Пронзительная, острая, отозвавшаяся в ушах хрустом костей и хряща. Женя резко отшатнулся и инстинктивно прижал руку к лицу, а когда отнял, увидел то, что ожидал: кровь из разбитого носа. А напротив него стояла красная и разъярённая Рита Громова.
― Извращенец ты, Лащенко, ― она перешла в открытую фамильярность. ― Я выгляжу на шестнадцать! Педофил, что ли? ― Рита поморщилась, сжимая и разжимая уже начавшие опухать пальцы.
― Ты всё не так поняла, ― Женя осознавал всю пошлость своих слов и дурость положения: девчонка была не лыком шита. ― Это всё ничего не значит.
― И вот это тоже ничего не значит? ― Рита усмехнулась и указала пальцем на его пах.
Он выругался, не сдержавшись: стоявший как железный член и ноющий от возбуждения живот говорили о многом.
― Пошла вон! ― Он резким движением вытащил из штанов заправленную рубашку. ― Я на непонятном языке говорю?
Рита мгновение помедлила, а затем бесшумно выскользнула из-под навеса. Подошвы её кедов застучали по утоптанной земле, и до Жени долетели слова, сказанные достаточно громко, чтобы он их услышал:
― Дурак ты, Лащенко. И уши у тебя холодные. Мамонтов своих видишь за километр, а что под носом творится ― нет.
― Стоять! ― Женя выскочил следом за ней и, в два прыжка преодолев разделявшее их расстояние, развернул девчонку к себе, сжав её округлые, оголённые лямками майки-алкоголички плечи.
Он ожидал, что Рита сейчас начнёт вырываться или, по крайней мере, орать благим матом и звать на помощь, но она не шелохнулась, опустив голову и упорно не поднимая на него взгляд. Её густые, пахнувшие солнцем и травами рыжие волосы беспорядочной копной закрывали лицо.
Кровь капала из разбитого и, кажется, сломанного носа, стекала липкой струйкой по подбородку и пачкала рубашку, но сейчас Жене было не до этого: молчание обычно громкой и резкой Риты сбивало с толку и не укладывалось в голове. Возбуждение от поцелуя отступило, осталась только неясная, царапающая сердце тоска, как будто он что-то сделал не так.
Женя чувствовал, что должен извиниться перед Ритой: поступил он и правда нехорошо.
«Интрижки и недосказанность губят коллектив, ― прозвучал в его голове голос оставшегося в городе шефа. ― Если почувствуешь, что назревает конфликт, поговори и обсуди всё. Личное не должно мешать общественному».
«Спасибо, шеф, ― мысленно поблагодарил Женя. ― А теперь ― отвали и дай подумать, что сказать».
В этот момент Рита как-то особенно громко вздохнула, и Женя понял, что смущало его до этого: чересчур влажное дыхание девчонки.
― Громова, ― он легонько потряс её за плечи, отчего свисающие пряди огненных волос качнулись, ― ты что, плачешь? ― Он снял руку с плеча Риты и осторожно, как будто извлекал из почвы хрупкую кость, отбросил с её лица волосы.
В сгущающихся тёмно-синих сумерках было видно, что глаза у Риты красные не от недосыпа из-за пирушек, а от слёз, которые мелкими капельками стекали по щекам, отчего расширенные зрачки словно плавали в прозрачной воде.
― Это лечится, ― губы Риты искривила какая-то странная болезненная улыбка. ― Банка чистого спирта и всё будет хорошо. ― Она снова пыталась нацепить маску дурашливой студентки, но фарфор уже дал трещину, и теперь Женя всё видел.
― Нет, так не пойдёт. ― Ему было всё равно, что бродившие по лагерю практиканты могли что-то увидеть. В конце концов, что такого: руководитель беседует со студенткой. ― Давай рассказывай. ― Он легонько приобнял одной рукой Риту за плечи, а другой вытер кровь на подбородке: течь она, кажется, уже перестала. ― Что у тебя? ― Женя осторожно подтолкнул Риту, заставляя идти: обычно при ходьбе ему лучше думалось.
― Да как вам сказать, Евгений Николаевич… ― она всё ещё цеплялась за образ студентки.
― Как есть.
Недосказанности губят коллектив.
― Ну… ― Рита подняла на него выразительный взгляд, который так и говорил: «Идиот, ты разве не догадался?» ― Влюбилась я в вас, Евгений Николаевич. Теперь довольны? ― Она остановилась и, выскользнув из его объятий, в которых, как оказалось, он продолжал её держать, встала напротив.
― Нет, ― это вырвалось так внезапно, что Женя почувствовал себя полным придурком, а не кандидатом наук. ― В смысле, ответом я доволен.
― А его содержанием? ― Рита усмехнулась, чуть поджав полные губы. От этого на её щеках образовывались ямочки, и Жене становилось трудно соображать.
― Почти, ― уклончиво ответил Женя. ― Знаешь, что самое главное в коллективе?
― Свобода, равенство, братство? ― Она не могла без иронии, а он вдруг понял, что Рита просто так защищалась, нападая.
― Не совсем, хотя и это тоже, ― ответил Женя, подходя к Рите и радуясь, что она не отступает. ― Честность. Хочешь ещё?
― Поцеловаться? ― В сгущающемся сумраке её влажные глаза отражали розовые мазки заката на темнеющем небе.
― Да. ― Голос охрип и не повиновался. Нос горел огнём, а засыхающая кровь на подбородке вызывала зуд. Но тепло Риты, запах её нагретой солнцем кожи оказались сильней.
― А голубей и «жили они долго и счастливо» не будет? ― с сарказмом спросила Рита. ― А то я не уверена, что с моим образом жизни дотяну до тридцати.
Она упорно пыталась склеить треснувший фарфор, окончательно рассыпавшийся, когда Женя, положив пальцы на её шею и чувствуя биение крови под кожей, притянул к себе Риту, которая на этот раз сама прильнула к нему.