Подождав до полудня, когда миссис Бэгли, мой доброволец по вторникам, пришла помочь, я зашла в свой офис и взяла мобильный.
Все утро я провела, пытаясь решить, кому позвонить. Ближе всего я общалась с Лекси и знала ее дольше всех, но она ясно дала понять, что хочет, чтобы я попробовала что-то с Чейзом, поэтому я не считала ее объективной по данному вопросу. Кристал могла быть объективной, и все же я сомневалась обращаться к ней. Она казалась довольно суровой, не говоря уже о том, что часто пугала меня, хотя в глубине души я знала, что она хороший человек. С остальными девушками я была знакома не столько хорошо, чтобы поделиться своими сомнениями.
Оставалась Лорен.
Но Лорен я выбрала не столько методом исключения, сколько из-за того, что она была лучшим вариантом.
Не знаю, что, но в ней было что-то особенное. Что-то, что давало вам понять, что она искренне заботится о ваших интересах. Выслушает. Даст обдуманный совет. Она была более зрелой, опытной. Не то чтобы это не относилось к Лекси и Кристал, но они были более самоуверенными.
Я нуждалась в том, кто действительно выслушает, а после посоветует.
В итоге, я была рада узнать, что сделала правильный выбор, и отметила это для (надеюсь) будущих консультаций, поскольку дела с Чейзом (надеюсь) продвигаются вперед.
Когда я позвонила ей, на заднем плане слышался шум бара, но, спросив, есть ли у нее время поболтать, услышала, как она сказала «да», шум стих, а затем и вовсе исчез.
Так что я рассказала ей все о происшедшем между мной и Чейзом до мельчайших подробностей. И справедливо добавить, что я помнила мельчайшие подробности.
Она выслушала меня до конца, а потом я тихо спросила:
— Итак?
— Какой вопрос, дорогая? — тихо спросила она.
— Мне есть пиццу с Чейзом?
— Мне показалось, здесь у тебя нет выбора, — в ее голосе звучало веселье:
— Не в тот момент, — согласилась я. — Когда после поцелуя он прижал меня к себе и был таким… я не знаю… напористым, ворчливым и мужественным, не переставая, говорил приятные и, ну… напористые, ворчливые и мужественные вещи, из-за чего казалось, будто он действительно, действительно говорил серьезно. В то же время он действовал как альфа-самец, который только что победил в рукопашном бою всех альфа-самцов мира, а после взобрался на гору из их тел и стал бить себя в грудь и рычать: «Фэй — моя женщина!» В такой момент трудно сказать «нет». Теперь же, когда его нет рядом, я вспоминаю все случаи, когда он бросался оскорблениями, и пересматриваю свое мнение.
Лорен расхохоталась.
Должна признать, это звучало довольно забавно.
И одновременно более чем сексуально.
Но не последняя часть, потому что она меня более чем пугала.
Я дождалась, чтобы Лорен успокоилась, а затем прошептала:
— Лори, он меня немного пугает.
— Да, Фэй, дорогая, я понимаю, — прошептала она в ответ и продолжила нежным голосом: — И причину твоих сомнений я тоже понимаю. Скажу тебе так: любая подруга прикроет твою спину. Она внимательно выслушает, постарается дать как можно лучший совет. Но ты должна понимать, что советовать она будет исходя из собственного опыта пережитых драмы или драм других своих друзей, которые разыгрывались на ее глазах. В конце концов, твоя подруга и ее друзья — это не ты, а мужчины в их жизни — это не Чейз. Так что тебе придется научиться кое-чему сложному. Как обращать внимание, думать, читать знаки и в то же время слушать свое сердце. Иногда это вызывает противоречивые чувства, и с этим тебе помогут подруги. Но, в конечном итоге, ты сама должна обращать на все это внимание, принимать решения, делать все, что нужно тебе, а подруги будут с тобой рядом. Что бы ни произошло.
— Хорошо, — мягко сказала я, думая, что это мило и все такое, но не совсем была уверена, что это сильно помогло.
К счастью, Лорен не закончила.
— И все же, я расскажу тебе о нас с Тейтом. Частично наша история совпадает с тем, что может происходить с Чейзом, так как давным-давно жизнь Тейта пошла под откос. Полностью. Это было неожиданно, и он плохо с этим справился. Не потому, что он глупый, слабый или плохой человек, а просто потому, что жизнь может ударить под дых, вымотать и, прежде чем вы отдышитесь, превратить все в дерьмо, а затем, два десятилетия спустя, вы обнаружите, что до сих пор увязаете в нем по уши. Тейт увяз. Частично взял себя в руки, но не полностью, пока не нашел меня.
Я охнула, и Лорен, должно быть, услышала это, потому что быстро продолжила.
— Я не говорю, что только женщина может исцелить мужчину, или на той ранней стадии, когда у вас с Чейзом все в порядке, тебе нужно взять на себя бремя исцеления его ран. Мужчина или женщина должны сами хотеть для себя лучшей жизни. Хотеть избавиться от своих проблем. А также должны быть готовы разделить этот груз. Если они этого не сделают, женщина может хоть из кожи вон вылезти, но так ничего и не добиться. Но если человек хочет лучшей жизни и готов работать над этим, найти того, кто проявит искреннюю заботу, желание помочь, кто честен, вдумчив, великодушен и, Фэй, самое трудное, но порой самое важное, готов простить, — все это сотворит чудо и поможет на этом пути. А на этом пути забота, честность, великодушие и прощение могут перерасти в любовь, и я искренне верю, дорогая, что настоящая любовь может исцелить все. Потому что, если ты любишь человека, то захочешь для него и себя хорошей жизни, и сделаешь все, чтобы это произошло. Мы с Тейтом обрели такую любовь. Было нелегко, нас обоих отягощали свои проблемы, но мы, в конце концов, осознали это, и я уверена на сто процентов, что он будет сражаться и умрет, чтобы сохранить эту любовь, и я сделаю то же самое.
Ух, ты. Я была так рада за нее.
— Мне нравится, что это у тебя есть, Лори, — прошептала я.
— Мне тоже это нравится, Фэй, — прошептала она в ответ. — Но я еще не закончила.
— Ладно, — довольно ответила я, потому что все, что она говорила — было хорошо, и я была рада за нее с Тейтом. Но еще я чувствовала, что это как-то связано с Чейзом, хотя по-прежнему не была уверена.
Я услышала ее вздох, а потом она продолжила:
— То, что случилось с Тейтом, было несчастным случаем. Случайностью. То, что случилось с Таем, — нет. Какие-то люди выбрали его целью для нападения, лишили свободы и силы, — это плохо. После такого некоторые мужчины так и не могут оправиться. Лекси мне кое-что рассказывала, Тейт близок с Таем, и он тоже мне кое-что рассказывал. Я не знаю всего, поэтому могу лишь делать предположения, произошло ли то, что я предполагаю, на самом деле. Но некоторые проблемы Лекси и Тая были связаны с борьбой Тая с тем, что его лишили сил. Он мужчина, а мужчины думают, что должны делать то, что должны, даже если это неправильно. Некоторые мужчины упускают из виду тот факт, что их женщины также поддерживают и защищают их. Тай упустил это из виду и чуть не потерял Лекси. Думаю, то, что случилось с Чейзом, больше похоже на то, что случилось с Таем.
Я почувствовала, как по коже побежали мурашки, и спросила:
— Каким образом?
Лори не замедлила ответить.
— Не секрет, что он женился на Мисти не по любви. Деталей этой истории я тоже не знаю. Но мне кажется, его заставили делать то, чего он не хотел делать. Я не знакома с Чейзом Китоном, разве что мимоходом. Но я живу с мужчиной подобного типа, и окружена ими. Это не могло отразиться на нем очень хорошо. Его тоже лишили сил.
— О, Боже, — охнула я, потому что не думала об этом в таком ключе, но теперь, задумавшись об этом и немного узнав Чейза, осознала, что это может быть правдой.
— Да, но его ситуация хуже — он не только такой мужчина, но еще и полицейский. Он дал клятву служить и защищать куче знакомых людей и еще большей куче незнакомых. Думаю, по тому, что он сделал для полиции Карнэла, он доказал, насколько серьезно относится к своей присяге. Так что, на мой взгляд, его прекрасно отточенный защитный инстинкт можно принять как данность. Так что, независимо от того, женился ли он на Мисти по принуждению, она все равно была его женой. Его. Если такой мужчина, как Чейз Китон, рискует своей задницей, чтобы защитить целый город, не могу себе представить, чтобы его устраивало то, что его жену застрелили прямо у него под носом, и не важно, нравилась она ему или нет.
— О, Боже, — снова охнула я, хотя уже догадывалась об этом. Но когда Лори произнесла эту догадку вслух, все стало яснее, резче и гораздо печальнее.
— И то, как он обращался с ней, помимо того, что его лишили сил, а ее убили, полагаю, все это связано с его чувством немалой вины из-за того, что он не уберег ее. Когда Далтон Макинтайр охотился за женщинами в нашем районе, а Ниту убили, Бабба слетел с катушек, потому что только и делал, что кутил, вместо того, чтобы присматривать за Кристал. За этим последовало примирение и брак. Знаешь Джима-Билли, завсегдатая бара?
Все знали Джима-Билли. Все любили Джима-Билли. Он был милым старым болваном, который потерял жену при печальных обстоятельствах, так и не оправился от этого, поэтому почти все свое время проводил в «У Баббы». Он также чуть не погиб, спасая Лорен от маньяка-психопата. Его все любили, потому что он был милым парнем, но когда он спас Лори, всеобщая любовь переросла в обожание.
— Да, я знаю Джима-Билли, — подтвердила я.
— Так вот, — продолжила Лори, — жена Джима-Билли погибла во время пожара в доме, когда Джим-Билли был в дороге, и он винит себя за то, что не поменял батарейки в детекторе дыма, когда никто не знает, помогло бы это, и можно ли было ее спасти. Я легко пережила случившееся со мной, потому что рядом был Тейт, но какое-то время он корил себя, потому что чувствовал, что не защитил меня. Мужчины принимают такое дерьмо на свой счет. Они считают, что могли бы помешать трагедии, но это не так. Скорее всего, убийство Мисти было неминуемо, независимо от того, что бы предпринял Чейз. Но Чейз так не считает. Нравилась она ему или нет, он, вероятно, принимает это на свой счет.
— То есть, ты хочешь сказать, что у Чейза много демонов, — предположила я.
— Да, милая, об этом я и говорю. Но скажу тебе больше. Во-первых, такой мужчина достоин заботы, честности, великодушия и прощения. Во-вторых, и это самое важное для тебя сейчас, такой мужчина не будет с женщиной, которая целует его, ему это не нравится, но он отвечает на ее поцелуй. Если ему не нравится поцелуй, он ее отпустит. Если ему он нравится, он поцелует ее в ответ. Ему нравилось, когда ты целовала его, Фэй. Возможно, даже слишком, учитывая, что он имеет дело с демонами такого масштаба. Но ему определенно понравилось.
Мне тоже понравилось.
Очень.
Так что, чувства унижения и боли почти притупились.
Об этом я Лори не сказала, просто прошептала:
— Хорошо.
— Еще я скажу, что если такой мужчина хочет, чтобы женщина оставила его нахрен в покое, он не следует за ней впотьмах, чтобы проводить до дома. Не гонится ради нее за ребенком. Не танцует с ней в ее квартире в полночь. Не приносит ей кофе. Не целует ее. Не перечисляет все, что ему в ней нравится, включая поцелуй, который, как он уверял, ему не понравился. И тем более не назначает свидание за пиццей.
Ее голос стал тихим.
— Подводя итог, детка: ты ему нравишься. Очень сильно. Он борется со своими проблемами и вымещает это на тебе. Безусловно, оскорбления, которые он швырнул в тебя, задели за живое, боже, мне ли не знать. Некоторые мужчины, или, по крайней мере, такого типа, не очень хорошо разбираются в своих чувствах. Поэтому с их языка слетает то, что они не могут контролировать и не имеют это в виду на самом деле. Случай с Чейзом, может быть, и более серьезен. В его голове такая неразбериха, что он хочет защитить тебя от нее, пытаясь оттолкнуть, вести себя нарочито жестоко, когда на самом не хотел всего этого говорить. Теперь тебе нужно прочитать знаки, прислушаться к своему сердцу и решить, хочешь ли ты предложить этому мужчине заботу, честность, щедрость и прощение и поужинать с ним пиццей.
Она сделала паузу, позволяя сказанному дойти до меня, а затем продолжила, по-прежнему тихо, но теперь нежно и откровенно.
— Без сомнения, Фэй, все может обернуться плохо. Но все может закончиться лучше, чем ты когда-либо мечтала. Решать тебе. Это твой риск. Честно говоря, будь я на твоем месте, я бы рискнула. Я бы рисковала снова, снова и снова. Я не вру. Я пережила бы заново каждую минуту, проведенную с Тейтом, даже те, когда все становилось безумно, или больно, или сбивало с толку, и я бы прыгала от радости, если бы мне предложили возможность делать это в непрерывном цикле целую вечность.
— Вау, — прошептала я.
— Точно, дорогая, вау, — прошептала она в ответ.
— Думаю, я поужинаю с ним пиццей, — решила я и услышала тихий смех Лорен.
Сквозь смех она сказала:
— Думаю, через пару недель или месяцев или сколько бы времени тебе ни потребовалось, чтобы прорваться сквозь его оборону, я испеку торт, чтобы отпраздновать это событие. Только ты, я, торт, шампанское и наше обоюдное, самодовольное понимание, что мы навели мир, в то время как твой мир сошел с ума.
Я надеялась, что у меня будет шанс съесть торт Лорен.
Я очень-очень на это надеялась.
— Ловлю тебя на слове, и шампанское за мной, — сказала я.
— Договорились, — ответила она.
Сделав вдох, я заявила:
— Теперь у меня другая проблема.
Она поколебалась, прежде чем спросить:
— И какая же?
— Что надеть для ужина с пиццей у меня дома?
Тут Лорен снова расхохоталась.
Это привело меня к настоящему моменту, после работы, в моей квартире я мерила с двух до семи то, что Лорен предложила мне надеть. Нечто удобное, но не говорящее о том, что мне все равно, и я не хочу прилагать усилий. Красивые джинсы. Мой самый крутой темно-коричневый кожаный ремень. Сливовая блузка с круглым вырезом и длинными рукавами, которую я носила на работу. Трехъярусное ожерелье с крошечными шипами, свисающими вниз, и серебряные серьги-кольца, которые я также носила на работу.
Я распустила волосы и расчесала их. Распылила духи в воздухе и пробежалась под брызгами, потому что хотела лишь ненавязчиво освежить аромат, но понятия не имела, как это сделать. Так что, попробовала спрыснуть воздух и пробежаться в том месте, надеясь, что это сработает.
Я вымыла посуду, оставшуюся с завтрака, и вытерла столы. В то утро я заправила постель, но все же убедилась, что подушки пышно взбиты, а одеяло на кровати разглажено и лежит идеально ровно. Я убрала пачки жевательной резинки. Сложила книги. Зажгла свечи. Подкорректировала свой плейлист (временно), убрав «Holding Out for a Hero», подключила «айпод» к стереосистеме и нажала кнопку воспроизведения.
Я также напечатала новую записку для мальчика и вывела ее через принтер.
Я почти убедила себя, что приняла правильное решение: ждать в своей опрятной квартирке в красивых джинсах, с легким освежающим ароматом, тихой музыкой и горящими свечами, вместо того, чтобы быть в Вайоминге к моменту приезда Чейза.
Это не означало, что я не нервничала, учитывая, что это было только четвертое свидание в моей жизни, и первое свидание с Чейзом, мужчиной, в которого, как я убедила себя, влюблена тринадцать лет, и это свидание происходило в моей квартире, где кровать являлась элементом декора открытой планировки.
Я нервничала.
Безумно.
Запредельно.
В таком состоянии я бросилась на кухню, схватила жвачку и стала ее жевать.
Затем мой взгляд упал на модель корабля «Серенити» из «Светлячка» и шакрам Зены, и мне стало интересно, смотрит ли Чейз гиковские сериалы. Я, в принципе, не могла представить, что Чейз смотрит телевизор. Даже когда он обедал в закусочной, то приносил документы с собой и работал, пока ел. Даже когда с ним сидела Лекси, они разговаривали, он улыбался, она смеялась, но во время этого он все равно продолжал работать. Может, он вообще не смотрел телевизор. А может, смотрел только серьезные сериалы, вроде «Прослушки» и «Убойного отдела», и не пропускал ни одной серии «Саутленда», кивая головой, во время просмотра и считая, что персонажи попали в точку.
Я бросила взгляд на часы на ночном столике и увидела, что было две минуты восьмого.
Frak! Он опаздывал.
— Ладно-ладно, всего две минуты. Может, у меня часы спешат, — забормотала я себе под нос, жуя жвачку.
В то утро Чейз основательно, глубоко, искусно и очень эффектно поцеловал меня, пока у меня во рту была жвачка. И после того, как он ушел, а я привела в порядок мысли, меня огорчил тот факт, что он целовал меня, когда у меня во рту была жвачка.
— О чем я думаю, жуя жвачку? — снова забормотала я себе под нос, что, как я была уверена, являлось предвестником безумия.
Подойдя к мусорному ведру на кухне, я ударила по крышке, она открылась, и я выплюнула жвачку.
Пока я занималась этим, раздался стук в дверь, поэтому я втянула в себя воздух напополам со слюной от жвачки, и тут же начала задыхаться.
О, Боже! Я могу умереть от удушья, пока Чейз стоит за дверью с едой и спальным мешком для мальчика, пиццей, пивом и вином, и у меня так и не будет первого свидания!
Я бросилась к шкафу, схватила стакан, наполнила его водой из-под крана и выпила до дна, успокаивая кашель, когда в дверь снова постучали.
Я брякнула стаканом по столу, подбежала к двери, сорвала цепочку, щелкнула замком и передо мной открылся вид на прищурившегося Чейза, который мельком осмотрел меня и спросил:
— Слышал, как ты задыхаешься, с тобой все в порядке?
— Ты красивый, хорошо целуешься, это наше первое свидание, у меня в комнате кровать, я чертовски нервничаю, и подумала, что умру от удушья, после того, как выплюнула жвачку, так что нет, со мной не все в порядке.
Да, это я и ляпнула, слово в слово.
Чейз уставился на меня.
Я смотрела в ответ, задаваясь вопросом: смогу ли заставить себя испариться, как Злая Ведьма из «Волшебника страны Оз», и если мои слова — та честность, которую имела в виду Лори, то не было ли это немного чересчур.
Ответы на эти вопросы я получила, когда, во-первых, не испарилась. А во-вторых, Чейз сделал шаг вперед, швырнул на пол большую сумку со спальным мешком, поймал меня одной рукой, так как другой держал коробку с пиццей, и дернул на себя.
Я приземлилась на него с некоторой силой, моя голова запрокинулась назад, что было выгодно Чейзу, так как он наклонился, и внезапно его рот оказался на моих губах.
Потом он подключил к делу язык.
В конце концов, когда он поднял голову, я обвивала руками его шею, прижимаясь к его высокому, твердому телу, и мне было все равно, что моя кровать стоит в десяти футах.
Паря в счастливом оцепенении, вызванном его поцелуями, я сосредоточилась на Чейзе, на его теплом и сексуальном взгляде, скользящем по моему лицу, и услышала, как он тихо спросил:
— Все еще нервничаешь?
— Нет, — прошептала я.
— Хорошо, — пробормотал он. — Теперь возьми пиццу, дорогая. Накрой на стол. Я проголодался, но мне нужно спуститься вниз за остальным.
— Хорошо, — согласилась я, но не двинулась с места.
— Детка, ты должна убрать руки с моей шеи, чтобы взять пиццу, — подсказал он, и уголки его губ чуть приподнялись.
Я перевела взгляд на его губы.
Мне очень-очень нравилась его полуулыбка.
Эти губы произнесли: «Фэй», и его рука сжала меня.
Мои глаза метнулись к нему, руки соскользнули с его шеи, и я пробормотала:
— Пицца, накрыть на стол.
Он отпустил меня. Я забрала пиццу.
Скользнув пальцами по моему бедру, он сказал:
— Вернусь через секунду.
Я кивнула, чувствуя на себе его пальцы, хотя их уже не было.
Боже, мне нужно взять себя в руки.
Я решила сделать это, накрывая на стол. Я разложила на кухонной стойке перед табуретами салфетки, тарелки, хлопья красного перца, сыр пармезан, соль и перец, и когда он вернулся, я ставила бокалы.
Я посмотрела на Чейза.
Он направлялся ко мне с пятью пакетами продуктов.
— Эм… не уверена, что скупить весь магазин для мальчика — это хорошо, Чейз. Если он живет на улице, остальные бездомные Карнэла набросятся на него, как стервятники, — заметила я.
Чейз добрался до кухни, опустил пакеты на стойку, и, когда они приземлились, издали громкий грохот и какофонию ударов.
Затем он повернулся ко мне.
— В городе есть только один бездомный, дорогая. Он называет себя Изгой Эл. В этом году он отпраздновал свое семисотлетие и выглядит соответствующе. Поговори с ним, и он поклянется, что это он застрелил Билли Кида. Каждый дикий кот Карнэла при первом удобном случае вцепится в тебя когтями, но в любой день или ночь один или дюжина из них свернутся калачиком возле Эла, будто он их мамочка. У него два зуба. И я не вижу ничего хорошего в их будущем, так как Шамблз и Солнышко пристроили небольшой навес за «Ла-Ла-Лэндом», чтобы обеспечить Элу хоть какую-то защиту от солнца. Он был очень благодарен за эти усилия. Переселился туда, когда Шамблз еще забивал гвозди. В основном, он остается там, кроме тех случаев, когда ему пора выть на луну. И Шамблз подкармливает его выпечкой. Думаю, наш паренек в безопасности в этом плане.
Я уставилась на него.
Затем спросила:
— Ты знаешь все это о бездомном мужчине по имени Изгой Эл, о котором я не только никогда не слышала, но даже никогда не видела, хотя прожила в этом городке всю свою жизнь?
Чейз снял куртку, бросил ее на островок и приблизился ко мне. Следя взглядом за движением своей руки, он перекинул мои волосы через плечо, а затем коснулся моей шеи, и я вздрогнула. Его внимание вернулось ко мне, и он продолжил рассказывать об Изгое Эле.
— Да, знаю, а еще знаю, что он кормит своих кошек консервами, но предпочитает тунца. Что касается его самого: тушенка, венские сосиски, консервы «Spam», перец чили, фасоль-ранч, выпечка Шэмблза и пиво «Colt 45». — Уголки его губ приподнялись, и он закончил: — Твой папа не одобрит, но никакой грубой пищи.
— Откуда ты все это знаешь?
— Он сам мне рассказал, когда делал заказы на то, что ему действительно нравится. Так что я покупаю ему только то, что ему действительно нравится, потому что, бездомный он или нет, остальное он выбрасывает.
— Ты покупаешь еду Изгою Элу? — прошептала я и по-другому взглянула на спальный мешок и пакеты с едой.
Зная о камерах у библиотеки и всех усилиях, направленных на поиски одинокого беглого мальчика, которые возглавлял Чейз, даже, несмотря на то, что он якобы передал дело Фрэнку. При всем этом я могла поклясться, что Элла Мэй пела «Holding Out for a Hero» прямо мне в ухо.
— Я, Фрэнк, Бетти и Кристал, — пояснил он, и Элла Мэй замолчала.
Я моргнула, а затем с недоверием спросила:
— Кристал?
Уголок губ растянулся в полноценную ухмылку, Чейз наклонился, чтобы быть ближе ко мне, и поделился:
— Она сурова снаружи, и это истинная Божья правда. Жесткая как сталь. Никто к ней не приблизится, пока Кристал сама не откроется. Но внутри, дорогая, внутри любого человека всегда кроется что-то еще. Некоторые люди впускают вас сразу. С некоторыми приходится попотеть. Некоторые никогда не впускают вас и устраивают шоу, полное лжи. Некоторые, такие как Кристал, ждут, чтобы вы это заслужили. И я знаю, что внутри Кристал таится доброта, сердечность и нежность.
— Она впустила тебя? — тихо спросила я.
— Не в прошедшие тринадцать лет. Но шесть месяцев назад я вернулся домой после дерьмового дня, когда весь город праздновал с размахом, прошел сквозь толпу репортеров, чтобы добраться до своей двери, и обнаружил ее сидящей в темноте моей гостиной. Она пробралась с черного хода. Сидела и пила мою водку. Первое, что она сказала мне, прежде чем налить мне стакан, было: «Ты молодец, Китон». Мы выпили в тишине, и она вылезла из окна моей спальни. Не уверен, что она меня впустила, но в случае с Кристал Бриггс, думаю, это настолько хорошо, насколько возможно.
— Думаю, в случае с Кристал Бриггс, это значимо, — прошептала я, его ухмылка превратилась в улыбку, и я растворилась в ней, прежде чем он отвернулся.
Он направился к пакетам. Я взяла себя в руки и подошла к ящику со столовыми приборами.
Я навострила уши, когда он сказал:
— Итак, часть покупок не для нашего паренька. Это на десерт.
Я взяла вилки, ножи и штопор, уточняя:
— На десерт?
Он вытаскивал продукты из пакетов и нес их в холодильник, когда ответил:
— Шоколадное мороженое с арахисовым маслом.
Звучало потрясающе.
— Что в нем? — спросила я, оглядываясь через плечо на то, как он ходит по моей кухне (и мне нравилось то, что я видела), пока раскладывала столовое серебро.
— Мороженое, много сиропа, огромная порция арахисового масла, взбитые сливки, дробленый арахис и вишня. Мама обычно делала так для меня.
Просто, но, несомненно, потрясающе.
Потянувшись за бутылкой вина, которую он поставил на столешницу, я мысленно вычла один кусок пиццы из своего вечернего рациона и добавила еще одну порцию «арахисового масла» к десерту.
Я уже собиралась открыть вино, когда обнаружила, что в руках нет ни бутылки, ни штопора, вскинув голову, я посмотрела на Чейза и убедилась, что он держит и то, и другое.
— Отец мало чему меня научил. Но есть одна вещь, которую я узнал от него: женщина не наливает себе выпить, — объяснил он.
Элла Мэй вновь запела мне на ухо.
— О, — пробормотала я.
— Детка, достань пиццу, — мягко приказал он. — Мне два кусочка для начала.
— Хорошо, — продолжала я бормотать, а потом открыла коробку с пиццей.
Я уселась на табурет, пока Чейз наливал мне вино. Он поставил бокал у моей тарелки, достал из упаковки бутылку пива, остальные пять убрал в холодильник, концом штопора открыл крышечку, а затем присоединился ко мне за стойкой.
Я уставилась на пиццу, впервые обратив на нее внимание. Похоже, Чейз был любителем мяса, так же, как Изгой Эл любителем мясных консервов. Я увидела пепперони, колбасу, бекон, фарш, ветчину, панчетту и что-то похожее на чоризо. А еще грибы, оливки и перец.
Взяв пармезан и начав посыпать им пиццу, я с радостью отметила тот факт, что мне всего двадцать девять, и я еще не страдаю от изжоги.
Меня поразило несколько вещей: мы ели в тишине, я выступала в роли хозяйки, и что более важно, Чейз находил меня интересной. Часть того, чтобы быть интересной, заключалась в том, чтобы быть хорошим собеседником. У нас никогда не возникало проблем с разговором, но мы также никогда не оказывались в нормальной ситуации, которая требовала бы обычного разговора.
Внезапно, я снова занервничала.
Поэтому принялась болтать.
При этом сосредоточенно разрезая пиццу.
— Ты сказал, что твой отец мало чему тебя научил. Вы не близки?
— Я ненавижу его всем своим существом.
Я моргнула, наблюдая, как вилка вонзается в пиццу, а нож режет кусок, повернула голову и посмотрела на Чейза, поняв, что он не любитель есть пиццу вилкой и ножом. Он держал ломтик в руке и жевал.
— Ты его ненавидишь? — прошептала я.
Чейз проглотил и посмотрел на меня.
— Всем своим существом.
— Сказано, э-э… твердо, — заметила я.
— Ага, — согласился он и откусил еще пиццы.
Я вернулась к своему куску, пробормотав:
— Извини, я не должна была спрашивать.
Я взяла отрезанный кусочек в рот, когда Чейз спросил:
— Мы знакомимся друг с другом?
И я снова посмотрела на него.
Я прожевала и кивнула.
Он кивнул в ответ и продолжил говорить.
— Тогда такое тебе нужно знать обо мне. Я ненавижу своего отца. С мамой мы близки, но она чувствительная. Немного неуравновешенная. Может что-нибудь забыть, завестись из-за этого, стать неуклюжей, разбить вещи, завестись уже по этому поводу, потом принять таблетку или выпить, прилечь на некоторое время, и все снова будет хорошо. В этом вся она. В остальное время она милая и любящая. Много занимается благотворительностью, потому что ей это нравится, и она относится к этому серьезно. Это не способ скоротать время и попасть на страницы светской хроники. Она искренне хочет помочь. У нее мало друзей не потому, что она не дружелюбна. А потому, что у нее нет внутренних сил мириться с теми, кто лжет, использует других, манипулирует или предает, а таких в ее кругу много. Поэтому она направляет свою энергию на важных для нее людей, которые излучают позитив. Она не глупая, но не всегда поступает рационально, и в большинстве случаев это забавно, но иногда она накручивает себя, отчего опять же заводится.
Он откусил пиццы, прожевал, пока я смотрела, проглотил и закончил:
— Она любит меня, а я люблю ее. Я не могу проводить с ней столько времени, сколько хочу, потому что она живет в двух часах езды отсюда, а мой отец — мудак, так что если он дома, то я не приезжаю. И она делает чертовски вкусное мороженое.
— Вот, значит, как, — тихо сказала я, и он усмехнулся.
— Вот так, — пробормотал он и откусил еще пиццы.
Я снова перевела внимание на свою пиццу и засунула кусочек в рот, когда Чейз спросил:
— Твои родные?
Я посмотрела на него, прожевала, проглотила, положила нож и вилку и взяла вино. Отпив глоток, облокотилась о стойку, подняла бокал с вином и ответила:
— Папа у меня классный. Мудрый. Веселый. Любит меня. Любит мою сестру. Любит моего брата, хотя очень хочет надрать ему зад. И я его люблю. Мама тоже классная. Она мудрая, но более спокойная, чем папа. То же касается и веселья. Она меня любит. Любит мою сестру, хотя частенько испытывает желание свернуть ей шею. Она обожает моего брата, и я не психолог, но думаю, именно поэтому он делает такие вещи, от которых папа хочет надрать ему зад.
— Какая ты по старшинству?
— Средняя. Моя сестра Лиза на три года старше. Брат Джуд на три года младше.
Я сделала глоток вина, а Чейз взял второй кусок и спросил:
— Почему твой отец хочет надрать зад твоему брату?
Я поставила бокал и вернулась к пицце, отвечая:
— Ну, больше уже не хочет. Год назад Джуд ушел в армию. В знак благодарности, что он поступил на военную службу, папа отправился в католическую церковь, и отчитал сотню раз «Аве, Мария», а мы даже не католики.
Я услышала смешок Чейза, сунула в рот кусочек пиццы, и, жуя, посмотрела на него и улыбнулась.
— Так почему твой папа хотел надрать ему зад? — исправился он.
Я проглотила и ответила:
— Потому что Джуд был занозой в его и всех остальных задницах. Я люблю брата. Он веселый парень. Очень веселый. Но безответственный. Его выгнали из университета. Уволили с первых трех работ. За шесть лет он успел пожить в четырех штатах. У него было семь тысяч подружек. Все милые, добрые, умные и красивые, и каждая, с кем он знакомил семью, нам нравилась. Выигрышная комбинация, которую трудно найти. Но Джуд отшвыривал их в сторону, будто они были грязными алкашками на одну ночь, которых он по пьяни подцепил на концерте Blue Oyster Cult, а на утро проснулся с пятидесятитрехлетней женщиной, которая с тринадцати лет завтракала бутылкой водки и выкуривала по три пачки сигарет в день.
Тело Чейза дрожало, он ухмылялся, а голос дребезжал от веселья, когда он заметил:
— Хорошее описание.
— Я много читаю, поэтому у меня живое воображение, — объяснила я.
— Нет, — тихо ответил он, в его голосе слышалась дрожь другого рода, от которой по моей коже пробежали мурашки. — Ты — Фэй, так что ты — милая.
— И это тоже, — беззаботно согласилась, но вышло хрипло.
Его рука потянулась ко мне, зацепила меня за шею, и я обнаружила, что мое тело движется к нему, а глаза остаются прикованы к нему, пока они не были вынуждены закрыться, когда его голова опустилась и наши губы сомкнулись.
Как только это произошло, он сжал мою шею, отстраняя меня, чтобы я села на место, и отпустил.
Но чудесное покалывание от его губ там, где они меня касались, осталось.
Он откусил пиццу, прожевал и проглотил. Я отрезала кусочек, положила в рот, прожевала, проглотила и потянулась за бокалом.
— Значит, Джуд в порядке? — вернулся Чейз к разговору.
Я кивнула, поставила бокал на стойку, взяла корочку от пиццы, откусила и посмотрела на него, наблюдая, как он тянется за следующим куском.
Я проглотила и продолжила делиться.
— Он ушел в армию. Позвонил папе, они поговорили по душам как мужчина с мужчиной, и Джуд объяснил ему кое-что. Судя по всему, Джуд нуждался в дисциплине. Ему там очень нравится. Он хочет сделать карьеру в армии. Сержант. И мы говорим не о капрале, а о сержанте-майоре. Он действительно задался целью. Думаю, мне не следует удивляться. Папа служил в морской пехоте, очень гордился этим и, пока мы росли, постоянно об этом рассказывал. Джуд увлекался спортом, поэтому знал, как быть в команде, следовать примеру тренера, но при этом оставаться лидером. Думаю, его последним бунтом было то, что он пошел в армию, а не в морскую пехоту, но папа не жалуется.
Я откусила еще от корочки, а Чейз тихо спросил:
— Ты беспокоишься о нем?
Я покачала головой, прожевала, проглотила и ответила:
— Забавно, но сейчас меньше, чем раньше. Раньше у него за спиной не стоял отряд братьев. Теперь стоит. Это не значит, что я не волнуюсь, но я рада, что Джуд нашел любимое занятие, место, которое ему подходит, место, которому он принадлежит. Поэтому сосредотачиваюсь на этом.
— Умно, — пробормотал Чейз, и я слегка улыбнулась ему и вернулась к своей корочке.
Чейз замолчал, и я тоже. Это произвело негативный эффект, заставив мои мысли блуждать. Я размышляла о его честном признании в ненависти к родному отцу, и в то же время его искреннем стремлении помочь совершенно незнакомому мальчику. На протяжении половины второго куска я беспокоилась, что здесь была взаимосвязь.
— Ты затихла, — пробормотал Чейз, и я перевела дыхание, отложила столовые приборы, взяла бокал и посмотрела на него.
Прежде чем сделать глоток, спросила:
— Чейз, камеры были хорошей идеей, но обычно ли для полицейского управления Карнэла тратить такие ресурсы на неизвестного ребенка, с которым не понятно, что происходит?
— Записи с камер отслеживают стажеры, их нужно чем-то занять. Камеры устанавливало не полицейское управление Карнэла, а мой приятель. А поскольку стажерам не платят, то никакие ресурсы участка не задействованы.
— Кажется, ты изо всех сил стараешься ради совершенно незнакомого мальчика, — тихо и осторожно заметила я, отставляя бокал в сторону, и взгляд Чейза остановился на мне.
Затем он повернулся ко мне.
— Как и ты, — тихо заметил он в ответ.
— Папа говорит, что неправильный поступок — всегда неправильный, независимо от того, кто его совершает или в отношении кого. Если ты знаешь, что кто-то поступает неправильно, сделай все возможное, чтобы исправить это. Если будешь бездействовать, тогда ты не тот человек, которого он хотел бы знать. А я хочу быть таким человеком, которого хочет знать мой папа.
— Ясно, — ответил он, но больше ничего не сказал.
— Вот по какой причине я это делаю. А ты?
Его брови слегка приподнялись, и он ответил:
— Фэй, милая, я — полицейский.
— Но ты прилагаешь столько усилий, — напомнила я ему. — В участке все, эм… немного медлительны?
Он усмехнулся, слегка наклонился ко мне и сказал:
— Нет. Признаюсь, я лезу из кожи вон ради этого паренька не только потому, что я полицейский. Я делаю это, потому что это важно для хорошенькой городской библиотекарши.
Я затаила дыхание, мое сердце затрепетало, и Элла Мэй запела мне на ухо.
— А теперь, — продолжил он, — я хотел бы знать, о чем ты на самом деле думала спросить.
Лори говорила о заботе, честности, великодушии и прощении.
Я не знала, подходит ли то, что я собиралась спросить, к какому-либо из этих слов, кроме «честности», но надеялась, что это также относится и к «заботе».
— Ты ненавидишь своего отца, — мягко сказала я.
Он покачал головой, наклонился ближе и положил ладонь мне на ногу, скользнув вверх, так что его мизинец прижался к изгибу моего бедра, и я попыталась сосредоточиться на его словах, а не на тепле прикосновения или том месте, где я его чувствовала.
— Мой отец — мудак. Вспоминая свою жизнь, он всегда был со мной строг, слишком суров, жесток так, как я никогда не был бы с ребенком, но я не подвергался психологическому насилию. Он по-своему видит жизнь, людей и их поступки, и наши взгляды на это не сходятся. Это нормально, когда ты общаешься с ребенком. Но когда твой сын становится мужчиной, и не делает ни хрена, чтобы потерять твое уважение, ты должен ценить это, в том числе, уважать мнение, которое у него развивается, и то, как он начинает смотреть на мир. Мой отец этого не делал. Он хотел, чтобы я был тем, кем он хотел меня видеть, а иное отказывался принимать. Думаю, в этом я похож на него, потому что отказался быть кем-то другим, кроме того человека, которым хотел быть. Это означало столкновение. Я перескочил класс и в семнадцать поступил в Академию. Никогда не возвращался домой больше, чем на неделю или две, даже летом, находил работу, которая держала меня подальше. Все потому, что отец не переставал настаивать на своем. А я не прекращал сопротивляться.
— Звучит не весело, — прошептала я, потому что так на самом деле и было, и мне не нравилось, что Чейз вырос в такой обстановке.
— Нет, — согласился он.
— Мне жаль, — продолжила я шептать.
— Мне тоже. И чем старше я становился, тем ситуация все больше ухудшалась, потому что он так и не смирился. Он ненавидел меня за то, что я коп. И до сих пор ненавидит. Навещает меня, только чтобы сказать именно это. Не регулярно, но и одного раза слишком много. В жизни всякое случается, и дерьмовые моменты тоже, но для себя я уяснил, что отец плохой человек. Он изменяет маме. Причем неоднократно. И делал это с самого начала. Я не против этого.
Я сжала губы, чтобы сдержать слова, которые рвались с языка, и Чейз снова показал, что может читать мои мысли.
Я поняла это, когда его ладонь исчезла с моей ноги, но только для того, чтобы подцепить мой табурет и дернуть его на себя, в то же время, развернув меня лицом к себе. Затем он придвинул свой табурет ближе ко мне, его ноги были широко раздвинуты, так что окружали мои, его руки легли по обе стороны моей шеи, и он притянул меня к себе, так что наши лица оказались рядом.
Я опустила ладони на его (очень твердые, черт возьми) бедра, потому что не знала, что с ними делать, и мне не нужно было думать об этом, потому что Чейз говорил. С его губ слетали тихие, нежные, честные, страшные и грустные слова.
— Между нами все идет хорошо, однажды я подробно расскажу тебе обо всем том дерьме, которое со мной произошло, включая меня и Мисти. Но ты живешь в этом маленьком городке, и я не упускаю из виду, что люди болтают, и многие из этих разговоров за последние шесть лет были обо мне и Мисти. Мне интересно, захочешь ли ты рискнуть начать отношения среди всех этих сплетен, но сейчас ты должна понять, что я не любил ее. Меня вынудили жениться на ней, и это прозвучит чертовски хреново и запутанно, но я сделал это, чтобы защитить свою мать. Мисти знала, что ее ждет, потому что я сразу сказал ей, что никоим образом не собираюсь быть ей мужем.
Его пальцы сжали мою шею, и он наклонился ко мне еще ближе, прежде чем продолжить.
— Ни в каком смысле, детка. Мы не спали в одной постели. Я не целовал ее, желая доброго утра или спокойной ночи. Мы не ужинали вместе. Я не сообщал ей, когда ухожу и когда возвращаюсь домой. Ни разу, после того, как мы поженились, я не занимался с ней любовью. До этого у нас была связь, но мы никогда не занимались любовью. Есть разница, и она никогда не получала этого от меня. Я прямо сказал ей, что наш брак — клочок бумаги. Она хотела этого от сделки, на которую рассчитывала, это она и получила. Но она меня не поняла. Для меня она была соседкой по комнате, которая мне не очень нравилась.
Когда он замолчал, я сочла необходимым сделать комментарий.
— Ты прав, Чейз, это запутанно.
Он ухмыльнулся, но не весело, а как-то по-другому. Чего я не поняла. Может, печально. Может, мрачно. В любом случае, это не было хорошо, поэтому мои пальцы на его бедрах рефлекторно сжались.
— Это нелегко объяснить, — продолжил Чейз. — И должен сказать, милая, я чувствую себя таким же чертовски взволнованным, что получил с тобой шанс, о котором даже не смел и мечтать, как и чертовски потерянным, потому что понятия не имею, как объяснить тебе все то, что со стороны выглядит плохо. Так что я скажу все прямо. Я не считал это изменой ей, потому что в глубине души не был на ней женат. Она ничего для меня не значила. Она поймала меня в ловушку. Сделала это намеренно. Пи*дец каким мерзким способом. Из-за этого моя семья подверглась опасности, а Мисти некой е*анутой частью сознания полагала, что как только я буду связан с ней юридически, она сможет влюбить меня в себя. Мы знали друг друга раньше, были в городе, в барах и в моей постели. Она знала, что я за человек. Не понимаю, как она могла подумать хоть на одну гребаную секунду, что сможет провернуть это дерьмо и завоевать меня. Но она пошла на это. Потом быстро узнала другое. Я не проявлял к ней доброты. Пока она была жива, я считал, что она этого заслуживала. Не желая больше терпеть подобного отношения, она могла бы уйти, сделать мне подарок, позволив быть свободным, и показать, что в ней есть что-то хорошее. Но сейчас я признаю, что не был добр к ней отчасти, чтобы заставить ее оставить меня, нахрен, в покое. После ее смерти мое отношение к ней свело меня с ума. Она была плохой женщиной. Но ни одна женщина, хорошая или плохая, не заслуживает быть застреленной.
— Это правда, — прошептала я.
— Да, — согласился он.
— Чейз? — мягко позвала я, но мне не было необходимости привлекать его внимание, когда он сидел так близко, что был практически всем, что я могла видеть, и нельзя не сказать, что я полностью владела его вниманием.
— Да, детка.
— Не знаю, слышал ли ты разговоры. Или передал ли кто тебе городские слухи. Но ты должен знать, что все предполагают, что произошло нечто подобное, о чем ты мне сейчас рассказал. И ты должен знать, что никто не винил тебя за то, как ты поступал, когда был женат на Мисти. Ты также должен знать, что ты всем всегда нравился. Все желали тебе только лучшего. Включая меня.
Я с благоговением наблюдала, чувствуя в груди жжение, как теплота и красота смывают с его лица некие болезненные и мерзкие воспоминания.
Затем он закрыл глаза и притянул меня к себе так, что наши лбы соприкоснулись.
Это было приятно.
Очень приятно.
Красиво.
Я продолжила говорить, и он открыл глаза, отодвинувшись, как и я, на дюйм.
— Ты также должен знать, что Мисти никому не нравилась, но все с ней мирились. Все решили, что она заманила тебя в ловушку. Все знали, что она солгала о Тае Уокере. Думали, что это был безумный и подлый поступок, никак не укладывающийся в голове. Но никто не желал, чтобы ее застрелили.
— Приятно знать, — пробормотал он.
Поскольку его голос был тихим, руки — теплыми и сильными, и мы были так близко, то я чувствовала себя в безопасности, чтобы продолжить, но неуверенно.
— Я не могу… я не… имею в виду, я не знаю всего, что происходило, и не могу знать, каково это — оказаться в подобной ловушке, и очень надеюсь, что никогда не узнаю. Но практически любой на твоем месте поступил бы так же, поэтому ты не должен винить себя за что-то, из-за чего жизнь Мисти так неожиданно и ужасно прервалась.
— Хотел бы я, милая, чтобы это было так просто, — прошептал он.
Он чувствовал вину.
Frak.
— Я тоже, — прошептала я в ответ, затем выдавила из себя улыбку, в то же время еще раз сжала его бедра и поделилась: — Но я открою тебе девчачий секрет. Многое становится лучше после шоколадного мороженого. Так что, держу пари, если добавить туда арахисовое масло, дробленый арахис и вишню, возможно, это не решит всех проблем, но поможет, хотя бы ненадолго.
Едва я произнесла «ненадолго», как одна его рука скользнула мне на затылок, и вместо того, чтобы просто очень близко притянуть меня к себе, мы оказались супермегаблизко, потому что он поцеловал меня.
У Чейза был вкус пива. Впервые я пробовала пиво, которое мне абсолютно понравилось.
В поцелуе я подалась вперед, позволяя окутать меня дымке счастья, которую Чейз вызывал всякий раз, когда его губы касались моих губ. Когда он закончил, я тяжело дышала, одной рукой крепко сжимая его шею, другой глубоко вдавливаясь в твердую стену его груди.
Казалось, на то, чтобы открыть глаза, потребовался год, и мне было все равно, потому что, когда я их, наконец, открыла, Чейз улыбался мне крохотной, теплой, красивой улыбкой.
Затем он сказал.
Или, в манере Чейза, мягко приказал.
— Ешь пиццу, детка, а я приготовлю тебе мороженое.
Что я могла сказать?
Кроме «хорошо».
Это я и сказала.
Затем сделала именно то, что мне велели.
И я знала, что без проблем съем пиццу и мороженое со всеми добавками, так как мороженое по его рецепту звучало потрясающе.
Но еще я знала, что пойду на край земли рука об руку с Чейзом Китоном, и все, что ему нужно для этого сделать, это крепко поцеловать, улыбнуться, держать меня за руку и называть «деткой».