Середина 90-х
Когда Сергей Сергеевич только привёз студентов на практику, Жене казалось, что эти четыре недели будут длиться вечно.
Теперь же он чувствовал, что этих двадцати восьми дней и не было вовсе. Как будто он увидел пыльный «ЛиАЗ», моргнул, и перед ним стоит всё тот же бело-синий автобус. Вот только степь за это время выгорела ещё сильней, нос почти сросся, а сам Женя безнадёжно влюбился.
Он покосился на Риту, одетую так же, как и когда она приехала на практику: закатанные по колено штаны от афганки, рубашка и стоптанные кеды. Свой вещмешок она, правда, в кои-то веки отдала водителю, грузившему вместе с парнями-студентами вещи в багажник.
Она стояла рядом с ним, маленькая и на удивление спокойная. Её рыжие волосы, нестерпимо блестевшие на солнце, чуть выгорели и отросли за прошедшее время. Рита перехватила их полоской ткани, и пёстрые концы свешивались через выступающие под распахнутым воротом рубашки ключицы на пышную грудь.
Жене нестерпимо захотелось поцеловать Риту. В последний раз перед расставанием ощутить тёплый солоноватый вкус её губ, запустить пальцы в огненные пряди, но он не рискнул. Слишком много народа вокруг, слишком близко город с его цивилизацией, уже протянувшей к отряду свои щупальца.
Ему и самому вскоре придётся вернуться туда, вдруг понял Женя. Снова окунуться в бесконечную бумажную волокиту, дурацкие очереди и причитания матушки, неизменно сводившиеся к тому, что красавец-сыночек сидит в своих непонятных полях вместо того, чтобы жениться и растить таких же красивых внуков с покладистой женой.
«А ведь я мог бы привезти ей Риту, ― подумал Женя, глядя на стоявшую рядом с ним девушку, успевшую за короткое время стать для него много большим, чем просто студенткой поневоле или командировочной любовницей. ― Посмотрел бы, кто кого». ― Мысль познакомить свою матушку с Ритой показалась ему забавной. Но вместо этого он сказал:
― Я вернусь в город где-то в конце августа. ― Морской ветер трепал волосы Риты. Женя упорно делал вид, что смотрит на бескрайние синие волны, но взгляд то и дело соскальзывал. ― Позвони мне тогда.
― А ты приезжай в гости. ― Рита порывисто обняла его, прижавшись всем телом, пахнувшим теплом и травами. Женя притянул её к себе, чувствуя, как бьётся под руками растревоженное сердце. Пусть сопляки думают, что хотят. ― Мама обрадуется. ― Она провела рукой по его волосам, пропустив сквозь пальцы пряди. Сейчас не хотелось думать и говорить, важно просто запоминать мгновения, чтобы бережно сохранить их, подобно гербарию, в памяти.
― Вряд ли, ― поморщился Женя. ― Я старше тебя почти на двадцать лет. ― В глазах Риты отражалось море. ― И гол как сокол. ― Его действительно это волновало. Что он мог предложить яркой перспективной девушке? Зарплату младшего научного сотрудника или кошачьи слёзки командировочных?
― Гамаюн, ― прошептала Рита ему на ухо, целуя горячими сухими губами мочку. ― Ты ― мой Гамаюн.
Женя не понимал, почему так прочно прилепилось к нему это прозвище, но разубеждать Риту не стал. Она была его Сирин и пела в последние дни только для него одного. Цой, Гребенщиков и Григорян звучали в её исполнении как-то особенно волшебно, даже похабный «Хабибулин» вызывал лишь сочувствие.
Сирин и Гамаюн ― два воплощения бога Велеса.
Женя вдруг вспомнил, как увлекался славянской мифологией в детстве и юности. В этом, да и во многом другом, они с Ритой походили друг на друга. С ней можно было говорить практически о чём угодно, и это несказанно радовало.
― Ты дашь мне номер своего телефона? ― голос Риты выдернул Женю из горько-сладких грёз-воспоминаний, куда он уже начал погружаться. Реальность была на этот раз слишком неприглядна. ― А не то куда мне звонить? На деревню дедушке? ― она улыбнулась, и Женя увидел, что Рита снова пытается спрятать за шутками затаённую боль.
― Где фотографии, которые сделал Орлов? ― Женя, пошарив в кармане, вытащил оттуда шариковую ручку, которую всегда носил с собой на всякий случай: в учреждениях вечно не хватало письменных принадлежностей.
Рита молча извлекла из кармана рубашки две совершенно одинаковые карточки, запечатлевшие счастливое мгновение: они стоят посреди бескрайнего поля, обнявшись. Фиалки в волосах Риты горели потусторонним огнём. Женя пригляделся к своему собственному изображению: высокий, с выгоревшими отросшими волосами, синие глаза ― о, чудо! ― наконец-то улыбаются.
«Если она видит меня таким, ― подумал Женя, ― то у нас это ― любовь».
Рита на фотографии была точно такая же, как и в жизни. Словно бумага впитала в себя часть её жизненной энергии, хотя Женя, конечно, не верил в эту антинаучную чушь.
Женя, опершись на нагревшиеся на солнце «Жигули», положил фотографию к себе на колено и, стараясь писать аккуратно, вывел на белой оборотной стороне карточки цифры телефонного номера. Что-то в глубине души подсказывало ему, что Рита непременно позвонит. Она просто не сможет иначе. Вопрос только, когда она это сделает?
«В августе, ― мысль верталась по кругу назойливой мухой. ― Позвони мне в августе. Или осенью. Только позвони».
Рита тем временем тоже написала что-то на обороте фотографии.
― Это мой адрес, ― она протянула Жене карточку. Её пальцы слегка подрагивали. ― Заходи, как будет время, вечером я всегда дома.
― А я думал, что по вечерам ты зажигаешь в клубах, ― ехидно бросил Женя. Собственный сарказм ему не понравился, оставив во рту привкус удручающей горечи. Это расставание было… неправильным.
― Я вообще домашняя пай-девочка, ― беззлобно возразила Рита. Ссориться друг с другом по-старому как-то не выходило. ― Моя мама даже не знает, что я курю.
― Бросай курить, ― строго произнёс Женя. ― Это вредно.
― Понятненько, ― пожала плечами Рита. Карман штанов отчётливо оттопыривала пачка сигарет. ― Но ведь всё не так уж плохо, правда? ― она посмотрела на него такими глазами, как будто он мог дать ответы на все её вопросы.
Жене вдруг мучительно захотелось поцеловать её. Просто и легко, при всех. Но он сдержался. Рите ни к чему сплетни, которые и так пытались зародиться в студенческих пустых головах.
― Отправляемся! ― резкий окрик Сергея Сергеевича разорвал повисшую на морском побережье тишину. ― Евгений Николаевич, будете прощаться со студентами? ― по лицу коллеги было видно, что он пытается приободрить Женю, и он кивком головы поблагодарил его.
― До свидания, ― как можно суше и официальнее произнёс Женя, обращаясь к толпе практикантов, успевших за четыре недели загореть дочерна и окончательно потерять человеческий облик. ― Надеюсь, что на этой практике вы почерпнули знания, которые потом примените в жизни. Ну, садитесь в автобус, а то на самолёт опоздаете! ― он повысил голос. ― Удачи!
Студенты выстроились в очередь, заполняя автобус, а Рита всё стояла рядом с ним.
― Иди к своим, ― собственный голос показался Жене каким-то злым и чужим. ― Не разрывай мне сердце, ― он не хотел это говорить, но слова сами собой сорвались с языка.
― Я отправляюсь вовсе не в прекрасное далёко, ― Рита дышала часто и громко. ― Там не чудесные края. И оно так жестоко! ― последние слова она почти выкрикнула, а затем повисла у него на шее.
Руки сами собой обвили стройную талию, а губы встретились в поцелуе. Рита целовала его горячо и отчаянно, проводила горячими вспотевшими ладонями по лицу и волосам, шептала:
― Женя, Женечка, Женя, дорогой мой, Женя, давай я останусь? Женя, я брошу всё и останусь! С тобой останусь!
― Пожалуйста, Рита, ― Женя чувствовал, как солёные слёзы жгут глаза, но сдерживался. Он не хотел, чтобы Рита видела его таким: разбитым и несчастным. ― Пожалуйста, девочка моя. ― Он мягко взял в ладони её лицо и осторожно вытер большими пальцами капельки слёз. ― Не плачь из-за меня, я этого совершенно не стою.
― А это уж моё дело: о ком плакать, ― Рита улыбнулась сквозь слёзы. ― Я позвоню тебе, Женя. ― Она поднялась на цыпочки и поцеловала его напоследок: быстро и солёно, а затем почти бегом направилась к пускавшему зловонный дым «ЛиАЗу».