, что если бы ты доверил мне эту информацию о своем отце, какой бы мерзкой она ни была, это дало бы мне инструменты, чтобы справиться с сегодняшним вечером совсем по-другому. Я могла бы избежать его прикосновения, чтобы это не расстроило тебя, и могла бы сгладить наш отъезд, чтобы твоя мама не расстраивалась. Если бы я знала о ситуации, я могла бы ее исправить. Что я и сделаю в будущем, если у нас будет будущее, в котором мне не захочется пнуть тебя по голени или попытаться вбить в твою голову хоть немного здравого смысла, даже если ты больше и сильнее меня, и если я смогу контролировать свое желание врезать твоему отцу по носу!
Мой голос становился все громче, по мере того, как я все сильнее распалялась.
— Нет, мне просто не верится! И это твоя темнота? Это твой большой секрет, который оттолкнет меня? Это то, что тебя съедает? Тот факт, что ты хороший человек, фантастический сын, и когда ты сталкиваешься с невозможным выбором, который поставил бы большинство мужчин на колени, ты продолжаешь быть замечательным, заботясь о сбежавших, подвергшихся насилию детях, поддразнивая свою новую девушку, заставляя ее чувствовать себя принцессой и доставляя ей невероятные оргазмы? — Я наклонилась к нему, сузив глаза: — Серьезно?
Потом я больше не наклонялась к нему, потому что была перекинута через плечо Чейза, и он повернулся и шел к кровати.
— Чейз! — рявкнула я ему в спину. — Я еще не закончила!
Он скинул меня с плеча, и я, втянула воздух, пока летела вниз, приземлилась на кровать, и не успела еще раз вдохнуть, как он приземлился на меня сверху.
— Закончила, — прорычал он мне в лицо.
— Нет, — прошипела я.
Потом я закончила, так как он очень крепко меня поцеловал, расстегивая одной рукой молнию на моей спине.
Хорошо, этот поцелуй был хорош, лучше, чем большинство, а они все были суперхороши, так что это о чем-то говорило. Видимо, накал эмоций способствовал эффектным поцелуям.
Тем не менее, когда он оторвался от моего рта, я продолжила свою речь, немного задыхаясь:
— Я еще не закончила вправлять тебе мозги.
Чейз ответил невербально. Выгнулся дугой, приподнимаясь надо мной и… вжух! Мое платье было стянуто через голову, увлекая за собой мои руки. Когда оно исчезло, Чейз прижал руку к моему животу, а его глаза не отрывались от моего тела.
— Увидев тебя в этом платье, в котором ты просидела рядом со мной весь вечер, я знал, что позже сниму его с тебя, — пробормотал он себе под нос, его рука скользнула вниз по моему животу, так что кончики пальцев могли провести по поясу моих трусиков.
Ему понравились трусики. Приятно знать, но ничего нового.
— Эй? — позвала я, и его глаза встретились с моим взглядом. — Мы ссоримся, помнишь?
Две вещи произошли одновременно. Губы Чейза оказались на расстоянии одного вдоха от моих губ, и рука Чейза скользнула мне в трусики.
Я перестала дышать.
— Готовься, детка, скоро ты узнаешь кое-что новое.
— И что же это? — ехидно спросила я (но все еще задыхаясь, что, к сожалению, свело мое ехидство на нет), опуская руки ему на плечи, готовая оттолкнуть.
— Примирительный секс, — ответил он, его пальцы в моих трусиках задвигались так, как мне нравилось, по животу резко разлилось тепло, и вместо того, чтобы оттолкнуть (frak!), я вцепилась в его пиджак.
Сопротивляясь его притяжению, я рявкнула:
— Мы еще не закончили ссориться.
— Закончили.
— Нет, не закончили.
Его средний палец сильно задел клитор, а затем проник глубоко внутрь, и это было так чертовски приятно, что я задохнулась, мои бедра дернулись, но остальное тело растаяло под ним.
Я была как в тумане, но все еще чувствовала его улыбку на своих губах, когда он пробормотал:
— О, да, закончили.
Потом он поцеловал меня, и мы закончили.
Закончили с ссорой.
Но не с другим занятием.
Секс, как я уже говорила, был потрясающим.
Примирительный секс был не от мира сего.
Повышенные эмоции не только способствовали эффектным поцелуям, но и всему остальному.
Я не думала, что кто-то из нас сдерживался во время секса. Иногда Чейз контролировал интенсивность. Редко, но могло случиться так, что я немного робела из-за наготы, но Чейз чувствовал это и никогда не настаивал.
Но после того, как вы чуть не расстались с любимым парнем, хотя его лучший друг предупреждал вас не делать этого. После его откровения, что он лишь мельком взглянул на вас и понял, что хочет провести остаток своей жизни с вами, а затем поделился с вами своими самыми глубокими, самыми темными секретами, которые были очень глубокими и пугающе темными. После этого вы ни о чем не думали.
Ни о чем.
Но с помощью друг с друга, этих эмоций и всего остального вы должны были избавиться от плохого и призвать хорошее.
И это хорошее было приятно.
Это были руки, рты, пальцы, языки, перекатывающиеся, дергающие за одежду, сбивающие обувь, отбрасывающие их, затем сжимающие, царапающие, облизывающие, сосущие, кусающие, движущиеся, задыхающиеся, стонущие, хнычущие и рычащие.
Затем Чейз взял верх и поставил меня на колени, и за две секунды до наступления моего оргазма, он вырвался из меня, лег на спину и дернул меня на себя, заставив скакать на нем. Что я и сделала, жестко, с закрытыми глазами, мои бедра двигались быстро, глубоко вдавливаясь, мои руки скользили по его груди.
Затем я оказалась на спине, Чейз двигался между моими бедрами, опираясь одной рукой о матрас, а другой — орудуя между моих ног, надавливая большим пальцем как раз там, где мне было нужно.
И, о боже, это было приятно.
Так приятно, что я снова была так близко, что это не было приятно. Это было фантастически.
Чейз вошел глубоко, врезавшись в мои бедра, и замер.
— Фэй, — прорычал он, и я повернула голову к нему и попыталась сфокусировать на нем взгляд. — Никто не войдет сюда, кроме меня, — заявил он, все глубже вдавливаясь в меня.
— Хорошо, — выдохнула я.
— Никто, Фэй.
— Хорошо, милый.
Он вышел, ворвался и снова замер.
— Никогда, Фэй.
— Никогда, Чейз.
Он вышел, ворвался, снова замер и приказал:
— Повтори еще раз.
— Никогда.
Еще один удар и вращение:
— Назови мое имя, детка.
— Чейз, — захныкала я, извиваясь под ним, будучи так чертовски близко к оргазму.
Отпустив мое колено, он опустился на предплечье рядом со мной. Просунул руку мне под затылок, и его пальцы сомкнулись вокруг моей шеи сзади.
Я тут же закинула ногу на его бедро и запрокинула голову. Прижавшись губами к моим губам, он прошептал:
— Ты меня любишь?
— Да, — выдохнула я.
— Навсегда?
Он не толкался сильно и глубоко. Его ритм стал более плавным, нежным, прекрасным, и я, наконец, сосредоточилась на нем, мои руки скользнули вокруг него, чтобы крепко обнять.
— Навсегда, — прошептала я.
Чейз наклонил голову и поцеловал меня, его язык скользнул мне в рот, и я кончила.
Его толчки стали быстрее, мощнее, проникая глубже, и я почувствовала, как он достигает собственного освобождения, уткнувшись лицом мне в шею и низко застонав.
Он начал скользить внутрь и наружу, и мне это тоже понравилось, прежде чем войти глубоко и остановиться, в этот момент один из его локонов привлек мое внимание. Моя рука, двигаясь по собственной воле, поднялась вверх по его спине, пальцы сомкнулись на локоне, и я слегка потянули за него, вызывая при этом легкую, счастливую дрожь.
— Судя по всему, — пробормотал он мне в шею, — я не устал.
Я закрыла глаза, отпустила его локон и обвила его бедро другой ногой, чтобы крепко обнять его всеми доступными мне средствами.
— Но, к сожалению, — продолжил он, — когда ты так сильно злишься и не ссылаешься на гиковскую хрень, ты говоришь чертовски разумные вещи.
Это означало, что я прорвалась.
Спасибо, Господи, я прорвалась к нему.
Я открыла глаза и наклонила голову так, чтобы коснуться губами местечка под его ухом, непослушные завитки щекотали мою верхнюю губу, и я прошептала:
— Чейз.
Он поднял голову, и у меня перехватило дыхание от выражения его лица, тепла, сожаления и чего-то еще, чего-то огромного, чего-то такого, что заставило сердце учащенно забиться.
— Я должен был сказать тебе раньше. Должен был доверять тебе. Должен был понять по всему, что ты мне говорила, какой ты была со мной и с Малахией, что ты справишься. Я был неправ, детка, и я облажался. Но я люблю тебя, Фэй, и защита, идущая рука об руку с любовью, — это все, что я знаю, — тихо признался он.
Моя грудь сжалась, а глаза начало щипать.
То, что я увидела в выражении его лица, было любовью.
Он любил меня.
Любил меня.
— Ты любишь меня? — прошептала я, просто чтобы подтвердить.
— Влюбился в тебя в продуктовом магазине, а ты даже не знала, что я там был.
— Наверное, — призналась я, и уголки его губ приподнялись, но это было не дразняще и мило, а странно грустно.
— Потом ты влюбилась в меня, но я этого не знал. Ты хотела меня, я хотел тебя, я слишком долго ждал того, что хотел, и прое*ал свою жизнь.
— Ты не прое*ал свою жизнь, Чейз.
— Если бы я сделал к тебе шаг, когда захотел, последние семь лет лежал бы с тобой в моей постели, и Мисти не приметила бы меня. Тай бы не…
Я сжала его всеми конечностями и резко прошептал:
— Остановись.
Он закрыл рот.
— Того, что произошло не изменить, но одно изменить можно, — это твое чувство, что весь мир лежит на твоих плечах. И еще одно, что ты понял с тех пор, как заболела твоя мама, — ты считаешь, что несешь ответственность за все вокруг и можешь это исправить, сделать лучше или, по крайней мере, смягчить падение каждого. Твой отец, когда ты рос, тоже должен был защищать тебя от этого. Но он явно этого не делал, доказав, что он худший отец не только в мире, но и в истории.
— Не хочу его оправдывать, милая, но живя тем, чем жил я, ребенка не убережешь.
— Это спорно, и ты прав, я не жила этим, но права ли я, утверждая, что он и не пытался?
Чейз выскользнул из меня, перекатил нас на бок, убрал волосы с моего лица, но продолжал держать в них пальцы, прежде чем тихо ответил:
— Ты права. Он не пытался.
Обе его руки крепко сомкнулись вокруг меня, прижимая теснее, хотя и не отпуская моих волос, но его ноги переплелись с моими, и он продолжил.
— Не хочу снова тебя разозлить, но я его понимаю. С девочками иначе, чем с мальчиками. Мужчина захочет, чтобы его сын достиг каких-то высот.
— Возможно, но я буду права, сказав тебе, что с детьми тоже иначе, чем с взрослыми. От детей не ожидается, что они достигнут каких-то высот, пока не придет время учить их быть взрослыми. Но прежде чем это сделать, необходимо позволить им быть детьми. Я могу лишь догадываться, что у тебя никогда этого не было.
Он закрыл глаза и наклонил голову, так что наши лбы соприкоснулись, но не раньше, чем я увидела, как на его лице отразилось уязвимое выражение, и я, наконец, поняла.
И возненавидела это.
Он открыл глаза, откинул голову назад на полдюйма и подтвердил то, что я только что поняла.
— У меня никогда этого не было, — прошептал он.
Я смотрела в его прекрасное лицо, чувствуя, как великолепные волосы на его груди щекочут мою грудь, как его сильные руки обнимают меня, как его тяжелые ноги переплетаются с моими, как его тепло просачивается в меня. Я все это осознала, но вместо того, чтобы вместе с окончанием нашей ссоры, признанием в любви и продолжительным оргазмом успокоиться, я разозлилась.
И при этом я имею в виду, что я… разозлилась.
Поэтому сообщила:
— Знаешь, даже Дарт Вейдер имел любезность попросить Люка присоединиться к нему на темной стороне.
Чейз моргнул, потом его объятия сжались.
Но было слишком поздно.
Слишком поздно.
Я пошла в разнос.
— Да, они дрались насмерть, и он отрезал Люку руку, но, тем не менее, он дал ему право выбора.
— Фэй… — начал он дрожащим от смеха голосом, но я этого не заметила.
Ни капельки.
— А Трейн Китон? — спросила я и тут же ответила: — Неееет. Он не просит. Просто тащит тебя за собой. Никакой протянутой руки. Никакого: «Чейз, я твой отец. Присоединяйся ко мне на темной стороне», чтобы дать тебе возможность сказать: «Никогда!» Такое не для него. Нет. Он просто пихает тебя в самую гущу!
— Милая…
Я высвободилась из его объятий, но только для того, чтобы сесть, опрокинуть его на спину и продолжить:
— В смысле, серьезно? Ты видел извращенное секс-видео с его участием! Как он вообще может смотреть тебе в глаза, а тем более целовать руку твоей девушки? Мерзость! У Дарта Вейдера не было девушки. Все его внимание занимало подавление мятежа! Как и должно! — Я перешла на крик. — До этого момента я никогда бы не подумала, что скажу такое об Империи, но вот я говорю это! У Дарта была миссия и, учитывая, что Император был морщинистым и серьезно болен, стоило спросить себя: что за frak? Но было видно, что глубоко внутри Дарт боролся. Потому что глубоко внутри он был Энакином. В Трейне Китоне нет Энакина! — прокричала я, а потом оказалась лежащей на спине в постели, а Чейз навалился на мне сверху.
— Детка, успокойся, — прошептал он, ухмыляясь.
Его ухмылка ускользнула от моего внимания, так как я сосредоточилась на том, чтобы хмуро заявить:
— Мне не нравится твой отец.
— Хорошо, дорогая.
— Дарт Вейдер — лучший отец, что точно показывает, насколько плохой твой отец.
— Хорошо, детка.
— И скажу тебе вот что: хорошо, что я не обученный джедай, иначе взяла бы свой световой меч, прыгнула бы в свой звездный истребитель T-65 X-wing и помчалась бы в Аспен и вызвала бы его на бой.
Подергивание его губ также ускользнуло от моего внимания, когда он пробормотал:
— Да, дорогая, это хорошо.
— Может, он и силен даже в преклонном возрасте, но ему не тягаться со световым мечом, — авторитетно добавила я.
— Наверное, нет, — пробормотал Чейз.
Я продолжала хмуриться.
Чейз продолжал ухмыляться, но теперь его тело тряслось поверх моего, так что я, наконец, поняла, что он смеется.
— Это не смешно, Чейз, — огрызнулась я, но он должен был знать это гораздо лучше меня.
— Определенно не было в течение тридцати пяти лет. А две минуты назад стало чертовски смешно.
Я раздраженно вздохнула.
Чейз продолжал ухмыляться.
Я еще раз раздраженно вздохнула.
— Звездный истребитель T-65 X-wing? — спросил Чейз.
— Боевой космический корабль Альянса повстанцев.
— Звездный истребитель Т-65 X-wing? — повторил Чейз.
— Ты смотрел «Звездные войны»?
— Да, — ответил он.
— Больше, чем один раз? — напирала я.
— Ага, — сказал он, все еще улыбаясь.
— Тогда, ты знаешь об истребителе X-wing. Все знают об истребителе X-wing, поскольку он, Люк и Сила уничтожили Звезду Смерти.
— Да, детка, я знаю об истребителе X-wing. Просто понятия не имел, что он называется звездный истребитель Т-65 X-wing.
— Это не секретная информация, Чейз. Об этом можно прочитать в Вукипедии.
Его тело снова начало трястись, как и его голос, когда он спросил:
— В Вукипедии?
— Прекрати смеяться надо мной, когда я злюсь, — рявкнула я.
— В Вукипедии? — повторил Чейз, теперь его тело сотрясалось, а вместе с ним сотрясались я и кровать.
— Хватит смеяться! — крикнула я, шлепая его по руке.
Внезапно он обхватил мое лицо ладонями, наши тела и кровать перестали трястись, и все мое внимание сосредоточилось на нем, главным образом потому, что он был всем, что я могла видеть.
— Я только что посмеялся над своим отцом, впервые с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, и мы с Деком болтали о нем всякую чушь в подвале у Дека, напивались, а Дек давал мне возможность выпустить пар. Теперь и, возможно, до конца своих дней, если представится случай, я буду смотреть на своего отца и видеть Дарта Вейдера, и мне захочется посмеяться над этим, а не оторвать ему голову, что я считал невозможным. До нынешнего момента. Теперь, после шести гребаных лет, когда я чувствовал себя погребенным под тонной дерьма, я смотрю на это твоими глазами и, наконец, чувствую себя чистым. Впервые за шесть лет я чувствую себя свободным. Я чувствую облегчение. Я с облегчением отпустил это дерьмо. Я рад узнать, что у тебя есть силы, чтобы принять это. Я рад узнать, что ты можешь быть с моей мамой и успокаивать ее. Я чертовски вне себя, что ты меня любишь. Я рад, что ты знаешь, что я тоже тебя люблю. Чего я точно не делаю, детка, так это смеюсь над тобой.
О да, я прорвалась.
— Хорошо, — прошептала я, обвивая его руками.
— И я бы никогда так не поступил, — продолжил он.
— Хорошо, — прошептала я, крепко сцепив руки.
— Ты милая и заставляешь меня смеяться и, клянусь Иисусом, оглядываясь назад, я не помню, чтобы делал это с кем-то, кроме Дека, и чувствовал себя при этом свободным и чистым.
О, боже. Серьезно. Я прорвалась.
— Хорошо, — прошептала я, и слезы вновь защипали глаза.
— Так что позволь мне насладиться смехом без твоих шлепков и раздражения на то, что я, наконец, смеюсь от всей души.
— Хорошо, — прошептала я еще раз и глубоко вдохнула.
Чейз посмотрел мне в глаза.
Я затаила дыхание и прикусила нижнюю губу.
Взгляд Чейза упал на мой рот, когда он пробормотал:
— Вукипедия.
Я расслабилась и сообщила:
— Позже, когда все будет, эм… менее интенсивно, мне потребуется твое мнение о том, кто выстрелил первым — Гридо или Хан.
Уголки губ Чейза приподнялись, брови нахмурились, а глаза снова встретились с моим взглядом.
— Мое мнение вызовет пробему?
Ничто с Чейзом не вызовет проблему.
Уже нет.
И все же.
— Э-м… — пробормотала я.
Ладони на моей голове сжались, большие пальцы скользнули по моим скулам, один коснулся моих губ, когда лицо Чейза нависло очень близко, и он прошептал гортанно и хрипло:
— Я охеренно сильно люблю тебя.
Ладно, мне не очень нравились ругательства.
Но это звучало очень, очень хорошо.
— Я рада, — прошептала я в ответ.
Его большие пальцы снова скользнули по моим скулам, затем он поцеловал меня в нос и пробормотал:
— Иди в ванную, дорогая, чтобы мы могли немного поспать.
Я кивнула.
Чейз откатился.
Я пошла в ванную, привела себя в порядок, вышла, подошла к комоду и натянула новую ночнушку. Очень обтягивающую, эластичную и фиолетовую, с кружевными чашечками и полностью прозрачную, поэтому я дополнила ее подходящими кружевными трусиками-бикини.
Когда я повернулась и направилась к кровати, Чейз неотрывно смотрел на меня.
Я подняла колено, чтобы поставить его на кровать, и наши глаза встретились.
— Серьезно? — задал он вопрос, на который я не знала ответа.
Поэтому произнесла:
— Э-м…
Чейз сделал выпад.
Какое-то время мы не спали, а когда улеглись, на мне была ночнушка, но трусики валялись на полу.
В моей квартире было темно, мы лежали на боку, лицом к лицу (или мое лицо у его шеи, его — у моей макушки), тела переплелись, и я была в двух шагах от мира грез, когда он пробормотал:
— Хан выстрелил первым. У Гридо не было шанса.
Это был правильный ответ.
Хан Соло был крутым парнем, и Чейз это знал.
Поэтому по этой и другим более важным причинам я заснула с улыбкой.